Чтение 13–й страницы книги ~Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного~

- Так ведь нет же у меня.

- Ай, Гриша, - наклонился вперед Андрей, поставив локти на колени. - Навидался я людей разных. И таких, как ты, тоже встречал. Ты мужик хитрый, находчивый, хваткий. А я ведь с тебя не требую ничего. Просто с просьбой пришел. Жизнь, она ведь такая, Гриш... Сегодня я тебя о чем-то попрошу, завтра ты меня...

Матях усмехнулся и, понимая, что сказал вполне достаточно, поднялся:

- Ладно, пойду я. Дела... Ответа он дожидаться не стал. А то ведь ляпнет человек что-нибудь второпях, а потом от своих слов отказываться неудобно будет. Тут лучше терпение проявить, пусть подумает.

На улице под присмотром двух десятилетних пострелят с длиннющими кнутами уходило в луга стадо, собранное из коров, коз и овец. В сторону Лумпуна катились две телеги, человек по пять в каждой. Судя по торчащим в сторону вилам, крестьяне собирались за сеном. У нового дома опять стучали топоры. Хозяин доделывал мелочи, на которые бросаться всем миром смысла не имело. Что касается Матяха, то он вроде бы никаких дел в деревне больше не имел.

Сержант вернулся в дом, доел пироги, запивая квасом, потом спустился во двор и вывел из загородки коня. Вспоминая, как правильно пользоваться упряжью, он накинул каурому оголовье, затянул ремешок, перекинул поводья на гриву. На спину сперва положил потник, потом седло. Со всей силы натянул под брюхом подпругу. Бердыш он повесил на переднюю луку, щит на заднюю, чересседельную сумку кинул на холку. Кажется, все.

- Куда ты, батюшка? - Из дома, с лукошком в руках, появилась Лукерья. - Я как раз яйца собрала. Сварить могу в дорогу.

- Спасибо, - покачал головой Матях. - Сыт. Илья Федотович сегодня к себе в усадьбу требовал. Пойду.

- Постой, я хоть сала принесу...

Сала Андрей дождался - надо хоть какой-то провиант с собой захватить! Кинул тяжелый сверток из серой новины* в сумку, кивнул на прощание перекрестившей его женщине и вывел скакуна со двора.

* Новина - довольно суровый домотканый холст.

Садиться в седло сержант не собирался - пусть отбитая задница хоть немного отдохнет. И дорогу выбрал не прямую, а тот путь, каким его Умильный сюда привел. Чтобы не заблудиться с непривычки. По его прикидкам, за вчерашний день они отмахали не больше тридцати километров. Значит, к вечеру до усадьбы он в любом случае доберется, жокея из себя можно не изображать. Ходить его в погранвойсках научили, не запарится. Тем более что топать можно налегке - вся поклажа у каурки на спине.

До Комарово, по хорошей дороге, он дотопал меньше чем за час. Солнце, поднимаясь, начало припекать - но и дорога шла уже по направлению к зарослям. Тень и легкий ветерок приятно освежали. Андрей, перекинув поводья через плечо, шел, весело насвистывая, придерживаясь правой обочины и не особо глядя по сторонам. А потому ответный лихой свист заставил его вздрогнуть от неожиданности, остановиться и оглянуться. Позади, в десяти метрах, стоял парень лет двадцати, с еще только пробивающимися усиками, в стеганой жилетке на голое тело и шароварах, выпущенных поверх сапог; в ухе торчали сразу две серьги. Впрочем, самыми главными были колчан, висящий у него через плечо, и лук с наложенной на тетиву стрелой. Продолговатый граненый наконечник смотрел Андрею точно в грудь.

Послышалось покашливание, заставившее сержанта повернуться снова - впереди из-за толстой березы выдвинулся коренастый бородач в войлочной куртке с коротким рукавом и красноречиво положил ладонь на рукоять сабли. Бежать некуда, дорога закрыта.

- Ты, странник, лошадку-то отпусти. - Это появился третий незнакомец. В толстом бархатном кафтане, с кинжалом на поясе и саблей на боку, он также подошел сзади, остановился, похлопал каурого по крупу возле хвоста. - Зачем она тебе? Все одно пешим ходишь.

И незнакомец дружелюбно улыбнулся, отчего его казацкие усы над гладко выбритым подбородком расползлись на лишние три сантиметра. Матях протянул руку к бердышу - незнакомец отступил на шаг, покачал головой:

- Не надо, странник. Мы не душегубы, нам лишний грех ни к чему.

- Не шевелись! - громко предупредил парень с луком. - Пристрелю, Богом клянусь.

- Оставь лошадку, - не потребовал, а даже попросил усатый. - Сумочку с пояса сними да руки за спину заведи. Мы, странник, живота твоего не ищем. В хорошие руки продадим. Чай, не басурмане какие-нибудь. В одного Бога веруем.

И он широко перекрестился, словно это мгновенно превращало его в честного человека.

- Ты руку-то с бердыша убери. И в сторонку отойди тихонечко. - Усатый сунул руку за пазуху и вытащил оттуда кожаный ремешок. - Вот так, лепо...

И в этот момент Андрей, уже разжавший руку и приподнявший ее над бердышом, скрипнул зубами: да как же так?! Он, русский воин, сержант, боярский сын, защитник селений и крестьян мирных - вот так просто перед тремя уродами спасует? Да какой же он защитник, если себя не может защитить! Жизнь спасет - но зачем ему такая жизнь? Как он людям в глаза смотреть сможет, что скажет про себя? Что струсил, шкуру спасая? Что сам, как баран покорный, руки под веревки подвел?

Матях быстро цапнул бердыш, поддернул его вверх, скидывая с луки седла, и со всего размаха рубанул. Усатый успел отреагировать, откачнулся - но сержант ослабил хватку, позволив шершавому древку заскользить по ладони, и только когда косица ударила по пальцам, снова сжал кулак. Оружие, в долю секунды удлинившись почти на метр, самым кончиком стального полумесяца легко чиркнуло врага под подбородком, и Андрей сразу упал, откатился на пару шагов. Вовремя - басовито тренькнула тетива, послышался глухой стук, жалобное ржание. Сержант вскочил на ноги, увидел, как конь промчался мимо - из щита, пришпиливая его к крупу, торчало тонкое древко стрелы. Но жалеть каурку было некогда: впереди стоял бородач с уже обнаженной саблей, позади - Андрей лопатками чувствовал - лучник торопливо доставал новую стрелу.

- Х-ха! - Матях рубанул грабителя со всего размаха, из-за головы. Бородатый, естественно, увернулся - но при этом был вынужден остановиться, отклониться в сторону, и сержант проскочил мимо, развернулся. Парень у кустов сплюнул и опустил лук. На линии прицела, спиной к нему и заслоняя цель, стоял его же товарищ.

Андрей перевел дух и перехватил бердыш двумя руками - левой под косицу, правой - за середину древка. Вес оружия в руках придал уверенности и спокойствия. Он даже позволил себе на мгновение отвести взгляд от бородача и оценить состояние вежливого грабителя в кафтане. Тот лежал на дорогэ и мелко стучал по пыльной земле ногами. Вокруг головы расползалось кровавое пятно.

Бородач сделал выпад, пытаясь уколоть Матяха в лицо, рубанул сбоку, ткнул клинком с другого. Сержант вскинул бердыш вверх, в сторону, в обратную. Парировать оказалось нетрудно - огромное лезвие само по себе закрывало половину тела, оставалось только слегка менять его положение. Грабитель отступил, и сержант тут же провел несколько ударов, словно на тренировке в "учебке". Только там было: приклад, штык вперед, приклад, штык сверху вниз, а здесь - подток, лезвие острием вперед, подток, лезвием сверху вниз.

Бородатый, скалясь, отступал, уворачиваясь от стального полумесяца и подставляя клинок под удары древком. Отпрыгнул еще на шаг, закинул саблю за голову, кинулся вперед. Матях вскинул бердыш над головой - и тут же понял, что убит. Грабитель неожиданно резко присел, скользнув вместе с клинком под руки Андрея, и быстрым движением резанул его поперек живота.

Послышался скрежет. Оба на мгновение замерли. Сержант - вскинув оружие над головой и прислушиваясь к своим ощущениям. Бородач, стоя на одном колене, с саблей перед собой - ожидая, когда противник рухнет после смертельного удара. Вот тут Андрей и ударил его сверху вниз подтоком, вложив в него всю силу обеих рук. Стальное острие вошло грабителю в ухо, проламывая череп насквозь, и погрузилось глубоко в плечо.

Парень у кустов резко вскинул лук - Матях, рванув бердыш, кинулся в сторону. Стрела тихо прошелестела в стороне, и сержант бросился в атаку. Десять метров - парень выдернул из колчана стрелу. Пять - он наложил ее на тетиву. Три - лучник понял, что выстрелить не успеет, разжал пальцы, бросая бесполезное оружие, и резко махнул правой рукой. Андрей увидел выскальзывающий из рукава грузик кистеня, вскинул бердыш перед собой, но груз захлестнул за древко и перемахнул плечо, угодив куда-то под лопатку. Правая рука мгновенно повисла, перестав подчиняться - одной левой сержант рубить не смог и просто ткнул подтоком вперед. Попал в бедро немного выше колена. Парень взвыл, упал и тут же торопливо отполз на трех конечностях в кусты, поднялся там, морщась от боли, выдернул из-за голенища нож.

Андрей остановился - лезть однорукому в густые заросли не хотелось. Однако и оставлять бандита живым - тоже.

- Держи! Держи его! - услышал он далекие крики. По дороге со стороны Поляниц бежали какие-то мужики, и сержант понял, что пора сматываться. На этот раз конфликта совести и трусости в душе не возникло. Матях кинулся к своему каурому, остановившемуся метрах в пятидесяти, прыгнул в седло, перекинул бердыш через плечо, рванул щит, выворачивая наконечник стрелы из конского бока. Скакун жалобно заржал. Андрей, удерживая щит левой рукой, ударом ноги обломил наконечник, закинул деревянный диск за спину, оберегаясь от стрел, потянул правый повод, поворачивая коня мордой к кустарнику, и резко сжал бока пятками. Каурка всхрапнул и ринулся вперед, проламывая молодую ивовую поросль, вырвался на открытое жнивье и помчался во весь опор, унося всадника от уже совсем близкой погони.

Куда нужно скакать, Матях в общих чертах понимал: через Керзю на другой берег, там найти дорогу, а уж она сама к усадьбе выведет. Речка мелкая, в любом месте можно перейти. Тракт проезжий тоже рядом должен быть, километрах в трех-четырех через поле по прямой. А потому он не очень беспокоился и только погонял скакуна, торопясь донести боярину Умильному тревожную весть: какая-то банда опять двигается на его деревни и сейчас приближается к Комарово.

Менее чем через час сержант влетел в распахнутые ворота, решительно осадил коня перед крыльцом дома и неуклюже спрыгнул на землю.

- "Чехи"... - устало прошептал он и уселся на ступени. Скачка вымотала его так, что дышал Матях едва ли не тяжелее, чем взмокший скакун, изо рта которого капала кровавая пена.

- Беспамятного порезали! - с облегчением услышал Андрей тревожные крики. - Боярина посекли! Илья Федотович! Боярин! Татары!

- Помилуй, служивый, да что это с тобой? - наконец спустился из дома хозяин. - Кто посмел?

- Банда к Комарове идет... - коротко и четко выдохнул Матях. - "Чехов" десять видел... Час назад столкнулись...

- Откель?

- От Поляниц... Из леса...

- Да что же творится ныне! - в сердцах топнул ногой Умильный. - Ни дня спокойного не проходит. Коней всем седлать! Броню надеть, рогатины взять. Касьяна к боярину Андрею зовите... Ах, да... Ну так хоть Прасковью покличьте, пусть лечит служивого.

- Я с вами, - поднялся на ноги Матях и взмахнул правой рукой. Она продолжала болеть, но уже слушалась.

- Куда тебе, служивый? - покачал головой боярин. - Вон опять в крови весь.

- То не моя, то коня ранили.

- Помилуй, служивый, разве я не вижу? Вон у тебя и рубашка посечена на животе, и кровь сочится.

Сержант опустил глаза и только сейчас понял, почему остался жив: по его широкому поясу, по медным бляхам, пряжке, толстой темной коже шел глубокий рубец. Рубашка над рубцом и штаны ниже его были рассечены и пропитаны кровью.

- Вот черт, - удивился Андрей. - Я и не почувствовал даже.

- Господи помилуй, - торопливо перекрестился боярин. - Что же ты нечистого в доме христианском поминаешь...

- Все равно с вами поеду, - упрямо мотнул головой Матях. - Там и моя деревня на дороге. Мне теперича на роду написано Гриш всяких, Варвар и Лукерий шкурой своей прикрывать. Опять же, крестник у меня на дороге остался недобитый. Хромой он ныне, далеко не уйдет.

- Ладно, - неожиданно легко согласился Илья Федотович. - Коли так рвешься... - Он резко повысил голос: - Тит! Коня боярскому сыну переседлай! С нами поскачет! А ты, служивый, в терем поднимись. Я комнату в нем за тобой оставил. Пока сбираемся, Прасковья тебе раны перевяжет. Все одно брони на тебя нет, назад в седло поднимешься, и все. А племянницу мою туда подошлют. Иди приляг. Хоть дух переведешь.

Боярин Умильный развернулся и быстрым шагом поднялся обратно в дом. Оно и понятно - ему ведь тоже переодеться нужно.

В тереме все осталось как раньше. Да и чему тут было меняться? Кровать, стол, пара табуретов. Андрей потрогал постель, покачал головой: здешний тюфяк был все-таки куда как мягче, нежели тот, что в Порезе. Затем, расстегнув ремень, он осторожно отодрал рубашку от верхней раны. Кровь еще толком не свернулась, поэтому особой боли он не почувствовал. Похоже, разбойничий клинок лишь рассек кожу, ремень не дал ему погрузиться глубже.

- Подожди, хороший мой. - Дверь открылась, появилась Прасковья. Как всегда, в простеньком платке, длинном сарафане без украшений. Она поставила на стол деревянную миску, положила рядом кучку тряпок. По комнате сразу пополз кислый запах водки, перемешанной с уксусом.- Постой, дай я посмотрю, болезный.

- Ерунда там, не страшно, - остановил ее Андрей, когда она присела перед ним. - Лучше на спину посмотри. Больно, а самому не разглядеть.

- Так повернись, хороший... - Девушка поднялась, отошла и открыла ставни, вернулась. - Ой, пятно какое черное. Что это?

- Кистень долетел, зарраза. Ничего страшного не видно? Переломов нет?

- Пятно черное, вокруг синее... - Спину вдруг обожгло холодом, быстро сменившимся приятной прохладой. - Так легче, боярин?

- Да, хорошо...

- Я тогда пока тряпицу оставлю... - Прасковья обошла сержанта и опять опустилась перед ним на корточки. - Ой, как много. Подожди, помою...

Макая тряпочку в миску, девушка быстро отмыла кровь с живота, протерла рану, приложила к начавшему слегка кровоточить разрезу немного сухого мха. Потом потянула вниз штаны. Матях смущенно зажмурился - но, к его удивлению, "межевой столб" на близость дамских ручек реагировать не стал. Видимо, решил, что сейчас не до того.

Прасковья проложила мхом второй порез, обмотала тело большим куском новины, помогла натянуть порты, туго застегнуть пояс - чтобы тряпка не разматывалась.

- Сейчас, тряпицу на спине поменяю.

- Ермила! Прохор! - послышался со двора решительный голос боярина. - Что возитесь?! По коням!

- Пора! - подпрыгнул Андрей, торопливо накинул рубаху, метнулся к двери, но на полдороге спохватился и повернулся к девушке: - Я все хотел сказать тебе, Прасковья... Ты самая красивая девушка, какую я только встречал в этом мире.

- Ты хороший человек, боярин Андрей, - после малой заминки ответила боярская племянница.

- Я... - Под полом терема раздался топот копыт. - Вернусь, договорим. - И сержант помчался во двор.

Для отражения очередного набега боярин Умильный поднял в седла только пятнадцать человек. Коли его новый сын боярский не ошибся и татар всего десять-двадцать грабителей, то сил вполне хватит, чтобы вырезать всех любителей чужого добра до единого.

Всадники мчались по дороге стремительным галопом, удерживая поставленные на стремя рогатины, поблескивая начищенными шеломами и шишаками.

"А Беспамятный мой все-таки боярином был, - довольно думал Илья Федотович, вглядываясь вперед. - В сечу сам запросился, раной прикрываться не стал. Храбр. Видать, слава Богу, не прогадал я с ним, положиться можно".

У россоха отряд свернул с дороги в сторону Поляниц, на узкую, но хорошо утоптанную тропу, перешел на шаг. Впереди расстилалось широкое поле осоки, в котором растворялась тропа, и всадники направили коней прямо на него. Под копытами зачавкала вода, кони недовольно зафыркали, но продолжали двигаться вперед, выдергивая глубоко погружающиеся в илистое дно ноги.

- Илья Федотович, - указал вперед Родион. Он щурился от солнца, отчего узкие глаза и вовсе стали походить на темные щели. - Гляньте, дымов-то нет. Похоже, не тронуты ни Комарово, ни Порез.

- Может, не запалили еще?

- Так ведь до Комарово версты две всего отсель, не более. Крики бы услышали, звон железа.

- Ты, никак, решил, что служивого наши криксы в лесу покусали? Али сам он порезался?

- Нет, батюшка Илья Федотович, - покачал головой Родион. - То станичники могли оказаться. Они на деревню не пойдут, мужиков побоятся. На дорогах супротив странников одиноких промышляют, подводы разоряют, обозы малые...

- И то верно, - согласился боярин, поднимаясь на стременах. Сквозь березы, шелестящие ветвями на противоположном берегу реки, хоть и с трудом, но крайние дома в деревне различить было можно. И выглядели они вполне благополучно. Окончательно успокоил Умильного вид двух смердов - бабы и мужика, спокойно сметывающих на лугу стог.

Отряд перебрался через наволок*, раскидал копытами прозрачную воду Керзи.

- Ну, боярин Андрей, - обернулся Илья Федотович, - где тебя зарезать пытались?

- На дороге, киломе... Около версты в сторону Поляниц от Комарове.

- Туда и поскачем. - Боярин пустил коня широкой рысью.

Путь через свежескошенное поле занял минут пять. Еще меньше времени занял поиск места схватки - на дороге, раскатанные колесами в длинные бурые полосы, еще сохранились два кровавых пятна. Боярин спрыгнул, звякнув кольцами байданы, опустился на колено, разглядывая то, что темнело посередине дороги.

- Я вижу, одного ты точно отправил в преисподнюю, служивый. Столько не со всякого кабана натечет. Но тел нет, а следы колес легли на свежую лужу, разбрызгали как воду... - Он выпрямился. - Это не тати. Это купец. Опять новгородцы балуют, молодцы-ушкуйники. Где торгуют, там и воруют!

В этот миг Илья Федотович начисто забыл свои полные гордости рассказы про предков, промышлявших на Оби и Волге точно таким же образом.

- Далеко обоз уйти не мог. Небось только к Порезу докатился. За мной!

* Наволок - заливной луг, пойма, низменный берег реки, затопляемый в период разлива.

Кавалькада сверкающих доспехами ратников снова сорвалась с места и помчалась к ближним деревням, десятками копыт вколачивая пыль в утоптанную дорогу. Три версты - пять километров - отряд промчался в считанные минуты, и вскоре стало видно, что боярин не ошибся: за прошедшие со времени схватки три часа купеческий обоз только-только успел миновать Порез и теперь грохотал меж свекольных гряд по тракту, ведущему к Хлынову.

Холопы, удерживая рогатины, с веселым посвистом промчались по обочинам, обгоняя медлительные повозки, остановились впереди, перегородив торговым людям путь. Илья Федотович немного отстал - несолидно родовитому боярину носиться, как застоявшемуся жеребенку.

- Родион, Матвей, сзади приглядите, дабы не утек никто, - приказал он ближним воинам и поскакал вперед.

Двадцать одна телега, столько же возниц. Четыре черноволосые узкоглазые девки с мешками под глазами и спутанными волосами - невольницы. В пути - для баловства, а на месте, глядишь, и на продажу сгодятся. Коли отмыть, пропарить да хлебным вином ввечеру напоить. Еще трое оружных смердов шли позади обоза, столько же - спереди.

Хотя числом торговые гости и превышали боярский отряд почти вдвое, однако противиться остановке не пытались. Да и куда бездоспешным мужикам супротив готовой к бою кованой рати? Правда, и испуга путники не выказывали. Чай, не по Дикому Полю ехали, а по земле русской, законом и обычаем освященной. А снаряженные по государеву воинскому уложению всадники на станичников походили мало.

Ехавший верхом возле первой подводы упитанный купец, завидев приближающегося боярина, наклонился к возничему, торопливо подхватил у того из-за спины высокую горлатную шапку, темно-бордовую ферязь, расшитую жемчугами и самоцветами, накинул на плечи и приосанился:

- Здрав будь, боярин. Почто помеху мне чинишь, дорогу загораживаешь?

- Да вот татей ловлю, что на дороге озорничают, - натянул поводья Илья Федотович. - Не видал таких?

- Прости, боярин, Бог миловал, - степенно перекрестился купец и кивнул возничему: - Трогай!

Холопы, перегораживающие проезд, не шелохнулись, а Прохор даже красноречиво опустил рогатину, почти коснувшись ею лба купеческого коня.

- А вот сын боярский Андрей аккурат перед полуднем сразу на троих наткнулся, - спокойно продолжил Илья Федотович. - И прямо на сем тракте.

- От доеду до Хлынова, - вскинул украшенный жидкой бороденкой подбородок купец, - да пожалуюсь воеводе, что на проезжем тракте оружные помещики проезжих людей татями смущают. Он быстро про все в Разбойный приказ отпишет.

- А не учинить ли заодно спрос в Разбойном приказе, где проезжие люди товар добывают? - чуть наклонился в седле боярин. - Многие из них для осторожности лазутчиков уперед своего обоза пускают. Дабы станичников, коли затаятся где, заблаговременно заметить, пока товар дорогой далеко. А коли вместо станичников странник одинокий встретится - так и его приметить. Да и обхапать, пока не видит никто.

- Мой товар со странника перехожего не снять, - гордо заявил купец. - Шелка я везу китайские, атлас, лекарский камень, благовония индийские, сласти разные, самоцветы дорогие и редкостные, кость черепаховую...

Матях, поняв, что этот беспредметный разговор может длиться очень долго, спешился, двинулся вдоль обоза, поглядывая на мешковину, закрывающую груз. Ведь путь телеги проделали долгий. Погода сухая, теплая. Над дорогой постоянно пыль летит. Вон как все возы запылились. Если грабители и вправду были из охраны обоза, путники не станут бросать их тела просто так, как ненужный мусор, наверняка с собой взяли. Если брали - мешковину откидывали. Если откидывали, то... Он остановился, увидев покрывало, запыленное только наполовину. Угол тряпки был испещрен длинными узкими полосами, словно ее сперва смяли, а потом разгладили вновь. Андрей скинул из-за спины бердыш, ухватил его правой рукой под косицу, а левой, глядя вознице прямо в лицо, отдернул мешковину.

Обозник отвернулся.

Под покрывалом лежали тюки ткани. Но лежали не ровно, как им полагалось на досках, а наперекосяк, боком. Сержант дернул ближний рулон и обнаружил под ним пару грязных, успевших натоптать не одну версту сапог. Сапоги от груза ничуть не смялись, поскольку все еще оставались на ногах.

- Илья Федотович, - усмехнулся Андрей, - ты только посмотри, какой я товар нашел! Свежее мясо...

Купец и боярин разом пришпорили лошадей и почти одновременно спрыгнули на землю рядом с Матяхом.

- Тут уже явное душегубство, - довольно рассмеялся Умильный. - Прав ты, купец, в земскую избу нужно нам с тобой ехать. Ой нужно...

- Нет, - мотнул головой растерявшийся купец. - Не знаю я их... Не видел...

- Ермила, - подозвал самого широкоплечего холопа Илья Федотович. - А ну, выкидывай тюки на траву.

- Зачем кидать? Это же шелк, боярин! Он на вес золота! Чистое серебро! Серебро попортишь! - заметался торговый человек, но Ермила невозмутимо принялся выполнять приказ, и вскоре все увидели лежащих на дне повозки мертвецов: чернобородого, с изломанным и окровавленным лицом, и усатого, под гладко выбритым подбородком которого темнел короткий разрез.

- О-о, гость дорогой, да по тебе явно Разбойный приказ скучает! Мертвецы, обличающие деяния твои, имеются. А остальное ты кату на дыбе расскажешь, как в допросную избу отвезем. Прохор, Ефрем, вяжите станичника.

- Постойте! - вскинув руки, попятился купец. - То не мои люди! Шел обоз по дороге, мы их и увидели на земле, мертвых. Вот и подобрали. До храма ближайшего довезти, батюшке передать. Дабы отпел, земле предал по-христиански. А то грех. Люди все ж, а брошены, ако псы безродные.

- Сие поступок добрый, - согласно кивнул Илья Федотович и размашисто перекрестился. - С мертвыми на Руси не воюют. Пусть на земле освященной лежат. А торговый человек-то мирным и богобоязненным оказался... А, служивый?

- Третий был, - негромко сообщил Матях. - Лучник. Молодой, безусый. Я его в левую ногу ранил, чуть выше колена. Так что хромать он должен и перевязку иметь. Рана свежая, узнать легко.

- Слыхали? - кивнул холопам Умильный, и те, обнажив сабли, двинулись вдоль обоза.

- Я вижу, боярин, - облизнул мгновенно пересохшие губы купец, - благое дело ты делаешь, пути торные от татей-душегубов освобождаешь. Вот, прими за это от меня благодарность бескорыстную.

Торговый человек распахнул ферязь, отцепил с пояса тяжелый матерчатый мешочек с вышитой на нем змеей, протянул Андрею:

- Серебро доброе, новгородское.

- Служивый кровь свою пролил, коня в сече потерял, а ты от него серебром откупиться хочешь? - удивленно приподнял брови Илья Федотович.

Купец тяжело вздохнул и отстегнул еще один кошель:

- За хлопоты и расходы благодарность мою прими...

- Есть! Ага! - Ермила за шкирку содрал с повозки одного из возниц, немедленно дал ему в зубы, потом еще и еще. Секунду спустя запустил руку под мешковину и достал оттуда лук.

- Забери у него эти деньги, служивый, - спокойно попросил Илья Федотович. - На дыбе они ни к чему.

- Помилуй, боярин... - Куда только пропала гордая осанка торгового гостя? Он побледнел, губы тряслись. - То ребята молодые побаловали. Кровь горячая, ум короткий. Ущерба не принесли, виру за коня и обиду я заплатил...

- Виру ты заплатил за то, на чем тебя поймали, купец, - сухо парировал Умильный. - А воевода захочет узнать обо всем. Немало у нас последние годы смердов и путников одиноких безвестно сгинуло. Вот и расскажешь, кто из них на твоей черной совести оказался.

Ермила приволок разбойника и кинул его перед боярином на колени. Пленник выглядел жалким - уже не на двадцать, а от силы на пятнадцать лет. Вместо душегрейки на нем была сатиновая косоворотка, серьги пропали, но под широкими свободными шароварами легко различалась повязка на левой ноге.

- Он? - спросил Умильный.

- Он, - кивнул Матях.

- Будет чем воеводе перед государевыми дьяками хвастаться, - кивнул Илья Федотович, взял у Ермилы лук, словно составленный из двух маленьких, с локоть длиной, склеенных посередине.- Ты смотри, рукоять плоская, шелком клеен, резьба на дуге. Лук-то османский, дорогой. И зачем такой торговому гостю?

- Вот тебе крест, боярин, - опустился на колени купец, - нет на мне крови душ христианских. Издалеча иду, никогда здесь не бывал, никого не трогал.

- Откель?

- Далеко иду. От самого Самарканда.

- Вот как? - Боярин молча передал лук Андрею, заложил руки за спину. - Как же ты шел?

- От Самарканда по Яксарату* до моря, там торговым путем до Тобола, мимо Уфы**, на Анареченскую дорогу и сюда.

* Яксарат - древнее название Сырдарьи.

** Имеется в виду река Уфа. Одноименный город основан Иваном Грозным только в 1574 г.

- Полона, что татары гнали, на Анареченской дороге не встречал?

- Нет, боярин.

- Лжешь! - неожиданно взъярился Илья Федотович и схватился за саблю.

- Ей-богу, не встречали никого, - перекрестился купец. - Любого из людей моих спроси.

- Правду молви, смерд. Меж смертью и животом выбираешь... - Кончиком сабли боярин приподнял подбородок торгового гостя, взглянул ему в глаза: - Истину знать хочу!

- Не встречали никого, боярин, - неожиданно подал голос паренек. - Помилуй дядьку мого Христа ради. Я баловал, мне и ответ держать. Хочешь, в закуп пойду, хочешь, виру назначай.

- Кому ты нужен в закупе, безногий, - поморщился Умильный. - Да и не судья я на государевых землях. То воеводе да людям, земством избранным, решать*.

- Воля твоя, боярин, - склонил голову парень. - Дядьку отпусти. Не знал он. Вперед послал, тракт лесной посмотреть. Мы с братьями одни путника пугнуть решили.

- То слова пустые. - Илья Федотович опустил клинок. - А вот где гулял твой дядька, то еще проверить надобно. Может, у Самарканда. А может статься, тут по чащобам обитает да товар с людей проезжих шибает. Давай, гость торговый, сказывай. Как шел, где. Что видел, с кем знался?

- Из Самарканда я девяноста дней назад отправился. Горной дорогой к озеру Айдаркул шел, оттуда по Яксарату к морю отвернул. Жарко там, и песок один. Мало кого встречал, товаром не торговал. Навару мало, коли рядом с прежним торгом дела вести. Сорок дней шли, потом на север повернули, к Тоболу.

- В степи встречал кого?

* Судебником Ивана Грозного на Руси с 1550 года был введен суд присяжных.

- А как же, боярин, видел. Кочевье рода Гиджаков встретил, почти у моря. Аманжолы встретились, земли Джансугуров пересекали, на пастухов наткнулись. Сказывали они, ногайских татар много в степи появилось, но мы не видели. У башкир встретили два ногайских рода, от Уфы неподалеку. Они, вестимо, с Волги. От гнева государева ушли, как заместо Ямчур-гея хан Дербыш в Астрахани сел. На ножах они с нынешним ханским родом.