Чтение 13–й страницы книги ~Оловянные солдатики~

Проект получился такой:

О каких убийствах вы предпочитаете читать - где убитая: а) маленькая
девочка; б) старая дама; в) беременная незамужняя женщина; г) проститутка;
д) учительница воскресной школы?

Предпочитаете ли вы, чтобы подозреваемый в убийстве был: а) стилягой;
б) респектабельным мужчиной средних лет; в) явным психопатом; г) мужем или
любовником убитой; д) умственно отсталым?

Предпочитаете ли вы, чтобы труп убитой был обнаженным или в белье?

Предпочитаете ли вы, чтобы насилие над жертвой было совершено до или
после смерти?

Предпочитаете ли вы, чтобы смерть наступила от: а) выстрела; б)
удушения; в) удара ножом; г) побоев; д) избиения ногами; е) замерзания в
беспомощном состоянии?

Предпочитаете ли вы, чтобы убийство произошло в обстановке: а)
экзотической; б) зловещей; в) похожей на ваш дом и дом вашего соседа?

В случае "в" предпочитаете ли вы, чтобы дело показало, что под
благопристойной поверхностью жизнь: а) так же безмятежна, какой кажется;
б) представляет собой выгребную яму разврата и непотребства?

Ноббс пришел в восторг от проекта.

- "Предпочитаете ли вы, чтобы труп был обнаженным или в белье?"
повторил он Голдвассеру. - Вот это, брат, я называю хорошим вопросом. Вот
это я называю хорошим вопросом.

Подавленный Ноббсом и своими вопросами, Голдвассер бросился искать
утешения в новых томах тестов на IQ - их прислал какой-то приятель из
америки. Прекрасные были тесты, и ответы на них были прекрасны, и
несколько часов кряду суровая действительность казалась Голдвассеру
бесконечно далекой и не заслуживающей внимания. А результаты этого
исследования выразились в виде кривой квартального графика, которая
медленно, но верно ползла вверх.

Комитет безопасности, то есть Нунн, вовсю занимался начальником
политического отдела, доктором Ребус. Комитет, или, вернее, мисс Фрам,
снял копии с протоколов всех других комитетов и подшил их в папку, по
конспиративным соображениям озаглавленную "Спортивные рекорды". Когда
Нунну удавалось выкроить время после сквоша и регби, он бессистемно
перечитывал протоколы, выискивал уязвимые с точки зрения безопасности
места. То, что он находил, укрепляло в нем инстинктивное недоверие к
четырем начальникам отделов - макинтошу, Голдвассеру, Роу и Ребус. Трудно
было попасть точно в яблочко, но тренированный глаз старого зубра
контрразведки сразу приметил этакое инакомыслие всей четверки, этакую
остаточную перманентную раздражительность, этакое непреодолимое отвращение
к общей идее шампанского, сверхмодных шляпок, церемонных рукопожатий и
реверансов, исполняемых в бесформенных шелковых платьях. Нунн знавал
ихнего брата. И пусть он, как заправский спортсмен, склонен прощать
человеческие слабости, все равно, его не может не насторожить, если люди,
играя в регби, устраивают свалку вокруг мяча без малейшего энтузиазма. По
тому, как игрок ведет себя в свалке вокруг мяча, можно довольно точно
определить людской характер. Нунн ни разу не видел Мак-Интоша,
Голдвассера, Роу или Ребус в подобной ситуации, но ведь по людскому
характеру довольно точно предсказать, как люди поведут себя в свалке
вокруг мяча.

Собственно, Нунн и не мог наблюдать Ребус на поле регби, поскольку
она была женщиной. Но он добросовестно размышлял о ней, и чем дольше он о
ней размышлял, тем больше убеждался, что из всей шайки она самая худшая. В
протоколах ее имя все чаще и чаще появлялось в связи с мнением
нежелательного меньшинства. То она выступала против рекомендации, чтобы
маленькая дочка директора преподнесла королеве букет цветов. То она
протестовала против того, чтобы взять напрокат красный ковер и брезентовый
навес, декорировать ими центральный вход и тем самым предотвратить
обязательное участие всего персонала в церемонном рукопожатии. Чем
подробнее обговаривались приготовления к королевскому визиту, тем меньше
считала она нужным держать свои возмутительные мнения при себе.

А взять хотя бы странную историю с затеянной ею петицией - все это
было тоже документально зафиксировано в "Спортивных рекордах". Имелся
текст самой петиции, адресованной директору, где выражались беспокойство и
тревога по поводу приготовлений к визиту и Чиддингфолду напоминали о
желании всего института обставить событие неофициально. Имелось
конфиденциальная записка Нунну от миссис Плашков с вопросом, что он
считает нужным предпринять в связи с петицией, и конфиденциальный ответ
Нунна миссис Плашков с советом на данном этапе поддерживать движение
протеста, но постараться вывести все на чистую воду. (Возмутительный
совет. И вообще, что это за тип - Нунн? Быть может, он... Ах да, гм,
конечно. Очень здорово.) Затем был перечень подписавшихся. Открывался он,
естественно, подписями Ребус, Мак-Интоша, Голдвассера и Роу. За ними
поставили свои автографы миссис Плашков и Нунн - надо полагать, после
конфиденциального обмена мнениями. За ними Чиддингфолд. (Чиддингфолд!
Разве не странно, что Чиддингфолд подписал петицию, адресованную ему
самому? Надо полагать, это по-человечески трогательный знак недопонимания.
А вдруг Чиддингфолд не снисходит до обыденщины настолько, чтобы
прочитывать представленные ему на подпись бумаги? Вдруг он ничего не
удостаивает прочтения? Вдруг он вообще не умеет читать?) Вслед за
Чиддингфолдом петицию подписали все остальные, и ее вручили Чиддингфолду,
а тот направил ее Нунну как заместителю председателя главного комитета
программы; Нунн же был слишком занят обеспечением безопасности, чтобы
самому возиться с петицией, и переправил ее секретарю комитета программы -
миссис Плашков, а та занесла в протокол, что комитет принял петицию к
сведению, и подшила вместе с прочими документами; тут-то петиция и
вернулась к Нунну. Нунн изучил ее с великим тщанием, но совершенно не
представлял, как ее расценивать. Его чрезвычайно поразило, что, после того
как они с миссис Плашков подписали петицию, чтобы вывести неблагонадежных
на чистую воду, ее подписали решительно все сотрудники института. Означает
ли это, что на самом деле все неблагонадежны? Или все подписывали, боясь,
что их сочтут неблагонадежными, если они не подпишут петицию вслед за
Нунном и миссис Плашков?

Во всяком случае, одно-то было ясно: историю с петицией затеяла
Ребус, а то, кто затевает историю, безусловно, неблагонадежный номер один.
Нунн тщательно продумал все, что касалось Ребус.

Прежде всего, она неряха, а это скверный признак с точки зрения
безопасности. Нунн сделал пометку в ежегоднике скачек. "1. Неряха",
записал он. И чем дольше размышлял Нунн о неряшливости Ребус, тем опаснее
казалось ему это качество. Волосы у нее вечно всклокочены. Каблуки вечно
сбиты. Во рту неизменно торчит сигарета - гвоздик, как выражается Ребус.
По ее собственным словам, она не из тех дамочек, которые стесняются в
выражениях. "Быть может, - вдумчиво рассуждал Нунн, - она гвоздь свой
держит в самом углу рта только для того, чтоб посвободнее выражаться".
Каков же итог размышлений? "2. Прическа", записал он.

"3", - записал он. Что там третье по степени неблагонадежности? Ему
не очень-то по душе была близорукость Ребус и толстые стекла ее очков.
Опять же от дыма гвоздиков глаза у нее постоянно слезились и зрение еще
больше ухудшалось. В довершение всего ее постоянно мучил резкий кашель
курильщика, отчего вокруг безнадежно плясало перед глазами то немногое,
что она еще могла разглядеть. "3, - записал Нунн. - Искаженное восприятие
мира".

Ходили слухи, будто Ребус неравнодушна к виски. Что ж, все
неравнодушны к виски. Нунн и сам неравнодушен к виски. Но ведь, как
вынужден был напомнить Нунн сам себе, он не носит сильных очков, изо рта у
него не висит сигарета, то бишь гвоздик. Опять-таки, есть в этой Ребус
что-то неуловимо непристойное. Она вполне подходит под рубрику старой
девы. Однако, когда она сидит, юбка у нее задирается выше колен. Сидя, она
часто раздвигает коленки на добрых полметра, так что минут
десять-пятнадцать кряду Нунн может любоваться трусиками, то
бледно-зелеными, то небесно-голубыми, то даже черными. Нельзя не ощутить,
что где-то под невзрачной внешней оболочкой скрыта обнаженная,
чувственная, даже распущенная женщина, а хриплый голос, режущий ухо
разговорами про гвоздики и дерьмо собачье, - возможно, лишь слабый
отголосок настойчивых душевных трелей. "4, - записал Нунн.
Безнравственность (?) открывает простор для шантажа".

В общем и целом, нездоровая личность. В ежегоднике скачек Нунн обвел
ее имя рамочкой. Рамочку он окружил зубцами, зубцы - рамочкой, новую
рамочку - волнистой линией, волнистую линию - снова рамочкой. Вокруг всего
этого он начертил фигурную кайму, фигурную кайму украсил новой рамочкой,
зубцами и волнистой линией, а этот расширенный вариант - новой фигурной
каймой. Потом низко склонился над делом рук своих и стал через один
заштриховывать промежутки между обводами. Только одно тревожило Нунна во
время работы. Долгий опыт борьбы с подрывной деятельностью подсказывал
ему, что организатор петиции всегда лишь ширма для другой, гораздо более
опасной личности, которая остается невыявленной. Вот на кого надо наложить
лапу. Нунн перебирал в уме все подозрительные фамилии. Роу? Мак-Интош?
Конечно, фамилии несимпатичные. Но слышится ли в них отзвук взаправдашней
измены? А как насчет Голдвассера? Голдвассер... Голдвассер... Есть что-то
в этой фамилии - что-то неблагозвучное, настораживающее, нездоровое.
Ничего определенного, конечно, просто чутье ветерана службы безопасности.

К списку недостатков Ребус Нунн прибавил еще один пункт. "5.
Голдвассер", - записал он.