что как только я почувствую потребность... Я оставил охрану из десяти
хессеков, оплачивая их работу каждый день от щедрот Фунлина. Для них самая
большая часть дома - наружный двор и сараи - были временно превращены в
казармы. Через некоторое время там появился черный пес, которого,
объяснили мне, энергичные, как дети, хессеки собирались натаскать против
грабителей, хотя кажется, в основном они учили его выпрашивать подачку у
них из рук.
группировались вокруг двух внутренних двориков. Лучший из них я оставил
себе, а другой был поделен между роскошествовавшим Кочесом и притесненной
челядью. Собратьев Кочеса - помощников капитана и прочий корабельный сброд
- от своей опеки я освободил. Если бы мне прямо завтра захотелось набрать
новую команду, на Вселенском базаре или на причалах я вполне мог найти
людей для такой работы. Что касается помощников, то, помня гибель Чарпона,
они были рады уйти. Больше я никого из них не видел.
них Лайо. Для каждого из них я отвел определенную часть города. Они должны
были собирать истории о колдовстве, легенды о беловолосой женщине,
которая, как я, могла и исцелять, и наносить вред. Они должны были
упоминать мое имя, Вазкор, и смотреть, не обнаружится ли какая-нибудь
нить. Только Лайо осмелился спросить:
быть, разгневала вас, повелитель? Не вымещайте гнев на мне.
холодными глазами. Узнай хоть что-нибудь о ней, и я сделаю тебя богатым,
как император.
снилась только она - белое создание с лицом серебристой рыси или черным
лицом сирены. Предчувствия, кричавшие, что она где-то рядом, не могли меня
обманывать. Я столько могу сделать, неужели я не в силах найти одну суку?
посланца. Богатые инвалиды Пальмового квартала ожидали моего прибытия.
Некоторые говорили о дарах, которые последуют, некоторые прислали дары;
передняя сияла от обилия золотых вещей, серебряной посуды, груды монет,
около которых любовно прохаживался Кочес.
умирали от множества неизлечимых недугов - нервозности, подагры,
сердцебиения, болезней, происходящих от злоупотреблений удовольствиями, и
утонченных нервов. Я сказал, что навещу их, и назначил время. Я был готов
разъезжать туда-сюда, чтобы как можно лучше изучить этот роскошный район.
Эти одежды специально для моих слуг были сшиты в одной из лучших лавок
Бар-Айбитни. Он отнес мое письмо в Общество врачей. В письме я просил у
них аудиенции, на которой я в их присутствии превращу в девушку сморщенную
старуху.
руки. Я больше не сомневался, смогу ли Я Это сделать. Раз за разом
оказывалось, что я совершаю такое, от чего год назад я бы и сам разинул
рот, если бы увидел, как кто-нибудь другой проделывает подобные вещи. От
скуки я поднял кувшин с вином, охлаждавшийся в тенистом уголке двора,
поднял без помощи рук, одним усилием воли. В это время голос в моем мозгу
сказал мне: "Берегись, если ты начал творить чудеса от скуки". А мой отец,
Вазкор Эзланнский, занимался ли он подобной ерундой, как подъем кувшина в
воздух, чтобы послушать крики девушек на кухне? Думаю, нет.
хессекской казармы стеной из песчаника, порослью молодых кипарисов и
фонтаном из серого мрамора. Между Лели и Тэи возникла дружба, я думаю, как
средство сделать более нормальными их ненормальные жизни. Сейчас они, как
пара кошек, сгорбились над масрийской игрой - доской с красными и голубыми
фишками, попивая куис из маленьких эмалевых кубков и покуривая маленькие
женские трубочки с зеленым тинзенским табаком.
меня. Я оборвал ее.
Да?
понравились ее слова.
меня пятнадцатилетней! Пятнадцатилетней и невинной.
приятный предмет, независимо от пола.
масрийцев чистой крови, не мог пользоваться белыми лошадьми для поездок
верхом или в упряжке. Поэтому, в контраст к своему возрасту, я выбрал
черных. Двигаясь к Обществу врачей по Пальмовому кварталу, мы составили
небольшую процессию - экипаж с позолотой и эмалевыми росписями и шесть
черных эскортеров. Я слышал со всех сторон: "Это экипаж чудотворца
Вазкора". Говоря правду, я немного поработал в эти три дня, заняв многие
головы мыслями о своей персоне.
не спал по ночам, до рассвета горели его лампы.
покрывал, выглядывали с балконов, факелоносцы с факелами, упрятанными в
клетку из железа или стекла, бежали перед каким-нибудь господином,
направлявшимся в театр, и золотистый дым разделял дорогу пополам. В
умирающем свете дня бормотали молельные башни, и их высокие минареты, как
тонкие военные пики, украшенные звездами, заполняли сине-зеленые сумерки,
а в центре поднимающихся террас, удобно расположившись между небом и
землей, черной диадемой смотрелся императорский Небесный город.
они пришли посмеяться, поиздеваться над этим примитивным фокусником,
который смеет надеяться обмануть их при помощи какого-нибудь дешевого
трюка. Все разговоры были скользкими от насмешек и издевок, но когда
дворецкий вел меня через зал по мозаичному изображению крылатых лошадей,
служившему полом, воцарилось молчание.
сделанное из топаза, пока дворецкий объявлял о моем прибытии, так как весь
город, кроме них, знал, кто я такой. Началась дискуссия между одним
дураком и другим, целью которой было заставить меня ждать. Я вмешался.
- Иначе я бы вообще не получил аудиенции. Ну что, господа, начнем?
были выбраны для того, чтобы раздеть ее. Врачи должны были ее осмотреть.
Лели искоса поглядывала по сторонам, ничуть не смущаясь своих прыгающих
грудей и оголенных чресел. Их безжалостный осмотр не охладил ее
бесстыдства; она подставляла свои бока под их пальцы.
смягчить ее тело каким-нибудь маслом или бальзамом типа настойки принцесс.
Для зубов, возможно, подойдут протезы из слоновой кости или китового
ребра. Грудь можно подрезать и укрепить мембраной, но есть риск заражения
и поэтому такие операции сейчас непопулярны.
высокомерие и не сразу пришел в себя, чтобы дать достойный ответ.
девушкой. Не прибегая ко всей этой чепухе, о которой вы упомянули.
поднял стекло и вручил его председателю.
продемонстрировала какому-то тощему юнцу свою прямую спину, которая была
согнута в дугу с рождения до того дня, когда я излечил ее.
раздвинулись, покачивая головами, улыбаясь, жестикулируя, уверяя
окружающих, что я ненормальный. Каждый был напряжен, как струна. Принесли
табурет, и я усадил Лели на него. Она продолжала свою болтовню, поэтому я
ввел ее в транс, чтобы она мне не мешала, а еще потому, что я боялся, что
ей будет больно. Я позволил наблюдателям встать по их желанию, поближе ко
мне и к ней. Председатель перестал смотреть сквозь топаз и так сильно
подался вперед, что почти выскочил из кресла.
некуда отступать, я подумал: "Может быть, я обнаружу, что не могу этого
сделать". Но что-то во мне отбросило колебания в сторону. "Ты бог, Вазкор,