относительно широкие штанины, которые можно было попробовать надставить; за
все вместе я выложил один ит - ровно столько стоили эти штанишки. Остальное
шло даром. Я велел прислать вещи в отель и уже просто из любопытства дал
себя уговорить заглянуть в салон мод. Меня принял субъект, выглядевший как
свободный художник, оглядел меня, согласился, что мне идут просторные вещи;
я заметил, что он не был от меня в восторге. Я от него тоже. Кончилось все
это тем, что он сделал мне тут же несколько свитеров. Я стоял, подняв руки,
а он вертелся вокруг меня, оперируя сразу четырьмя флаконами. Жидкость,
белая, как пена, на воздухе моментально застывала. Таким образом были
созданы четыре свитера самых разных цветов, один с полоской на груди,
красное на черном; самой трудной, как я заметил, была отделка воротника и
манжет. Тут действительно требовалось мастерство.
я оказался на улице в самый разгар дня. Глидеров стало как будто меньше,
зато над крышами появилось множество сигарообразных машин. Толпы плыли по
эскалаторам на нижние этажи, все спешили, только у меня было времени хоть
отбавляй. Часок погрелся на солнышке, сидя под рододендроном со следами
жесткой шелухи там, где отмерли листья, потом вернулся в отель. В холле мне
вручили аппаратик для бритья; занявшись этой процедурой в ванной, я вдруг
заметил, что мне приходится немного наклоняться к зеркалу, хотя я помнил,
что накануне мог рассмотреть себя в нем но наклоняясь. Разница была
ничтожная, но еще раньше, снимая рубаху, я заметил нечто странное: она стала
короче. Ну, так, словно села. Теперь я внимательно присмотрелся к ней.
Воротничок и рукава совершенно не изменились. Я положил ее на стол. Она была
точно такая же, как раньше, но когда я ее натянул на себя, края оказались
чуть ниже пояса. Это не она, это я изменился. Я вырос.
Инфор и попросил сообщить мне адрес врача - специалиста по космической
медицине. В Адапте я предпочитал не появляться как можно дольше. После
непродолжительного молчания - казалось, автомат задумался - я услышал адрес.
Доктор жил на той же улице, несколькими кварталами дальше. Я отправился к
нему. Робот провел меня в большую затемненную комнату. Кроме меня, здесь не
было никого.
фотографии в кабинете моего отца. Маленький, но не худой, с седой бородкой,
в золотых очках - первые очки, которые я увидел на человеческом лице с
момента возвращения. Его звали доктор Жуффон.
странных наблюдениях.
лет будет так же", - подумал я, и эта мысль доставила мне крохотное
удовлетворение. Он измерил мой рост и велел лечь. Внимательно посмотрел на
шрам под правой ключицей, но не сказал ничего. Осмотр длился почти час.
Когда я оделся, он присел за маленький черный столик. Скрипнул выдвинутый
ящик, в котором он что-то искал. После всей этой мебели, которая начинала
вертеться при виде человека, как припадочная, этот старенький столик
пришелся мне как-то особенно по душе.
гибернезировались?
понимаете, ну, а в воде трудно пролежать целый год, бодрствуя...
спокойнейшим образом вычесть. Не сорок, а только тридцать девять лет.
межпозвоночные диски. Знаете, что это такое?
пресса. Какой у вас рост?
уменьшения напряжения мышц.
но, с другой стороны, не хотели держать нас после всего этого взаперти...
неандертальцем, которого привезли в город...
вырвалось у меня, - и нас еще помнили? Странно.
будет выглядеть возвращение, хоть и не могли, конечно, все это себе
представить?
потому что это уже история, Брегг, и, кроме как в Адапте, работы для
специалистов уже нет.
утверждений школы Милльмана, считающей, что увеличенная тяжесть вредно
влияет на организм. У вас даже нет расширения левого предсердия, ни следа
эмфиземы... и великолепное сердце. Но ведь вы это сами знаете?
нерешительности.
восьмидесяти, да и после это довольно редкий случай.
поседения. К тому же можно восстановить первоначальный цвет волос, хотя это
утомительная процедура.
нагишом. Особенно когда сидите, вы выглядите... то есть случайный прохожий
примет вас за омолодившегося старика. После восстановительной операции,
подсадки гормонов и тому подобного.
под его спокойным взглядом. Он снял очки и положил их на стол. Его голубые
глаза чуточку слезились.
посвятить себя самоотверженной работе, ваше "ну что ж" было бы, возможно,
уместным, но... то общество, в которое вы возвратились, не пылает
энтузиазмом к тому, за что вы отдали больше, чем жизнь.