будящие жуткие воспоминания в глубинах памяти. Он целовал стылые пальцы,
словно наложив на себя епитимью.
их.
ведь и ты потеряла что-то. Джон тебя не любит, а я люблю. Только и всего.
произошло. Оставил нас вдвоем. Ты думаешь, я бы оставил тебя вдвоем с тем,
кто прямо назвался моим соперником? Да я бы... - Бретон оборвал фразу. Он
собирался сказать, что скорее убил бы этого соперника.
душевное дзюдо. Если ты толкаешь, он тянет, если ты тянешь, он толкает.
нежно скользнул ладонью по ложбинке ее шеи к затылку, обхватил его под
волосами всеми пятью пальцами и повернул к себе ее лицо. Она несколько
секунд сопротивлялась, и вдруг прильнула открытыми губами к его губам. На
протяжении этого первого поцелуя Бретон не закрывал глаз, стараясь
запечатлеть этот миг в памяти со всей полнотой, вознести его за пределы
времени.
Бретон изумленно всматривался в потолок. "Вот это, - думал он, - и есть
ясность рассудка?" Он позволял мозгу впитывать ощущение блаженного бытия,
переполнявшее все его тело. В таком настроении любая мелочь, связанная с
процессом жизни, была прекрасной. Он готов был извлекать неизбежное
наслаждение из тысяч самых обыденных, самых простых вещей - наслаждение,
утраченное где-то на протяжении пути: подниматься на холм, пить пиво,
рубить дрова, писать стихи...
перехваченных шторами солнечных лучей было нечто средиземноморское,
какая-то убаюкивающая удивительная прозрачность. В созданной им вселенной
Времени Б не обнаруживалось ни единого порока.
отвечавший этим ощущениям.
Он понял, что она думает о Джоне. Бретон опустился на подушку, машинально
подсунув палец под ремешок часов, чтобы прикоснуться к бугорку
хрономоторной капсулы, зашитой под кожей. Джон Бретон был единственным
пороком Времени Б.
однообразную поверхность Луны. Он держал двигатель на максимуме оборотов,
но западный край Моря Спокойствия, к которому он двигался уже более двух
часов, казалось, не приблизился и на йоту. Порой Лармор широко зевал, а
между зевками насвистывал унылый мотивчик. Его одолевала зеленая скука.
техником на Луне, казалась волнующе-романтичной. Теперь, после трех
месяцев, проведенных в объездах цепочки мачт, он уже принялся вычеркивать
дни в календарике, который изготовил исключительно для этой цели. Конечно,
он всегда знал, что Луна - мертвый мир, но не предвидел, какое угнетающее
действие окажет на него столь полное, столь абсолютное отсутствие жизни.
"Если бы, - подумал он в тысячный раз за эту поездку, - если бы тут хоть
что-нибудь шевельнулось!"
ширина кабины, и вдруг ярдах в ста что-то мелькнуло и скрылось под
поверхностью катера. Лармор автоматически нажал на тормоз, и машина с
лязгом остановилась. Выпрямившись, он несколько секунд вглядывался в эту
серую пелену, спрашивая себя, не начало ли пошаливать его воображение.
Проползли несколько тягучих секунд, но лунный пейзаж все также мирно
костенел в вечности. Лармор уже протянул руку к стартеру, как вдруг слева
и чуть ближе заметил такое же движение. Он судорожно сглотнул. На этот раз
его глаза сфокусировались много быстрее, и он различил, как пушистый серый
ком величиной примерно с футбольный мяч вдруг подскочил вверх прежде чем
юркнуть вниз. Явление это повторилось еще три раза, причем в разных
местах.
сурков, то прославлюсь на весь мир!
между ним и Третьей базой по ту сторону лунного горба связи нет. Из-за
этого горба. Новый пушистый шар нахально подпрыгнул за стеклом и исчез.
Поколебавшись не более секунды, Лармор отсоединил выводящий шланг,
загерметизировал скафандр и проделал все прочие ритуальные действия, в
конечном счете позволяющие человеку ступить на Луну. Несколько минут
спустя, подавляя ощущение нереальности происходящего, он выбрался из
кабины и неуверенно направился к месту, где заметил последний шар. Шагая,
он внимательно высматривал лунный эквивалент сурочьей норы, но пелена
неимоверно древней пыли была безупречно гладкой, если не считать тянущихся
за ним двух неровных зигзагов.
может, и четыре. У Лармора перехватило дыхание, однако у него достало
хладнокровия точно заметить, где исчез ближайший из них. Довольно неумело
волоча ноги, как полагалось при малом тяготении, он добрался туда, и его
пшеничные брови недоуменно сошлись на переносице - ни намека на вход в
нору, способную вместить то серое, что он пытался обнаружить.
пыль под другим углом, и ему показалось, что он видит круглую впадину с
крохотной ямочкой в центре. Недоумевая, Лармор принялся разгребать пыль и
дюймах в трех ниже добрался до скальной породы. В ней зияла аккуратная
дыра, словно просверленная дрелью, диаметром дюйм. Он сунул туда палец и
тотчас его отдернул - сквозь изолирующую толщу перчатки он ощутил сильный
жар. Камень тут был раскален почти докрасна.
тщательно стараясь разгадать его тайну. Но тут всего шагах в трех от него
подпрыгнул еще один шар. Порода завибрировала, и он сразу же нашел
устрашающую смертоносную разгадку.
пыль взметывается плотным комом и тут же падает с такой быстротой, что
глазу трудно уловить это движение. А взметнуть такой комок кроме человека
может только метеорит.
разгуливал под метеоритным дождем - под градом пуль, выпущенных миллиарды
незрячих лет тому назад. Проклиная свою глупость и неопытность, он
поднялся на ноги и плавными лунными прыжками понесся к луноходу.
северной оконечностью Гренландии. В его гулком цилиндрическом брюхе Денис
Содермен зорко следил за регистрирующими приборами, иногда направляя
настройку, чтобы нечеловеческие органы чувств воздушной лаборатории
сохраняли максимум восприимчивости и дальности действия. Он работал с
механической безупречностью человека, который сознает, что его работа
важна, но убежден, что создан для более важных свершений.
сидя за импровизированным столом, пропускал сквозь пальцы серые бумажные
ленты, словно портной - сантиметр. В клиническом свете люминесцентной
трубы его еще молодое лицо выглядело старым и усталым.
- Потоки заряженных частиц намного превышают норму. Ничего подобного я не
видел даже в периоды самой повышенной солнечной активности. Пояс
Ван-Аллена набухает точно губка, а учитывая сообщения о колебаниях
солнечной константы, полученные сегодня из обсерватории МТИ, видимо...
этого тягучего голоса, но на этот раз не просто увильнул от воздействия
въедливой педантичности - что-то странное творилось с самолетом. Они
находились далеко от центра тяжести машины, и Содермен вдруг ощутил
тошнотворную болтанку. Длилась она полсекунды, не дольше, но Содермен был
неплохим летчиком-любителем, и его несколько смутила мысль, что стотонный
самолет помахивает хвостом словно лосось, и он поставил восприимчивость
собственных органов чувств на максимум, точно дело шло об его электронных
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Гюго Виктор
Быков Василий
Шилова Юлия