Мюллер. - Прежде всего, вы видели запись с гидрянами? Я знаю, что ее
должны были демонстрировать, но...
плечами...
это со мной. - Его лицо пошло красными пятнами, капельки пота заблестели
на лбу. - Наверное я расхворался...
огляделся. Потом вытянул руку и взял пилота за локоть, чтобы довести до
медицинского кабинета. Кристиансен дернулся, словно к нему прикоснулись
раскаленным железом. При этом он потерял равновесие и свалился на пол
кабины. И стал отползать как можно дальше от Мюллера.
как того вытошнило, и потом он долго откашливался. Мюллер хотел уже
сообщить на станцию контроля, что пилот захворал, но дверь приоткрылась, и
Кристиансен пробормотал:
не приволок с собой какую-нибудь заразу.
шлем. - Не понимаю. Но охотнее всего я сжался бы в комочек и поплакал.
Прошу вас, выпустите меня, мистер Мюллер! Мне так страшно...
станции.
Кристиансен как только снял шлем, сразу заболел. Может, я чем-нибудь
заразил его. Это надо проверить.
кабинет, настроил диагност и переслал данные. Потом на экране Мюллера
появилось важное темно-шоколадное лицо врача станции контроля движения.
необычных симптомов. Я подверг поверке Кристиансена и тоже ничего не
понимаю. Он говорит, что чувствует себя уже хорошо. Он мне сказал, что в
ту минуту, как увидел вас, его схватила сильная депрессия, которая
немедленно перешла во что-то вроде метаболического паралича. Это значит,
что эта тоска полностью лишила его сил.
сейчас посетить вас?
отлетел от корабля Мюллера, лицо его было мокрым от слез. Он был не менее
растерян, чем Мюллер. Двадцать минут спустя появился новый пилот. Он не
снимал шлема, скафандра и немедленно начал программировать корабль на
приземление. Он сидел за пультом выпрямившись, повернувшись к Мюллеру
спиной, и не произнес ни слова, словно Мюллера вообще не было. С
окаменевшим лицом и плотно сжатыми губами он слегка качнул головой в знак
прощания и выскочил из корабля. Наверное, я страшно мерзко пахну, подумал
Мюллер, если он смог почувствовать этот запах даже сквозь скафандр.
камеру, исследованный компьютерной системой уже сотни раз. Рассеялось
опасение, что диагност обнаружит в нем какое-либо заболевание. Он прошел
сквозь нутро этой машины, и когда он, наконец, вынырнул из нее, то звонки
не зазвенели, табло не заполыхало. Пропущен. Он поболтал с роботом в Бюро
направлений. Бумаги его были в порядке. Щель в стене разошлась до размеров
двери. Он уже мог выйти и в первый раз с момента посадки встретиться с
другими людьми.
он производил весьма солидное впечатление, пальцы его украшали множество
перстней. Марта красовалась коротко остриженными волосами темно-зеленого
цвета, подсеребренными глазами и была похожа на искрящуюся статуэтку.
Мюллеру, который помнил ее голой и мокрой, выходящей из хрустального
озера, эти перемены не понравились. Он прикинул, в его ли честь она так
нарядилась - ведь это Бордман любил, чтобы у женщины была эффектная
внешность. Скорее всего эти двое были вместе, пока он отсутствовал.
ослабло.
уверенности в голосе и отступил на пару шагов.
когда он в них заглянул, были полны блеска, и его ошеломили отражающиеся в
ее зрачках образы. Ее ноздри раздулись. Он почувствовал, как напряглись
мышцы под кожей. Она попыталась освободиться.
представить не можешь, как я тосковала.
раздулись, ноги задрожали, и он испугался, что она упадет.
перепуталось. Отпусти меня, мне нехорошо.
лекарство. Мюллер никогда раньше не видел его в таком состоянии.
погода что-то нехорошо на меня подействовала.
паника.
гостинице. Где твой багаж?
подгонял он Марту, скажи мне, что ты плохо себя чувствуешь.
голубыми, как море в ветреный день.
последний. Трудно было выбрать лучше, подумал Мюллер. Они вступили в
отведенную им спальню. Свет был притушен. Мюллер вспомнил, как вынужден
был довольствоваться сексаторами, и почувствовал тяжесть в низу живота.
Марта обогнула его и скрылась в соседней комнате. Он разделся.
вновь стали голубыми.
одного. Я так точно и не понял. Однако мне кажется, что как бы они не этим
не занимались, люди находят больше удовольствия. Что ты остановилась там,
Марта?
поместил округлую грудь. Раньше, когда он это делал, то ощущал, как
твердеет от желания ее сосок под ладонью. Сейчас же она чуть подрагивала
как испуганный жеребенок. Губы ее тоже оказались сухими, напряженными,
враждебными. Он усадил ее на кровати. Она вопреки своему желанию пыталась
ласкать его.
перекосившееся от с трудом сдерживаемой муки.
заливали ее лицо и спускались на плечи, по щекам текли слезы.
насчет экспедиции. Говорила, что я могу предвидеть будущее. Что тебя может
ждать что-то плохое, но не обязательно смерть.