трясти его за плечи, да так усердно, что голова у Эраста Петровича
замоталась взад-вперед. - А говорили, тебя в Сербии турки на кол посадили!
Ох, подурнел ты, братец, не узнать. Виски для импозантности подкрашиваешь?
Любопытный, однако, круг знакомств обрисовывался у титулярного
советника: видинский паша, шеф жандармов, а теперь еще этот лубочный
красавец с бретерскими замашками. Варя как бы ненароком подобралась
поближе, чтобы не упустить ни одного слова.
- Побросала нас с тобой судьба, побросала. - Зуров перестал трясти
собеседника и вместо этого принялся хлопать его по спине. - Про свои
приключения расскажу особо, тет-а-тет, ибо не для дамских ушей. - Он
игриво покосился на Варю. - Ну а финал известный: остался без гроша,
один-одинешенек и с вдребезги разбитым сердцем (снова взгляд в Варину
сторону).
- Кто бы мог п-подумать, - прокомментировал Фандорин, отодвигаясь.
- Заикаешься? Контузия? Ерунда, пройдет. Меня под Кокандом взрывной
волной так об угол мечети приложило --месяц зубами клацал, веришь ли -
стаканом в рот не попадал. А потом ничего, отпустило.
- А с-сюда откуда?
- Это, брат Эразм, долгая история.
Гусар обвел взглядом завсегдатаев клуба, посматривавших на него с
явным любопытством, и сказал:
- Не тушуйтесь, господа, подходите. Я тут Эразму свою шахерезаду
рассказываю.
- Одиссею, - вполголоса поправил Эраст Петрович, ретируясь за спину
полковника Лукана.
- Одиссея - это когда в Греции, а у меня была именно что шахерезада.
- Зуров выдержал аппетитную паузу и приступил к повествованию. - Итак,
господа, в результате некоторых обстоятельств, про которые известно только
мне и Фандорину, я оказался в Неаполе, на совершеннейшей мели. Занял у
русского консула пятьсот рублей - больше, сквалыга, не дал - и поплыл
морем в Одессу. Но по дороге бес меня попутал соорудить банчок с капитаном
и штурманом. Обчистили, шельмы, до копейки. Я, натурально, заявил протест,
нанес некоторый ущерб корабельному имуществу и в Константинополе был
выкинут... то есть я хочу сказать, высажен на берег - без денег, без вещей
и даже без шляпы. А зима, господа. Хоть и турецкая, но все равно холодно.
Делать нечего, отправился в наше посольство. Прорвался через все препоны к
самому послу, Николаю Павловичу Гнатьеву. Душевный человек. Денег,
говорит, одолжить не могу, ибо принципиальный противник всяческих
одалживаний, но если угодно, граф, могу взять к себе адъютантом - мне
храбрые офицеры нужны. В этом случае получите подъемные и все прочее. Ну я
и стал адъютантом.
- У самого Гнатьева? - покачал головой Соболев. - Видно, хитрая лиса
усмотрела в вас что-то особенное.
Зуров скромно развел руками и продолжил:
- В первый же день новой службы я вызвал международный конфликт и
обмен дипломатическими нотами. Николай Павлович отправил меня с запросом к
известному русоненавистнику и святоше Расану Хайрулле - это главный
турецкий поп, вроде папы римского.
- Шейх-уль-ислам, - уточнил строчивший в блокноте Маклафлин. - Болше
похож на ваш обер-прокурор Синод.
- Вот-вот, - кивнул Зуров. - Я и говорю. Мы с этим Хайруллой сразу
друг другу не понравились. Я ему честь по чести, через переводчика: "Ваше
преосвященство, срочный пакет от генерал-адъютанта Гнатьева". А он, пес,
глазами зырк и отвечает на французском - нарочно, чтоб драгоман не
смягчил: "Сейчас время молитвы. Жди". Сел на корточки, лицом к Мекке, и
давай приговаривать: "О великий и всемогущий Аллах, окажи милость Твоему
верному рабу, дай ему увидеть при жизни, как горят в аду подлые гяуры,
недостойные топтать Твою священную землю". Хорошие дела. С каких это пор
Аллаху по-французски молятся? Ладно, думаю, я тоже сейчас новое в
православный канон введу. Хайрулла поворачивается ко мне, рожа довольная -
как же, гяура на место поставил. "Давай письмо твоего генерала", -
говорит. "Pardonnez-moi, eminence(1), - отвечаю. - У нас, русских, сейчас
как раз время обедни. Вы уж потерпите минутку". Бух на коленки и молюсь на
языке Корнеля и Рокамболя: "Господь всеблагий, порадуй грешного раба
твоего болярина, то бишь шевалье Ипполита, дай ему полюбоваться, как
жарятся на сковородке мусульманские собаки". В общем, осложнил и без того
непростые российско-турецкие отношения. Хайрулла пакета не взял, громко
заругался по-своему и выставил нас с драгоманом за дверь. Ну, Николай
Павлович меня для вида пожурил, а сам, по-моему, остался доволен. Видно,
знал, кого, к кому и зачем посылать.
- Лихо, по-туркестански, - одобрил Соболев.
- Но не слишком дипломатично, - вставил капитан Перепелкин,
неодобрительно глядя на развязного гусара.
- А я недолго продержался в дипломатах, - вздохнул Зуров и задумчиво
добавил. - Видно, не моя стезя.
Эраст Петрович довольно громко хмыкнул.
- Иду я как-то по Галатскому мосту, демонстрирую русский мундир и на
красоток поглядываю. Они хоть и в чадрах, но ткань, чертовки, подбирают
наипрозрачней-
- ---------------------------------------
(1) Прошу извинить, ваше преосвященство (фр.)
шую, так что еще соблазнительней получается. Вдруг вижу - едет в коляске
нечто божественное, бархатные глазищи поверх вуалетки так и сверкают.
Рядом - жирный евнух-абиссинец, кабан кабаном, сзади еще коляска с
прислужницами. Я остановился, поклонился - с достоинством, как подобает
дипломату, а она перчаточку сняла и белой ручкой мне (Зуров сложил губы
дудочкой) - воздушный поцелуй.
- Сняла пегчатку? - с видом эксперта переспросил д'Эвре. - Да это не
шутки, господа. Пгогок считал хогошенькие гучки самой соблазнительной
частью женского тела и стгого-настгого запгетил благогодным мусульманкам
ходить без пегчаток, чтобы не подвеггать соблазну мужские сегдца. Так что
снятие пегчатки - c'est un grand signe(1), как если бы евгопейская женщина
сняла... Впгочем, воздегжусь от пагаллелей, - замялся он, искоса взглянув
на Варю.
- Ну вот видите, - подхватил гусар. - Мог ли я после этого обидеть
даму невниманием? Беру коренную под уздцы, останавливаю, хочу
отрекомендоваться. Тут евнух, сапог смазной, ка-ак хлестнет меня плеткой
по щеке. Что прикажете делать? Вынул саблю, проткнул невежу насквозь,
вытер клинок об его шелковый кафтан и грустный пошел домой. Не до красотки
стало. Чувствовал, добром не кончится. И как в воду смотрел - вышло
препаршиво.
- А что такое? - полюбопытствовал Лукан. - Оказалась жена паши?
- Хуже, - вздохнул Зуров. - Самого басурманского величества,
Абдул-Гамида II. И евнух, натурально, тоже султанский. Николай Павлович
отбивал меня как мог. Самому падишаху сказал: "Если б мой адъютант стерпел
от раба удар плеткой, я б с него самолично погоны сорвал за позор званию
русского офицера". Но разве они понимают, что такое офицерский мундир?
Турнули, в двадцать четыре часа. На пакетбот - и в Одессу.
- ---------------------------------------
(1) это великий так (фр.)
Хорошо хоть вскоре война началась. Николай Павлович на прощанье
говорил: "Благодари Бога, Зуров, что не старшая жена, а всего лишь
"маленькая госпожа", "кучум-кадинэ".
- Не "к-кучум", а "кучук", - поправил Фандорин и вдруг покраснел, что
показалось Варе странным.
Зуров присвистнул:
- Ого! А ты-то откуда знаешь?
Эраст Петрович молчал, причем вид имел крайне недовольный.
- Господин Фандорин жил в гостях у турецкого паши, - вкрадчиво
сообщила Варя.
- И тебя там опекал весь гарем? - оживился граф. - Ну расскажи, не
будь скотиной.
- Не весь г-гарем, а только кучук-ханум, - пробурчал титулярный
советник, явно не желая углубляться в подробности. - Очень славная,
отзывчивая д-девушка. И вполне современная. Знает французский и
английский, любит Байрона. Медициной интересуется.
Агент открывался с новой, неожиданной стороны, которая Варе отчего-то
совсем не понравилась.
- Современная женщина не станет жить в гареме пятнадцатой женой, -
отрезала она. - Это унизительно и вообще варварство.
- Пгошу пгощения, мадемуазель, но это не совсем справедливое
замечание, - снова заграссировал по-русски д'Эвре, однако сразу же перешел
на французский. - Видите ли, за годы странствий по Востоку я неплохо
изучил мусульманский быт.
- Да-да, Шарль, расскажите, - попросил Маклафлин. - Я помню вашу
серию очерков о гаремной жизни. Она была превосходной. - И ирландец
расцвел от собственного великодушия.
- Любой общественный институт, в том числе и многоженство, следует
воспринимать в историческом контексте, - профессорским тоном начал д'Эвре,
но Зуров скорчил такую физиономию, что француз образумился и заговорил
по-человечески. - На самом деле в условиях Востока гарем для женщины -
единственно возмож-
ный способ выжить. Судите сами: мусульмане с самого начала были народом
воинов и пророков. Мужчины жили войной, гибли, и огромное количество
женщин оставались вдовами или же вовсе не могли найти себе мужа. Кто бы
стал кормить их и их детей? У Магомета было пятнадцать жен, но вовсе не
из-за его непомерного сластолюбия, а из человечности. Он брал на себя
заботу о вдовах погибших соратников, и в западном смысле эти женщины даже
не могли называться его женами. Ведь что такое гарем, господа? Вы
представляете себе журчание фонтана, полуголых одалисок, лениво поедающих
Афанасьев Роман
Маккефри Энн
Трубников Александр
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий
Лукин Евгений