с сиплой бранью выкарабкивается из земли Желтых. Вверху, однако,
по-прежнему скулит и воет. "Скрипуны" за холмами, задыхаясь, бешено ревут,
земля разрывается; небо над ними почернело от пыли и дыма. Но разрывы
постепенно отдаляются, и тугие комья перестают молотить наши спины.
радость. Отплевываясь и моргая, я выгребаюсь из-под земли. Потный,
страшный, серый от пыли Желтых долго не может выбраться из окопа, затем
встает на колени. Слабо шевелится в углу Лукьянов, отряхивается рядом
Кривенок. Кажется, все целы - нам повезло. И в то мгновение, когда я думаю
об этом, рядом с диким испугом вскрикивает Лешка:
11
из окопа, то снова приседая.
вскакиваю, выглядываю из-за развороченного бруствера - по склону холма
вниз в дымном грохоте быстро катится косяк рыжевато-серых немецких танков.
замирает Желтых. Будто не веря, приоткрыв рот, он несколько секунд смотрит
на танки и выбегает из окопа. За ним по ступенькам вылетает Попов, потом
я. Сзади бегут остальные.
упираются в колеса. Пушка движется, но укрытие завалено комьями земли, и
она идет боком. Желтых ругается:
спешу, и все получается невпопад. Кое-как мы все же вытаскиваем пушку на
площадку, заносим станины. Желтых, пригнувшись, кричит, командует,
помогает затолкать пушку на место. Низко склоненное усатое лицо его в поту
и грязи.
грохочет, поднебесье стонет, тяжелый железный гул ползет по земле. Мы
бросаем станины. Я хватаюсь за стопоры, Задорожный сзади так рвет правило,
что чуть не сбивает меня с ног. Левой рукой я открываю затвор, а Желтых
вгоняет в ствол бронебойный.
видно подожженный пехотой, другой мчится почему-то вдоль траншеи.
Несколько пехотинцев бегут, согнувшись, по полю в тыл. Желтых что-то
кричит. Попов впивается в прицел, и вскоре резкий выстрел бронебойным
глушит нас. Пушка подскакивает, больно толкает в плечо, я падаю: ребята не
успели упереть в землю станины.
толкает в спину Кривенка. Тот хватает сошник и начинает его загонять в
ямку. Второй сошник, стоя на коленях, втискивает в землю ослабевший
Лукьянов. Крикливая властность Желтых, как ни странно, успокаивает.
Кажется, если командир здесь, плохого не случится, он учтет все,
скомандует, спасет, нам - только повиноваться.
мелькает возле танка, щелкает о броню и отскакивает высоко в сторону.
не все заметны - некоторые снаряды бесследно исчезают вдали. Танки от
первой траншеи, направляясь вдоль дороги, один за другим ползут по нашей
обороне. На их бортах видны черно-белые кресты. Поднимая тучи пыли, машины
тяжело переваливаются через брустверы. Длинные их пушки угрожающе
покачиваются, грохочут выстрелами.
чужды и страх, и волнение. Он не спешит, не дрожит, теперь он ничего на
свете не знает, кроме танка.
Ну, идите же, гады, идите! Ближе! Еще ближе!"
грохоте с бессильной яростью снова кричит Желтых:
стрелой мелькает вдали, бьет в башню танка и отскакивает в сторону. Не
берет! Немцы, видно, пустили на нас тяжелые танки. Может, это их "тигры"?
Недалеко от огневой, низко пригнувшись к земле, обессиленно бредет сержант
с потным красным лицом. Одной рукой он тащит пулемет, другая, будто палка,
свисает до самой земли. За ним, то и дело оглядываясь, бежит невысокий
боец с патронными ящиками в руках. Кажется, это тот наш ночной знакомый с
термосом.
Расстреляю! Стой!
присев, тычет рукой в сторону дороги. Желтых оглядывается, приседает от
неожиданности и ругает уже неизвестно кого.
наш тыл...
наводки. "Гах! Гах!" - гремят частые наши выстрелы, и коротко позванивают
под ногами пустые гильзы. Хлопцы притихли, прижались к земле. Это плохо!
"Держись! Как-нибудь держись, - заставляю я себя. - У тебя нет права
бояться, трусить. У тебя один выход - драться!"
Попов! Огонь!
меня. Вот стоит он, уронив ствол орудия, в борту торчит откинутая крышка
люка. Рядом останавливается второй. Он чуть медлит, потом поворачивается в
нашу сторону, и я понимаю - заметил! "Заметил, теперь достанется!" -
мелькает в сознании, и сразу же перед огневой сверкает черная молния. Пыль
и смрад накрывают огневую. Тотчас раздается встревоженный крик Попова:
тут снова удар... Тугая пробка забивает уши... Легкие задыхаются от
тротиловой горечи и пыльного удушья.
быстро и четко. Я понимаю, что надо бежать навстречу танку, но
неподвластная мне тяжесть свинцом наливает ноги. Ненавидя себя, я медленно
приподнимаюсь из-за щита, а танк, крутнувшись на одной гусенице,
сворачивает с дороги и вдруг направляется сюда, покачивая перед собой
длиннющим хоботом пушки. Сейчас она снова выстрелит... Сейчас! Сейчас! Во
мне все напрягается - переждать выстрел, затем... Но в это время сзади
раздается команда!
лучше видно, кого выбрать. Назад ему уже возврата не будет.
из-за ящиков, почему-то оглядывается. В его глазах такая тоска, что
кажется, струсит, откажется. Но он не отказывается, только несколько
медлит, а потом влезает на бруствер и, пригнувшись, расслабленно бежит к
куче. Там он хватает с земли охапку, затем вторую, разбрасывает кукурузу в
стороны. Куча уменьшается, но танк - вот он, рядом!..
ослепленный, почему-то медленно, наклонившись и спотыкаясь, бредет
Лукьянов. В десяти шагах от него горячо курится воронка...
полуосознанная вина перед Лукьяновым заставляет меня вскочить на бруствер.
Будто издали долетает строгий крик командира: "Стой! Назад!" - но я в три
прыжка подбегаю к Лукьянову и хватаю его под мышки.
грудь горячей тугой волной, бьет по танку Попов. В тот же момент где-то
совсем черный, огненный блеск и - удар! Я падаю, больно ударившись плечом
о землю. Не знаю, цел или ранен, вскакиваю и снова хватаю Лукьянова. Танк
- вот он! Тяжеленная его громадина ползет все быстрее. Прогибается, дрожит
земля, бешено мелькают траки, неудержимо надвигается на нас его широкая
стальная грудь.
вместе с ним падаю под колеса пушки. Несколько пуль вдогонку хлестко
щелкают в щит и рикошетом отлетают в стороны. В окопе строчит пулемет -
это Кривенок бьет по пехоте. Командир с Задорожным лежат меж станин. Возле
прицела один Попов... Но почему смолк Желтых? Почему не командует, не
двигается? Привалился плечом к станине и молчит. На коленях я бросаюсь к
нему. Сзади гахает выстрел. Пушка, словно живая, вздрагивает, по спине
больно бьет гильза. Хватаю командира за плечо, он сползает со