Дело кончилось тем, чем оно и должно кончаться в подобной ситуации, --
явились молодыe люди в Полевку, созревшие для добровольного признания, с
повинной. Как лицо служебное, милицейское, Сошнин привык знакомиться с
разным народом, чаще всего тут же забывая знакомства, но в Полевке дела
обстояли иначе. Евстолия Сергеевна Чащина подкрасила губы, надела новый
строгий костюм в полоску, капроновые чулки и туфли анисового цвета. Сошнин
думал, в честь какого-то праздника, может, дня рождения чьего-то, выяснилось
же -- в честь их приезда. Улучив момент, Евстолия Сергеевна увела гостя в
огород, показывать, какие у них парники, ульи, какая баня, колодец, и там
напрямик заявила: "Я надеюсь, мы, интеллигентные люди, поймем друг друга..."
нигде не было, и начал догадываться, что это он, Леонид Викентьевич Сошнин,
и Евстолия Сергеевна Чащина и есть интеллигентные люди. Очень его всегда
смущало это слово. На деревенском же огороде, в полуразвалившемся селе --
просто ошарашило. Он заказал себе: медовуху, как бы его ни принуждали,
больше не пить и при первом удобном моменте из Полевки умчаться на
милицейском мотоцикле.
оттенков в голосе, безо всякой бабьей вкрадчивости поперла насчет того, что
дочь у нее -- человек исключительный, что уготована была ей более важная
дорога и ответственная судьба, но коли так получилось -- он проявил такое
благородство, и вообще человек, по слухам, героический, -- она вверяет
ему...
При Маркеле Тихоновиче...
его, пусть и на том спасибо говорит.
мысль, внять ей, а внявши, перемахнуть бы Леониду через городьбу, ухватиться
за рога казенного мотоцикла -- черт с ней, с фуражкой! Сказать, что сдуло,
-- новую выпишут. Но это тебе не Демона валить! Там все просто: хрясь злодея
об пол -- и ваша не пляшет! А тут он, как бычок на веревочке, плелся с
огорода за Евстолией Сергеевной, потом стоял подле жарко натопленной
глинобитной печи, вертел в руках нарядный милицейский картуз: "Вот, просю,
стало быть... Ой, прошу тоись, руки..." Хотел пошутить: -- "И ноги тоже!" А
сам все вертел и вертел картуз с горьким чувством человека, приговоренного к
лишению свободы на неопределенный срок и без права на помилование... единого
милицейского головного убора не успев износить. Чего доброго, еще и икону ко
лбу приставят! И заступиться некому: ни отца, ни матери, даже тетки нет --
круглый он сирота, и что хотят, то с ним и делают...
газетным вырезкам и рассказам, прожила она довольно бурную молодость: ездила
в сельском агитпоезде, в красной косыночке, тревожила земляков не только
речами, за "перегиб" была брошена на хайловскую кудельную фабрику, даже
фабричонку, в качестве профсоюзника, но по очередному призыву вернулась на
прорыв в родное село, ведала избой- читальней, клубом, было время, когда ее
бросали даже на колхоз -- председателем. Но к той поре работать она совсем
разучилась, да и не хотела, и ее все время держали на должностях, где можно
и нужно много говорить, учить, советовать, бороться, но ничего при этом не
делать.
зятю, как те родители, что потеряли ребенка в блокаду и, пусть в зрелом
возрасте, отыскали его. Все, что мог и хотел дать сыну Маркел Тихонович:
любовь, тепло сердца, навыки в сельском, глазу не заметном труде, ремесла,
так необходимые в хозяйстве, -- все-все готов был тесть обрушить на зятя. И
Леонид, не помнивший отца, взращенный пусть и в здоровом, но в женском
коллективе, всем сердцем откликнулся на родительский зов. И какая же
просветленная душа открылась ему, какой истовой, мужской привязанностью
вознаградила его судьба!
торжество, потому как тещу зять звал только по имени-отчеству. "Они", "она",
"эти", "самa", "их" -- это лишь краткий перечень междометий, с помощью
которых Маркел Тихонович обращался со своими домашними, называть жену и дочь
собственными именами он избегал, длинно получалось, тем более что у дочери
было имя "не его", он желал назвать ее Евдокией, в честь своей бабушки, но
жена, взбесившаяся от культуры, нарекла ее Элеонорой -- вот и пользуй его,
такое имя, каким только корову или козу можно называть.
Маркел Тихонович держал три семьи -- для домашно- сти. И стоило жене выйти в
огород, в углу которого под дуплистыми липами стояли ульи, он тут же отворял
леток, и пчелы загоняли хозяйку либо в нужник, либо в сенцы. В бане Маркел
Тихонович мылся один, не пускал супругу на покос -- истопчет, измочит сено,
корова исти его не станет, пилил дрова в одиночку, не слушал жену, когда она
жаловалась на хвори, смотрел по телевизору "развратные", по разумению
Евстолии Сергеевны, передачи: фигурное катание и балет -- и, как можно было
догадаться, давно не выполнял мужских обязанностей. Уязвленная супруга
следила за ним и будто уже не раз "застукала" старого блудника, который с
другими бабами "делал, че хотел".
небесное, с детства всякой работе обучил, потому как в деревне без рукомесла
нельзя, рукам махать и речи говорить -- трибунов на всех не наберешься! На
войне, в раздо- рожье, кому обутку починю, кому бритву направлю, повозку
подлатаю, колеса обсоюзю, втулку там, ось, оглобли ли вытешу, сварить че --
суп, кашу, картошки, коня обиходить, сруб в землянке сделать, дзот покрыть
-- все мне по руке. На фронте, Левонид, слова ниче не стоят, потому как на
краю ты жизни. Хоть верь, хоть нет, Левонид, меня Тихоновичем в роте звали,
не из-за старости, не-эт, -- я в самой середке мушшинских годов был,
исключительно из уважения звали, из уважительности, медаль мне первому в
роте дадена была, когда медали ишшо мешком на передовую не возили... И
вопше, маракую я, Левонид, нашей державе честные трудовые люди нужны, а не
говоруны и баре. Пустобрехи, вроде моей бабы, проорали деревню. Война и
пустобрехи довели до того, что села наши и пашни опустели.
пошла на них приступом, но зять оказался неуступчив, защищал себя и тестя:
высказывайте не в магазине, не на завалинке, а здесь, дома, и больше при мне
не унижайте папашу, не сгоняйте его в могилу -- без него вы пропадете ровно
через неделю...
внука туда посадим.
его, на сенокосе управлялись, в межсезонье на реке сидели, подле удочек и
закидушек, либо верши ставили на перекате и в заливах.
караулят! -- базлала на весь белый свет Чащиха, спускаясь вдоль ограды к
реке с детским ведерком -- взрослое ведро она якобы не могла уже поднимать.
молча двинулся навстречу супруге и вытянул ее по широкой спине, да так
звучно, что вся округа замерла, будто перед концом света: коровы на лугу
перестали жевать траву, овечки затопотили, давя друг дружку, бросились
врассыпную; спутанный колхозный конишко с потертостями и лишаями на спине,
припал к воде, хотя пить ему не хотелось, -- ничего не вижу, ничего не слышу
-- опытный конь.
ртом раз-другой воздух и вопросила:
Тихонович вытянул ее палкой вторично.
наград в яшшике! А ты меня при зяте страмотишь!.. -- Хоп да хоп Чащиху по
спине.
милиция он на службе, а тут зять и рыбак и тоже, как и все советские люди и
граждане, имеет право не только на труд, но и на отдых -- по Конституции.
со всеми фронтовиками, получив от Евстолии Сергеевны заявление-акт на своего
супруга и бегло с ним ознакомившись, заявил:
супружеской жизни прикончил такую фрукту и в тюрьму бы добровольно
отправился.
семью, да худо Лерка обихаживала дитя, и себя, и мужа -- деревенская девка,
ничему не наученная пусто- брешной мамой, не умела она сварить пустую
похлебку, каша манная для ребенка у нее непременно в комках, стирает --
брызги на стены, моет пол -- лужи посередке, под кроватью пыль, зато травила
анекдоты наисмешнейшие, подвизалась в институтской самодеятельности,
Маяковского со сцены кричала.
воспитанием ребенка дело шло вперед, хотя и дергалась эмансипированная
женщина, не нравилось ей, что тетка наряжает Светку по-деревенски, в
какие-то капоры, в грубые шерстяные носки собственной вязки, купает в корыте
Орлов Алекс
Майер Стефани
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Березин Федор
Соломатина Татьяна