набрюшники, чуни, колпаки. Единый стиль, едрена мать,
сценический имидж. На вате, с натуральной опушкой, а в зале-
то жарища, Ташкент. Зато и на сцене теперь вонища, не
продохнуть, сразу чувствуется, что все прекрасное рождается
в муках.
вытер пот со лба, квакнул пару раз, проверяя педаль.
как мышь и личная жизнь конкретно дала трещину. Цвета
вареной сгущенки. И виной тому была Ритуля Толмачева, бойкая
Тимофеева докурсница. Еще на сельхозработах, куда с ходу
загнали новоиспеченных студиозов, она положила бесстыжий
карий глаз на ладного Тимофея и, не откладывая в долгий
ящик, с завидной сноровкой лишила его невинности прямо в
борозде под завистливое фырканье Ласточки, кроткой и пожилой
колхозной кобылы. Роман продолжился в городе и отличался как
физической приятностью, так и эмоциональной
необременительностью. Ритуля оказалась партнершей грамотной,
не загружала избранника лишними проблемами - в частности,
несмотря на свойственную им обоим нелюбовь к изобретению
мсье Кондома, ухитрилась ни разу не "залететь". Целую
вечность - год и три месяца! - жил Тимофей обласканным
любовником и давно уже считал это состояние чем-то само
собой разумеющимся. Но... Ритуля, подлая изменщица, вдруг
взяла и выскочила замуж. Уже с неделю как отчалила с каким-
то лейтенантом. Захотелось ей, видите ли, семейной жизни.
Даже не объяснилась по-человечески, только-то и сказала на
прощание: "Прости, так надо!" Кому надо? Лейтенанту? Ну и
дура!
задал ритм, и песня грянула - забойно, мощно, корежа и
будоража волнующуюся толпу.
"Мясоедовскую", знай наших. И пошло-поехало - "Дядя Ваня с
тетей Груней", "Девочка НаДя", "А как на Дерибасовской",
"Семь-сорок", "Хайм, добрый Хайм". Как и было заказано,
d.+l*+.`, родные напевы. Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова!
на барабанах "Вперед, ура, в атаку" и с чувством объяснил в
микрофон:
двадцать. Перерыв.
буфет, кто покурить, кто просто тяпнуть из горла, девушки
образовали длинную очередь в туалет, музыканты же подались
на отдых, в маленькую комнатку за кулисами.
зловонные пимы, швырнул их Володе Будину и с наслаждением
пошевелил пальцами ног. - Пусть носит, музыкантские.
следы, вытащил из заначки бутылку портвешка.
вздрогнули, что ли!
сцене послышались шаги, дверь без церемоний открылась, и в
каморку пожаловало начальство в лице кэн Твердохлеба.
появлялся?
видно, весьма самоуверенную девицу. Еще бы, все при ней -
фигуристая, с фэйсом, с ногами, на каждую буферину можно по
бутылке водки поставить. Очень аппетитная девица, а уж
прикинута-то, отпад, Барбара Брыльска в сортире удавилась.
улыбкой, изящно покрутила носом и остановила взгляд на
нижних конечностях Левушки. - Лева, ну и амбре тут у вас.
Очень смахивает на запах буржуазного разложения.
густейшими ресницами глаза потеплели.
Знаешь, есть такое место под Ленинградом, Белогорка, так там
в клубе тоже все про него поют. Как услышала сегодня, сразу
лето вспомнила, дачу, пение соловьев. На душе теплее стало.
ее духов, горьковатый, ни на что не похожий.
приватный разговор с прекрасной незнакомкой, но парткомовец
Твердохлеб распорядился:
ребятки, не тяните, пусть уж лучше пляшут, чем по коридорам-
то шататься. Ну что, Леночка, пойдемте на воздух, а то здесь
атмосфера специфическая. - Хмыкнул, косо посмотрел на
Левушку и картаво сострил:
Левушка лишь нагло оскалил кривые зубы, зато в углу пунцово
покраснел проректорский сынуля Будин. Ох, старший
преподаватель, старший преподаватель, теперь не скоро
станешь доцентом....
ec$.a.g-.#. Твердохлеба. Чернокудрый, смуглый, носатый, а уж
имя-фамилия, что твой индийский боевик - Лев Напал. При всем
при том по национальности был Левушка чистокровным
ассирийцем-айсором и нисколько не переживал, что его сплошь
и рядом принимают за еврея. Привык, знаете ли, а кому надо -
разберутся. И действительно, характерная внешность ничуть не
помешала Левушке преспокойно обучаться на журфаке, самом
закрытом, после юридического, факультете.
Володя Будин по тому же поводу ком-плексовал изрядно и, в
отличие от Левушки, имея к тому все основания, хотя и
числился по паспорту белорусом. Первое время Тимофей все
никак не мог понять, а какого хрена он тут делает - слуха
ноль, на ухо не медведь, динозавр наступил, играет невпопад,
да еще и мимо. Потом все же постиг истину - все дело было не
в сыне, а в папе, проректоре по хозчасти Александре
Адамовиче Будине. Это он платил за любовь наследника к
музыке, хоть и по безналу, но без проволочек. Аппаратуру?
Пожалуйста! Конечно, не "Голливуд", "Саунд Сити" или там
"Рок-Таун", но "Солист", "Регент-60" и "УЭМ-100" со всем
нашим удовольствием. Опять-таки извольте "Музимок" с
полдюжины, ударную установку "Трова", орган электронный
"Вермона" со швеллером, тридцативаттным комбиком и всеми
прочими прибамбасами. Лишь бы сынок Володечка мог
повыпендриваться на сцене - в кожаных штанах, в черных
очках, с верной гитарой, болтающейся чуть ниже промежности.
Ладно, ладно, пусть порадуется, не жалко, один фиг, джек из
усилителя вынут, а Володечка даже не врубается, мнит себя
великим музыкантом.
закрепился в коллективе и стал Тимом. Ему выделили
чехословацкую "пятую звездочку", облагодетельствовали кучей
цифровок и предоставили полную возможность плавно вливаться
в репертуарную струю. Главное - не гнать волну.
руководил композитор Виктор Глотов, он же Глот, молодой, из
ранних, но уже дважды лауреат премии Ленинского комсомола.
Видели его на репетициях нечасто, потому как большую часть
времени маэстро отнимали разнообразные утехи. В основном
плоти. Пиво холодное да бабы горячие. А за старшего в
ансамбле оставался ударник Левушка, он же басист, он же
гитарист, он же органист, он же единственный знающий нотную
грамоту. И жнец, и швец, и на дуде игрец...
закулисной каморки. Прихватив роскошную незнакомку под ручку
и что-то нашептывая ей на ухо, парткомовец Твердохлеб увел
ее в зал.
буферов фигуристой девы. - Я бы такой отдался с криком.
открыв портвейн, мастерски сделал бульк, крякнул,
прислушался и передал бутылку Тиму. - Это же Ленка
Тихомирова, комитетчица.
-%/`(ob-k) холодок. - Из Большого дома, что ли?
Идеологическая комиссия, КМС по коммунизму, весной мне
Болгарию срезала! Сука еще та!
глотнув, передал сосуд Будину, который по примеру Левушки,