его, жители этого же города, и каждый из них относился к нему отрицательно.
Его жизнь стала известна во всех подробностях, и некоторые из них не могли
не показаться удивительными. Он, как это выяснилось, имел известный успех у
женщин, этот маленький, грязный и свирепый человек, был крайне мстителен и,
в частности, однажды чуть не убил местную гадалку, обещавшую ему, что одна
из этих женщин, которая его бросила, его опять полюбит, - и не выполнившую
своего обещания. В жизни его, - насколько можно было себе составить о нем
представление, читая газеты и не видя его самого, - главную роль играли две
черты его характера, друг друга, казалось бы, взаимно исключающие: алкоголь
и стяжательство. Когда он на некоторое время переставал пить, он начинал
копить деньги, лишая по-прежнему жену и детей необходимого. Я невольно
задумался, прочтя об этом. Откуда у этого темного человека, жившего всегда в
убогой лачуге, носившего круглый год одно и то же рабочее платье, возникла
мечта о каком-то будущем богатстве и что бы он стал с ним делать? Впрочем,
жестокая скупость Жоржа была так же преступно бессмысленна, как стремление
его садовника к богатству. Жорж ему платил четыреста франков в месяц, и я
подумал, что иначе это быть не могло. Клеман заплатил пятьдесят франков
гадалке за то, чтобы она заставила его бывшую любовницу, здоровенную
крестьянку тридцати лет, оставившую его для соседа, вернуться к нему. И
когда выяснилось, что гадалке это не удалось, он чуть ее не задушил, ее
спасли подоспевшие соседи. Гадалка тоже была на суде в качестве
свидетельницы.
Клеман верил, что за пятьдесят франков гадалка может сделать так, чтобы его
бывшая любовница вернулась к нему и согласилась бы выйти за него замуж и он
стал бы хозяином ее фермы, коров и земли, - в этом, собственно, и заключался
его план, и он доверил его выполнение пожилой женщине в черном платье,
которая, как он думал, имела власть над чувствами людей и могла заставить их
поступать так, как она находила нужным. Но и она, эта профессиональная
гадалка, тоже верила в какие-то оккультные силы, заговоры, кофейную гущу и
комбинации игральных карт, она была твердо убеждена в своем призвании, и ее
деятельность была жульнической, в сущности, только наполовину. Ее клиентки и
клиенты, невежественные люди, платили ей деньги за ее воображаемую власть
над событиями и человеческими чувствами. И она сама, немногим отличавшаяся
от них и такая же малограмотная, как они, не могла им сказать, что это вздор
и обман, и не могла даже сама этого подумать: в это верили, стало быть, это
было так. Жена Клемана была поденщицей, и он отнимал у нее деньги, которые
она зарабатывала. Дети его были одеты в лохмотья, маленькая девочка и два
мальчика, старшему из которых было восемь лет. - Он нам всегда говорит
гадкие слова, и он очень страшный, - сказал этот мальчик журналисту, который
разговаривал с ним. Я начинал понимать Андрея: может быть, такого человека
действительно не стоило защищать. В эти же дни, во время процесса, я получил
из Сицилии письмо от Андрея, отправленное в Париж, откуда мне его переслали.
постоянно живущий здесь и получающий парижскую газету, передал мне несколько
номеров, в которых напечатаны отчеты о деле Клемана. Я не сомневаюсь, что ты
их тоже читал. Ты помнишь наши разговоры об этом? Теперь, когда ты знаешь,
что представляет собой Клеман, склонен ли ты по-прежнему утверждать, что
твоя идея правосудия имеет в данном случае какое бы то ни было моральное
основание? Ты был готов поставить мне в вину то, что я отнесся к участи
этого человека с таким недопустимым, как ты сказал, равнодушием. Продолжаешь
ли так думать теперь? Защищал бы ты его на моем месте? Думаешь ли ты, что
отвлеченное представление, сколько бы оно ни казалось положительным, можно
противопоставить той животно-человеческой мерзости, в которую ты
погружаешься, когда читаешь отчеты об этих судебных заседаниях? Спроси об
этом Мервиля, - ты знаешь, что он лучше нас всех, - и он первый скажет тебе,
что прав был я, а не ты.
сырыми дровами, так плохо разгоравшимися в камине, в этой огромной гостиной
Жоржа, прошло чуть ли не целое столетие. Солнце Сицилии! Я прожил всю жизнь
в какой-то душевной дрожи от внутреннего холода. Мой брат ненавидел меня,
мой отец меня презирал, я никогда не знал ни удачи, ни спокойствия, ни даже
той минимальной обеспеченности, которая была бы естественна для человека
моего происхождения. Теперь все это кончено. Я медленно согреваюсь здесь и
живу, стараясь не думать и особенно не вспоминать ни о чем. Еще немного
времени, - может быть, несколько месяцев, - и мы снова увидимся с тобой в
одном из тех кафе Латинского квартала, где прошла наша молодость.
о м-м Сильвестр, скорее иронически. Что касается меня, то я верю его
интуиции, тем более что эта женщина произвела на меня такое же впечатление,
как на него. Вряд ли это только случайное совпадение. Подумай об этом, пока
не поздно, и не забывай, что на тебе лежит известная ответственность за то,
что может произойти".
как интуиция и впечатление, что и у Артура и у него, Андрея, повышенная
чувствительность, отчего вещи могут казаться им не такими, каковы они в
действительности, и я не думаю, что Мервилю угрожает опасность.
двадцати годам каторжных работ.
это ни казалось - я предпочитал те периоды жизни Мервиля, когда он терял на
время то, что называл лирическим миром или думал, что он его потерял. В
действительности потери этого мира не было, было только то, что
представление Мервиля о нем оказывалось не таким, как представление тех, с
кем его связывала судьба, и это в свою очередь объяснялось его умственным и
душевным превосходством над всеми его спутницами в том сентиментальном
путешествии, которое продолжалось всю его жизнь. Но когда он был несчастен,
он был способен понимать то, о чем в наиболее бурные периоды его романов он
совершенно забывал, точно это переставало для него существовать. Когда он
был несчастен, он был прекрасным и внимательным собеседником - качество,
которое он неизменно терял всякий раз, когда погружался вновь в свой
лирический мир.
всего неуспешных попытках найти какое-то гармоническое эмоциональное
равновесие, которое иногда кажется мне недостижимым. Поверить до конца в эту
недостижимость я не могу. Если бы я в нее поверил, то не стоило бы жить. Но
я часто думал - в чем состоит твоя жизнь? Я знаю тебя давно, и если бы меня
спросили о тебе, я мог бы сказать многое. Но на этот вопрос я не мог бы
ответить.
ужином несколько бокалов вина, к которому я не привык, и находился в
приподнятом настроении, и мне было легче говорить в тот вечер, чем обычно. -
У меня такое впечатление, - сказал Мервиль, - что ты как будто немного
размяк душевно, ты понимаешь? И в том, что ты можешь сегодня сказать, не
будет, я надеюсь, той какой-то геометрической логики, которая составляет
главный недостаток твоих рассуждений. Ты все пытаешься анализировать, и
всякий отдельный случай ты склонен рассматривать как своего рода
эмоциональную алгебраическую задачу. Но не все можно анализировать, ты это
знаешь, ты только делаешь вид, что вот с высоты твоей беспристрастности это
представляется так-то и так-то, а в самом деле ты вряд ли в это веришь.
Почему ты так смотришь на меня? Ты считаешь, что я не прав?
эмоциональной гармонии, и спросил, из чего состоит моя жизнь. Я тебе
постараюсь ответить.
эпизоды и пейзажи - снежные поля, южное море, леса, холод и зной, далекие
воспоминания, глаза Сабины и желание, не менее повелительное, быть может,
чем у Мервиля, - найти во всем этом какой-то смысл, который связывал бы все
это в понятную последовательность, характерную для одной человеческой жизни.
Мервиль.
мне хотелось бы больше всего? Моя жизнь тоже проходит в поисках. Я хотел бы
найти наконец возможность воплощения, ты понимаешь? Я хотел бы быть портным,
сапожником, депутатом парламента, архитектором, то есть найти что-то
определенное раз навсегда и не теряться в тех бесконечных блужданиях, в
которых проходит мое существование. Я чувствую себя иногда старухой, у
которой отвисает нижняя челюсть и трясется голова, или чернорабочим, язык
которого состоит из четырехсот слов, бухгалтером или приказчиком мебельного
магазина, социалистическим оратором, произносящим речь о прогрессе и
демократии, солдатом на войне или влюбленной девушкой, цирковым акробатом
или взломщиком несгораемых шкафов - и вот это многообразие, к которому я, по
профессиональной обязанности, принуждаю свое бедное по природе
воображение... Во всем этом, ты понимаешь, я давно себя потерял. И вот я
иногда встряхиваюсь, мне хочется забыть о всех этих людях и стать наконец
самим собой. Но самого себя я придумать не могу, так как если я это сделаю,
то окажется, что это не я, а опять-таки какой-то воображаемый персонаж. Я
знаю, что со стороны это не может не казаться странным, но это именно так. И
должен тебе сказать, что это очень тягостная вещь.
написал автор пьесы, а я должен быть и автором и актером. Мне иногда удается
от всего этого избавиться на некоторое время, обычно после того, как я
кончаю книгу, которую я писал. Но те разрушительные усилия, которые я должен
делать, утомляют меня настолько, что у меня не хватает сил вернуться к
самому себе и построить для себя какую-то утешительную и положительную
схему. И в лучшем случае я погружаюсь в пустоту, где нет ничего. Это то, что
тебя всегда пугало и что я, напротив, готов приветствовать каждый раз, когда
у меня появляется эта возможность.
Лукин Евгений
Лукин Евгений
Орлов Алекс
Якубенко Николай
Лукьяненко Сергей
Афанасьев Роман