Чтение 13–й страницы книги ~Генеральная репетиция~

...Бутылочная и кирпичная, с просветленными лицами, вернулись в зал и,
сморкаясь, заняли свои места в первом ряду.

И тотчас же, словно кто-то подсматривал в глазок занавеса (впрочем, так
оно, наверное, и было), в зале погас свет и в луче бокового софита снова
появился Олег Ефремов.

Прислушиваясь к звукам далекого марша, он медленно начал слова
вступления ко второму действию:

- Юность. Москва. Май тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
Строительные леса на улице Горького. Открытые бежевые "линкольны" возят по
городу иностранных туристов: туристы вежливо улыбаются, вежливо восхищаются,
вежливо задают двусмысленные вопросы - главным образом об исчезающих за ночь
портретах - и с некоторой опаской поглядывают на девушек-переводчиц.

...Марш зазвучал громче.

Ефремов, не двигаясь, продолжал:

- По вечерам не протолкаться на танцевальных площадках, в цветочных
киосках продают, нарасхват, ландыши и сирень, а на площади Пушкина, у
фотовитрины "Известий" с утра и до ночи толпится народ, разглядывая
фотографии далекой Испании, где фашистам все еще не удалось отрезать от
Мадрида Университетский городок.

В тот год мы окончательно стали москвичами. Еще совсем недавно - робкие
провинциалы - мы, впервые, разинув рты, бродили по набережным, почтительно
следовали правилам уличного движения, ездили, восхищаясь, в метро и писали
длинные, восторженные и подробные письма домой... Ефремов улыбнулся:

- Потом письма стали короче. Всего несколько слов - о том, что мы
здоровы, об институтских отметках и о том, что нам опять очень нужны деньги.
Мы научились торопиться. Мы были одержимы, влюблены, восторженны и упрямы...
Нам исполнилось девятнадцать лет?

...Пошел занавес. Ефремов стал к залу вполоборота и сказал, указывая
рукою на декорацию и действующих лиц;

- Вечер. Комната в общежитии студентов Московской Консерватории. Две
кровати, два стула, две тумбочки и большой стол, у которого табурет

заменяет отломанную ножку. На стене пыльная гипсовая маска Бетховена.

Давид в тапочках, в теплой байковой куртке, с завязанным горлом,
расхаживает по комнате. Он играет на скрипке, зажав в зубах докуренную до
мундштука папиросу. Таня - тоненькая, ясноглазая - караулит у электрической
плитки закипающее молоко...

Ефремов незаметно скрылся в кулисе.

Началось второе действие

Давид. ...Раз, и два, и три, и!.. Раз, и два, и три, и!.. (Со злостью
опустил скрипку.) Нет, ни черта не выходит сегодня!..

Таня. В чем дело?

Давид (оттопырил губы). Иногда, знаешь, я слышу все: как стоит стол
слышу, как ты улыбаешься, как Славка думает... А иногда - вот, как сегодня -
наступает вдруг какая-то полнейшая и совершеннейшая глухота!.. Который час?

Таня. Половина девятого. Температуру мерить пора.

Давид. А ты все-таки уходишь?

Таня. Я вернусь... Получу новое платье и вернусь! (Заломила руки.) О
Боже, какая я буду красивая в новом платье!

Давид. А ты и так очень красивая... Даже, я бы сказал, чересчур! Где
градусник?..

Давид прячет скрипку в футляр, садится на кровать, засовывает градусник
под мышку. Таня, выключив плитку, снимает молоко.

Таня. Надо же ухитриться - заболеть ангиной в мае месяце!

Давид. А я все могу. Я человек, как известно, необыкновенный!

Таня. Ты необыкновенный хвастун, вот ты кто!

Давид. Старо!.. Хвастун, хвастун - а почему я хвастун?! Персональную
стипендию я получаю, в "Комсомолке" про меня уже два раза писали, ты мне
дала слово, что выйдешь за меня замуж... Вот и попробуй тут, не
расхвастайся!..

Людмила. Привет!

Давид. Слушай, Людмила, ты почему не стучишь?

Людмила. Я потом постучу. На обратном пути... Шварц, ну-ка, давай
быстро - в каком году был второй съезд партии?

Давид. В девятьсот третьем.

Людмила. Так. Нормально... А где?

Давид. Сначала в Брюсселе, а потом в Лондоне. Людмила. Так... А
закурить нету? Давид. Нет.

Людмила. И Славка Лебедев отсутствует?! Судьба! Хотите стихи прочту
новые? Ге-ни-аль-ные!

Давид. Твои?

Людмила. Мои. Конечно.

Давид. Не надо, будь здорова!

Людмила подходит к столу, берет стакан с молоком, отпивает глоток,
неодобрительно морщится и ставит стакан обратно.

Людмила. Теплое!

Таня (возмутилась). Послушайте! Ну, что это...

Людмила (не обращая на Таню ни малейшего внимания).

Мы пьем молоко и пьем вино,

И мы с тобою не ждем беды,

И мы не знаем, что нам суждено

Просить, как счастья, глоток воды!..

Людмила раскланивается и уходит, не забывая из коридора постучать в
дверь.

Давид. Психическая! (Вытащил градусник.) Тридцать семь и семь.

Таня. Ого! Ну-ка, ложись немедленно!

Давид. Ложусь. А ты не уходи.

Давид, скинув тапочки, ложится поверх одеяла. Тишина. Тикает будильник.
Далеко гудит поезд.

Таня (тихо). Поезд гудит... Вот и лето скоро! Кажется, уж на что
большой город Москва, а поезда, совсем как в Тульчине, гудят рядом. Помнишь?

Давид (с неожиданной злостью). Нет, не помню, и не хочу помнить! И я
тебе уже говорил - для меня все началось два года назад, с площади у
Киевского вокзала! Вот - слез с поезда, вышел на площадь у Киевского
вокзала, спросил у милиционера, как проехать в Трифоновский студенческий
городок - и с этого дня я себя помню... Хана злится, что я к ним в гости не
прихожу, а я не могу!.. Понимаешь?

Таня. Почему?

Давид. Не могу! Местечковые радости! Хана, Ханина мама, Ханин папа.
Детям дадут по рюмке вишневки, а потом начнут поить чаем с черносливом и
домашними коржиками... Смертная тоска, не могу!

Таня. И ты ни разу не был у них?

Давид. Ни разу! (Усмехнулся.) Смешно! Столько лет я мечтал побывать на
улице Матросская тишина... Я когда-то придумал, что это кладбище кораблей,
где стоят шхуны и парусники, а в маленьких домиках на берегу живут старые
моряки... А там, на самом деле, живут Ханины родственники... И мне не
хочется ехать к ним на улицу Матросская тишина!..

Молчание. Гудит поезд.

Таня. А зимою поездов почти не слышно, ты заметил? И осенью, когда
дожди... А летом, и особенно весною, по вечерам, они так гудят! Почему это?

Давид. Не знаю.

Таня. А хочется уехать, верно?

Давид. Куда?

Таня. Куда-нибудь. Просто - сесть в поезд и уехать. Чтобы - чай в
стаканах с большими подстаканниками, и сухари в пакетиках... А на остановке
- яблоки, помидоры, огурцы... И бежать по платформе в тапочках на босу
ногу... А утро раннее-раннее и холодно чуть-чуть... А потом я вернусь в
вагон, а ты проснешься и спросишь - что это была за станция? А я отвечу -
Матросская тишина... Будет так?

Давид. Будет. Непременно.

Таня. Я стала очень жадная, Додька! Хочу, чтобы все исполнилось. Самая
малая малость. Ничего не желаю уступать. Вот, кончим и тогда...

Быстро входит сосед Давида - СЛАВА ЛЕБЕДЕВ (актер Олег Табаков). Он
коренастый, косолапый, у него открытое мальчишеское лицо и большие солидные
роговые очки.

Лебедев. Добрый вечер. Тебе письмо, Давид.

Лебедев через стол перебросил Давиду письмо. Сел на свою кровать,
закрыл руками лицо.

Таня. Что с вами?

Лебедев. Голова болит.

Таня. Честное слово, у вас прямо не общежитие, а лазарет!

Давид. Славка, а что в газетах?

Лебедев. Все то же. Продолжаются бои на подступах к Мадриду.

Давид вскрыл конверт, быстро пробежал глазами письмо.

Таня. Откуда?

Давид. Из Тульчина. Целый месяц шло.

Давид со злостью разорвал письмо, бросил в пепельницу.

Таня. Что такое?