сиденья, притворялся спящим адъютант Бессонова, молодой, общительного нрава
майор Божичко, которого с самого начала поездки занимала мысль рассказать
последний штабной анекдот, но ловкого случая не было - не рисковал нарушить
прочного безмолвия начальства.
как нежелание общаться, как самоуверенное равнодушие к окружающим. Давно по
опыту знал, что разговорчивость или молчание ничего не могли изменить в его
взаимоотношениях с людьми. Он не хотел нравиться всем, не хотел казаться
приятным для всех собеседников. Подобная мелкая тщеславная игра с целью
завоевания симпатий всегда претила ему, раздражала его в других,
отталкивала, словно пустопорожняя легковесность, душевная слабость
неуверенного в себе человека. Бессонов давно усвоил, что на войне лишние
слова - это пыль, заволакивающая порой истинное положение вещей. Поэтому,
приняв армию, он мало расспрашивал о достоинствах и недостатках командиров
корпусов и дивизий, объехал их, сухо познакомился, близко взглянул на
каждого, не совсем удовлетворенный, однако не совсем и разочарованный.
морозном тумане свете фар, - по-бабьи затянутые в заиндевелые подшлемники
лица солдат и командиров, нескончаемое движение волочащихся по дороге
валенок, - говорило ему не о пугающем падении "боевого духа", а о
предельной, опустошающей усталости, отделенной от его власти. В бой же этим
затянутым в подшлемники солдатам вступить предстояло, и, может быть, каждому
пятому из них предстояло умереть скорее, чем они думали. Они не знали и не
могли знать о том, где начнется бой, не знали, что многие из них совершают
первый и последний марш в своей жизни. А Бессонов ясно и трезво определял
меру приближающейся опасности. Ему известно было, что на Котельниковском
направлении фронт едва держится, что немецкие танки за трое суток
продвинулись на сорок километров в направлении Сталинграда, что теперь перед
ними одна-единственная преграда - река Мышкова, а за нею ровная степь до
самой Волги. Бессонов отдавал себе отчет и в том, что в эти минуты, когда,
сидя в машине, он думал об известной ему обстановке, его армия и танковые
дивизии
и от того, кто первым выйдет к Мышковой, зависело многое, если не все.
этот жест нарушит молчание, послужит поводом для разговора, чего ему не
хотелось. Он по-прежнему молчал, каменно-неподвижно опираясь на палочку,
надолго найдя удобное положение, вытянув к теплу мотора раненую ногу.
Пожилой шофер, изредка косясь, смутно видел при слабом свечении приборов
край хмурого свинцового глаза генерала, его сухую щеку, жестко сжатые губы.
Возивший разных командующих, многоопытный шофер понимал молчание в машине
по-своему - как следствие ссоры накануне поездки либо разноса со стороны
фронтового начальства. Сзади иногда маленьким заревом вспыхивала спичка,
краснел в потемках огонек комиссаровой папиросы, поскрипывала кожа портупеи;
по-прежнему притворно посапывал там, в углу сиденья, всегда развеселый в
общении Божичко.
то же время при каждой вспышке папиросы за спиной мучаясь желанием сделать
хоть одну затяжку. - И не курит, видать, с лица больной, зеленый. Или
попросить разрешения: дозвольте, мол, одну цигарку, товарищ командующий, аж
уши поопухали не куримши...".
включил фары. Мощная просека света вырубилась впереди, в морозном туманце.
Мгла, рассеянная над дорогой под сильными фарами, клубясь, волнами ударила в
стекла, запуталась в махающих "дворниках", обтекая машину синеватым дымом.
На миг показалось - машина двигается по дну океана, ровный рокот мотора был
самой звучащей материей в его глубинах под толщей воды.
засверкала под ярким светом обледенелыми котелками, автоматами, винтовками
колонна. Она сгрудилась кишащей толпой перед огромными, как занесенные
снегом стога, танками, загородившими дорогу. Солдаты оборачивались на
непривычно разящий свет машины - недовольные, усталые, точно белым пластырем
залепленные подшлемниками лица - и одновременно кричали что-то, махали
руками.
Военного совета Веснин. - Что же они, подлецы эдакие, столпотворение
устроили! Пехоту обидели? - Он, однако, испытывая слабость к танкистам,
произнес "подлецы" ласково и добавил с осторожным восхищением: - Вот орлы!
Божичко.
движется вдоль железной дороги. Слева от нас. Здесь их сейчас не может быть.
Ни при каких обстоятельствах.
Божичко, вроде и не дремал вовсе. Он засиделся без дела, без разговоров и
явно был рад возможности любого проявления энергии.
в радиатор. Разом сомкнулась ночь, исчезли колонна, танки. Бессонов подождал
в машине, привыкая к потемкам, потом открыл дверцу, для упора выставив
наружу палочку. Вылезая, он задел ногой за край дверцы и, уколотый болью в
голени, постоял немного, досадуя на себя за то, что, вылезая, подумал, не
задеть бы ногу, и вот таки задел.
этой снежной темноты извивной лентой вытянутую под звезды в степь,
запруженную квадратными громадами танков колонну: длинные силуэты машин с
зашторенными подфарниками, повозки, столпившихся солдат. Он слышал на дороге
гул работающих на холостом ходу автомобильных и тракторных моторов; хриплые,
насквозь промерзшие голоса кричали впереди вперемежку с матом:
водки нажрались - глаза-то залили!
разноголосые крики, зная, что в войсках еще мало видели его, на полушубке не
было петлиц и генеральских знаков различия, но при виде высокой папахи в
толпе постепенно угасала ругань, и чей-то спохватившийся тенорок вблизи
произнес:
утомленным, скрипучим голосом. - Прошу доложить.
Веснин и Божичко. Остановившись, тоже замолчали. Со второй машины прыгали на
дорогу автоматчики - охрана.
островками снега несло ледяным запахом накаленного морозом металла,
прогорклой остылой соляркой. В машине, чудилось, никого не было, не горел
свет, танк будто мертво потух. Только в башенном люке зачернело что-то, чуть
заворошилось, заслоняя звезды, но оттуда - ни звука.
повторил Бессонов тем же тоном. - Жду.
стороной, от греха подальше! - отозвался сверху злой голос, и это
смутно-черное, выступавшее из башни, заметнее задвигалось по звездам.
диалог устраиваешь? - сказал с едкой развеселостыо Божичко и, схватившись за
железные поручни, вскарабкался на броню, заторопил: - Мигом, мигом! К
генералу!
с пехотой топает, что ли? А в штабах кто?
выхватил из возникшей пустоты неба широкого и огромного, казалось снизу,
человека в комбинезоне, надетом, по-видимому, на ватник. Человек медленно
вылез из люка на броню, спрыгнул на дорогу.
все-таки ростом на голову выше его, неуклюже мешковатый в своей полной
форме, возбужденное лицо в разводах копоти, опущенные под светом фонарика
глаза подведены чернотой гари, тоже черные подрагивающие губы запеклись. Он
тяжело дышал, и почувствовался запах винного перегара.
траурно-черных век, ноздри его раздувались.
роты лейтенант Ажермачев...
очень внятно спросил он. - Сорок пятый полк придан другой армии и, как
известно, держит оборону впереди! Отвечайте яснее.
клоунском, страшном обводе глаза, налитые хмельной мутью. Он глухо
выговорил: