Наверное, потому я тебя и люблю... А он кот из котов, он знает всякие подлые
приемы... Не надо, не иди!.. Ты меня забудешь, все пройдет...
закон, и убью Демпси. Я его не боюсь.
только одним. Давай тренироваться. У нас еще три дня. Потом он позовет меня
ночью, с улицы.
другого. Когда ов увидел в первый раз красную полоску на белой манишке, он
чуть не отказался от своего замысла и горько плакал. Но Дженни была тверда.
Она не давала пощады ни ему, ни себе, и они бились целый день, а ночью на
императорском ложе зализывали друг другу раны.
спал до вечера, она его грела, а иногда вылизывала всего, целиком. Уже
совсем стемнело, когда Питер вскочил. Голова у него была ясная, он ощущал
свою силу. Скорее чутье, чем зрение, подсказало ему, что Дженни рядом. Не
оборачиваясь к ней, он обратился в слух.
вслед, а он, весь подобравшись, полз на брюхе туда, откуда слышался истошный
крик.
надо...
ночей. Он очень устал. Но голос не отпускал его:
Свет был слишком ярок, а когда он снова открыл их, он увидел почему-то не
Дженни, а маму.
голова. Кто принес его домой, почему плачет мама над чужим котом? Сердце у
него упало: где Дженни? Почему ее не принесли? А может быть, мама мерещится
ему, и сейчас он увидит Дженни?.. Слезы -- ее ли, мамины ли -- падали ему на
щеки; и он опять закрыл глаза.
пропитана Дженни, нет, просто была ею, словно он погрузился в нежный
рыжевато-серый мех. Он расслабился от счастья, но другой мир не отступал.
Какието люди склонились над местом, где он лежал. Он открыл глаза, оба были
в белом. Ну, это понятно: он ранен, и к нему позвали доктора, а с ним пришла
сестра. Да, конечно, он ранен в бою. Левая задняя лапа не двигается, и
передняя правая, ведь Демпси прокусил их.
отражался белый кот с мальчишеским лицом. Питеру стало очень страшно.
очень бледный, в форме. Почему-то он знал об его сражении с Демпси.
Больше того, он увидел пальцы. Тогда он пощупал ими другую лапу,
неподвижную, и ощутил не мех, а что-то жесткое, знакомое... сейчас,
сейчас... И тут он понял: это бинт.
Сквозь слезы видел он, как няня вошла в комнату, держа на руках худого
беспокойного котенка, черно-белого, с пятном на мордочке. Она склонилась над
кроватью и положила котенка рядом с ним.
показалось, что все вокруг -- это Дженни. Теперь он знал, что не увидит
белых лапок с породистыми черными подушечками, маленькой серой головки,
светящихся глаз и той неповторимой нежности, которой дышало в ней все. Но
вместо этого с ним осталось странное ощущение добра, тепла и счастья.
его. Нет, он больше не понимал по-кошачьи, он просто узнал самый звук, самый
крик бездомных, ненужных, нелюбимых, столь знакомый ему. Он вспомнил все
места, где побывал, все свои страхи и беды. Он увидел грязные улицы, почуял
запах сырости, услышал злые крики, словно жалобный писк приоткрыл на минуту
уже закрывшуюся дверь, за которой шумел безжалостный город. Потом дверь
закрылась, котенок мяукнул снова, и писк его пронзил Питеру сердце.
голову ему под подбородок, как делали потом столько котов и кошек, словно
узнавая своего, и замурлыкал так громко, что задрожала вся кровать. Питер
поднял ту руку, которая двигалась, и пальцами, вылезающими из бинтов,
почесал котенка за ухом, именно там, где и надо. Котенок мурлыкал вовсю,
прижимаясь к нему в самозабвенном восторге.
ее, это кошка.
дивное кошачье имя не хуже, чем свое собственное... Но имя не вспомнилось.
Быть может, он его и не знал.
больше не боялся одиночества, словно какой-то долгий сон, который он уже не
мог припомнить, поглотил страх и подарил ему радость.