в каменном молчании. И тут Гурам Джохадзе неожиданно вскочил, словно чем-то
обеспокоенный.
сильно светит. Пойду лягу в пещере. - И Джохадзе взял свою бурку, оружие и
седло под голову и, уходя, добавил: - Об остальном поговорим завтра. Теперь
нам недолгo сталось разговаривать.
не раз укрывался здесь от непогоды - вот и теперь то ли укрылся переживать
свою бескрайнюю беду, то ли предчувствие подсказало ему расположиться так,
чтобы к нему ниоткуда не подойти и чтобы он, наоборот, видел любого, кто
приближается к пещере. Сандро забеспокоился: как понять этот, казалось бы,
здравый поступок главаря? Что, если он начал о чем-то догадываться?
И никто не знал, что у него на уме и что намерен он предпринять. И когда
лошади были уже оседланы и все молча стояли перед ним, держа коней под
уздцы, он со вздохом сказал:
землей нашей, взрастившей нас, а потом разбредемся кто куда. Но пока мы еще
здесь, будем как у себя дома.
люди, за вином и едой, еще двоих, Сандро и другого парня, оставил собирать
сушняк для костра и стеречь лошадей, а сам с двумя оставшимися пошел на
охоту - подстрелить, если удастся, какую-либо дичь, а то и косулю на
прощальный ужин.
подходящего момента, когда он сможет привести в исполнение приказ. Но пока
что такой удобной ситуации не возникало.
возле пещеры разложили костер, расставили на холстине, привезенной из
селения, хлеб, вино, соль, еду, что передали им на прощание верные люди
Гурама Джохадзе. Костер разгорелся вовсю. Семеро приблизились к огню.
Гурам Джохадзе.
сильно горят, но почему ты оставил их так далеко от костра?
скажи свое слово.
побеждает, кто-то терпит поражение. На то они и воюют. Мы проливали кровь, и
нашу кровь проливали. Много сынов и с той и с другой стороны сложили свои
светлые головы. Что было, то было. Прощения прошу у погибших друзей и
погибших врагов. Когда враг погибает в бою, он перестает быть врагом. Будь я
сейчас на коне, я все равно просил бы прощения у погибших. Но судьба
отвернулась от нас, потому и народ в большинстве своем отвернулся от нас. И
даже земля, на которой мы родились и выросли, не желает, чтобы мы оставались
на ней. Нам нет на ней места. И нет нам прощения. Если бы я был победителем,
я бы не миловал своих врагов, говорю это как перед Богом. Сейчас у нас
только один выход - унести свои головы в чужедальние стороны. Вон за той
большой горой - Турция, рукой подать, а чуть в стороне, за хребтом, над
которым поднимается луна, - Иран. Выбирайте, кому куда. Сам я отправляюсь в
Турцию, в Стамбул, буду там грузчиком на пароходах. Каждый из нас должен
сейчас решить, где ему приклонить голову. Нас осталось семеро. И через
некоторое время мы, один за другим, отправимся на чужбину в семь разных
сторон. Разбредясь по свету, каждому предстоит испить свою горькую чашу.
Больше мы никогда не увидимся. Это последний день, когда мы, семеро
оставшихся в живых, вместе и когда мы видим и слышим друг друга. Так давайте
же попрощаемся друг с другом и попрощаемся с землей нашей, попрощаемся с
грузинским хлебом и солью, попрощаемся с нашим вином. Такого вина больше
нигде не пригубишь. Простившись, мы разойдемся каждый в свою сторону. Мы
ничего не уносим с собой, даже песчинки с грузинской земли. Родину
невозможно унести, можно унести только тоску, если бы родину можно было
перетаскивать с собой, как мешок, то цена ей была бы грош. Так выпьем
напоследок и споем напоследок наши песни...
Оно пробудило удалой хмель и желание излить свою печаль, в душах заново
боролись веселье и грусть. И песня полилась сама по себе, как пробивается
вдруг родник среди камней на горном склоне, и всему, что будет соприкасаться
с его водой на всем пути, - тому цвести и умножаться. И тихо завели они
песню отцов, и тихо нарастала она, гортанно журча, как родник со склона, -
все семеро превосходно пели, ибо нет непоющего грузина, пели слаженно,
каждый по-своему и в свою силу, и песня разгоралась, подобно костру, вокруг
которого они стояли.
седьмого, который, однако, не забывал ни на минуту о том, что ему предстояло
совершить. Никто из них, и прежде всего Гурам Джохадзе, не должен был уйти
безнаказанно за границу. Этого он, чекист, допустить не мог - так гласил
полученный им приказ. И он должен был выполнить этот приказ.
тем охотнее оно пьется, и тем сильнее горит душа, жаждущая снова и снова
вина и песни.
уронив их плетьми, а когда хотели, чтобы их услышала божественная сила,
неведомая и неотвратимая, но всевидящая и всезнающая, воздевали руки к небу.
Как же так, если Бог все видит и все знает, куда он гонит их с земли своей?
И почему так устроено, что люди воюют и борются между собой, что льется
кровь, льются слезы, и каждый считает себя правым, а другого неправым, и где
же истина, и кто ее вправе изречь? Где тот пророк, который бы их рассудил по
справедливости?.. Не об этом ли, не об этих ли вылившихся в напеве
страданиях, пережитых давным-давно, осмысленных отцами как изначальный опыт
добра и зла, прочувствованных в их красоте и вечности, пелось в тех
старинных песнях, сохраняемых в памяти народа? И потому в устах тех семерых
от одной песни рождалась другая и они не размыкали круга, но седьмой,
Сандро, время от времени покидал круг, чтобы поднести дров и подложить в
костер. Не зря, пожалуй (на все ведь есть своя причина в жизни), не зря
сложил он сушняк в лесу огромной кучей, зато теперь сам заведовал огнем. И
песни он пел, как все, от души - ведь песни принадлежат всем в равной мере.
Нет песен, которые бы пелись только царями, а другим их нельзя было бы петь,
как нет таких песен, которые были бы достойны только черни. Пой, веселись,
грусти и плачь, танцуй, покуда жив...
как страдал ты и как хотел, непонятый, умереть, и чтобы песню твою
предсмертную услышала бы она, и как ласкала мать тебя в детстве, и где
голову отец сложил, как други бились в бою кровавом, каким богам ты душу
открывал в порыве чистом и бескорыстном; и думал ли, что такое рождение
человека, и думал ли, что смерть всегда с тобой, пока ты дышишь, а после
смерти смерти нет, но жизнь выше смерти, нет меры в мире выше жизни - и
потому избегни смертоубийства, но коли враг пришел на землю, землю свою
защити; и честь любимой береги, как землю родную; изведал ли, что есть
разлука и что разлука тяжка, как тяжко на себя взвалить гору, что без
любимой ничто не отрадно: ни цвет, ни свет, ни день грядущий, - да и мало ли
о чем поется в песнях - всего не перескажешь...
грузин, поющих горестно и вдохновенно в час разлуки. Стихия песен сближала
их еще тесней. Как много все же сумели предки пережить и придумать впрок для
потомков задушевных слов, полных бессмертной гармонии. Как по полету можно
отличить птицу, так по песне грузин грузина отличит за десять верст и
скажет, кто он, откуда он, что с ним, что на душе у него, - на свадьбе
развеселой был или горе его томит...
светом всю землю - лес вкрадчиво покачивался темными верхушками от дуновения
ветра, река приглушенно шумела, поблескивая, переливаясь влажным серебром по
валунам, ночные птицы, как тени, неслышно пролетали над головами поющих у
костра, и даже лошади, оседланные, терпеливо ждущие хозяев, прядали чуткими
ушами, и в глазах их плясали огненные блики... Тем лошадям был уготован путь
в чужие страны, и тот час приближался...
быть, Гурам Джохадзе: "Так пойте, други, пейте вино, нам больше вместе не
собраться в круг, и слух наш не ублажат грузинские напевы..." То пели
порознь, то вместе, то танцевали под собственный аккомпанемент истово и яро,
как перед смертью, и снова становились в круг те семеро, вернее шестеро и
седьмой. Сандро же то и дело выходил из круга - дрова подбрасывал в огонь, и
жарко-жарко горел костер.
унимались и снова собрались в круг, склонили головы - и задумчиво и мощно
нарастал, как гул из-под земли, напев. Сандро же снова отошел за дровами,
хотя костер горел ярко. То был точный расчет - со стороны он отчетливо видел
каждого из шестерых, стоящих в кругу, а тем, что пели у слепящего зрение
костра, он плохо был виден... Тяжелый маузер был уже готов - на взводе.
Настал неотвратимый час расплаты, час возмездия. Вскинул многозарядный
скорострельный маузeр, опустил на руку для опоры и первым выстрелом,
прогрохотавшим во тьме подобно грому, свалил главаря Гурама Джохадзе и тут
же, не умерли еще слова песни, слетавшие с уст, уложил подряд всех
остальных, и они даже не успели понять, что произошло. И так и еще раз в
порочной круговерти убиений, и еще раз за пролитую кровь кровь пролил.
исчислениям, и в этом смысле Земля вращается, как карусель кровавых драм...
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Сапковский Анджей
Ильин Андрей
Елманов Валерий
Шилова Юлия