парами, как хотят. И вообще были очень, даже до чрезмерности любезны: не то
старались выказать свое человеческое отношение, не то показать, что их тут
совсем нет, а все делается само собою. Но были бледны.
знаешь.
лицо, в глаза, захватила дыхание, вдруг очищающе и нежно пронизала все
вздрогнувшее тело. Трудно было поверить, что это удивительное - просто ветер
весенний, теплый влажный ветер. И настоящая, удивительная весенняя ночь
запахла тающим снегом,- безграничною ширью, зазвенела капелями. Хлопотливо и
часто, догоняя друг друга, падали быстрые капельки и дружно чеканили звонкую
песню; но вдруг собьется одна с голоса, и все запутается в веселом плеске, в
торопливой неразберихе. А потом ударит твердо большая, строгая капля, и
снова четко и звонко чеканится торопливая весенняя песня. И над городом,
поверх крепостных крыш, стояло бледное зарево от электрических огней.
жалея выпускать из легких такой свежий и прекрасный воздух.
все больше морозы.
уходили в темноту, туда, где качался под воротами фонарь. Серыми силуэтами
окружали каждый экипаж конвойные, и подковы их лошадей чокали звонко или
хлябали по мокрому снегу.
неопределенно:
что-то маленькое, неподвижное, но живое - при косом луче от фонаря блеснул
открытый глаз. Усаживаясь, Вернер толкнул ногою его колено.
русским языком, запинаясь:
тайны, из жизни уйти в смерть,- и знакомились. В двух плоскостях
одновременно шли жизнь и смерть, и до конца, до самых смешных и нелепых
мелочей оставалась жизнью жизнь.
вялую руку и пожал. Янсон так же вяло отобрал руку.
своими сухими и горячими ладонями. Лежала она неподвижно, дощечкой, но
отобрать ее Янсон больше не пытался.
навозом и кожей от мокрых сапог. Молоденький жандарм, сидевший против
Вернера, горячо дышал на него смешанным запахом луку и дешевого табаку. Но в
какие-то щели пробивался острый и свежий воздух, и от этого в маленьком,
душном, движущемся ящике весна чувствовалась еще сильнее, чем снаружи.
Карета заворачивала то направо, то налево, то как будто возвращалась назад;
казалось иногда, что уже целые часы они кружатся зачем-то на одном месте.
Вначале сквозь опущенные густые занавески в окнах пробивался голубоватый
электрический свет; потом вдруг, после одного поворота потемнело, и только
по этому можно было догадаться, что они свернули на глухие окраинные улицы и
приближаются к С-скому вокзалу. Иногда при крутых заворотах живое согнутое
колено
трудно было поверить в казнь.
ящике и слегка тошнило.
особенно дружеское, ласковое этому маленькому сонному человеку, и уже любил
он его так, как никого в жизни.
особенно развязно и легко махнул рукою. Точно речь шла о какой-то нелепой и
вздорной шутке, которую хотят проделать над ними милые, но страшно смешливые
люди.
едут на какой-то праздник; странно, но почти все ехавшие на казнь ощущали то
же и, наряду с тоскою и ужасом, радовались смутно тому необыкновенному, что
сейчас произойдет. Упивалась действительность безумием, и призраки родила
смерть, сочетавшаяся с жизнью. Очень возможно, что на домах развевались
флаги.
остановилась, и выпрыгнул легко. Но с Янсоном дело затянулось: молча и
как-то очень вяло он упирался и не хотел выходить. Схватится за ручку -
жандарм разожмет бессильные пальцы и отдерет руку; схватится за угол, за
дверь, за высокое колесо - и тотчас же, при слабом усилии со стороны
жандарма, отпустит. Даже не хватался, а скорее сонно прилипал ко всякому
предмету молчаливый Янсон - и отдирался легко и без усилий. Наконец встал.
пассажирские поезда уже не ходили, а для того поезда, который на пути
безмолвно ожидал этих пассажиров, не нужно было ни ярких огней, ни суеты. И
вдруг Вернеру стало скучно. Не страшно, не тоскливо,- а скучно огромной,
тягучей, томительной скукой, от которой хочется куда-то уйти, лечь, закрыть
крепко глаза. Вернер потянулся и продолжительно зевнул. Потянулся и быстро,
несколько раз подряд зевнул и Янсон.
двигались к тускло освещенным вагонам, Вернер очутился возле Сергея
Головина; и тот, показав куда-то в сторону рукою, начал говорить, и было
ясно слышно только слово ?фонарь?, а окончание утонуло в продолжительной и
усталой зевоте.
почернели вверху стекла.
когда...? То же, очевидно, подумал и Сергей: быстро взглянул на Вернера и
отвернулся. Но зевать они оба перестали.
сперва он упирался ногами и точно приклеивал подошвы к доскам платформы,
потом подогнул колена и повис в руках жандармов, ноги его волоклись, как у
сильно пьяного, и носки скребли дерево. И в дверь его пропихивали долго, но
молча.
делал, как они. Но, всходя на площадку в вагоне, он оступился, и жандарм
взял его за локоть, чтоб поддержать,- Василий затрясся и крикнул
пронзительно, отдергивая руку:
объяснил:
руку. Но Василий отдернул руку опять и еще громче крикнул:
Мусе, Вернер тихо спросил ее, указывая глазами на Василия:
разве есть смерть?
вдумчиво.
мертвецом ехала.
совсем не будет. Вот и для меня смерть была, а теперь ее нет.