Чтение 13–й страницы книги ~Конец одного романа~

Мисс Смитт объяснила:

-- Люди часто робеют.

Я уже совершенно ничего не понимал.

-- Один мой знакомый, Уилсон...

-- Вы знаете, что я знаю, что никакого Уилсона нет.

-- Если вы мне дадите книгу, я найду его адрес.

-- Садитесь,-- сказал он, невесело глядя на мальчика:

-- Да я пойду. Артуру получше, а Уилсон... Я ничего не понимал, мне
было не по себе.

-- Идите, если хотите, а мальчика оставьте тут... на полчасика, хорошо?
Я бы с ним поговорил.

Мне пришло в голову, что он узнал его и хочет допросить.

-- Что ж говорить с ним? Спрашивайте меня.

Всякий раз, как он поворачивался чистой щекой, я злился, увидев больную
-- затихал и ничему не верил, как не верил, что здесь, рядом с этим ситцем,
рядом с мисс Смитт, может существовать вожделение. Но отчаяние всегда найдет
слова, и оно спросило: "А что, если это не вожделение, а любовь?"

-- Мы слишком взрослые,-- сказал он.-- Его учителя и священники только
начали портить ложью.

-- Ни черта не понимаю,-- сказал я и быстро прибавил: -- Простите, мисс
Смитт.

-- Вот, вот! -- сказал он.-- Помянули черта. Могли бы сказать: "О
Господи!"

Я решил, что он шокирован. Может быть, он нонконформист-священник, она
же сказала: работает по воскресеньям. Как странно, однако, что Сара
связалась с таким! Она как будто стала не так важна, ведь роман ее --
анекдот какой-то, и над ней можно посмеяться где-нибудь в гостях. На секунду
я от нее освободился. Мальчик сказал:

-- Мне плохо. Можно еще соку попить?

-- Нет, надо его уводить,-- сказал я.-- Спасибо вам большое.-- Я
старался не терять пятен из виду.-- Простите, если я вас обидел. Я не хотел.
Понимаете, я не разделяю ваших религиозных взглядов...

Он удивленно посмотрел на меня.

-- Каких взглядов? Я ни во что не верю.

-- Мне показалось...

-- Я ненавижу эти ловушки. Простите, я захожу слишком далеко, но иногда
я боюсь, что даже пустые, условные слова напомнят -- скажем,

"спасибо". Если бы я был уверен, что для моего внука слово "Бог" как
слово на суахили!

-- У вас есть внук?

-- У меня нет детей,-- мрачно сказал он.-- Я вам завидую. Великий долг,
великая ответственность!

-- О чем вы хотели его спросить?

-- Я хотел, чтобы он чувствовал себя как дома. Он ведь может вернуться.
Столько всякого надо сказать ребенку... Как возник мир. И о смерти. Вообще,
освободить от всей лжи, которой заражают в школе.

-- За полчаса не успеешь.

-- Семя посеять можно. Я коварно сказал:

-- Да, как в Евангелии.

-- Ах, и я отравлен, сам знаю.

-- Люди и правда приходят к вам?

-- Вы и не представляете,-- сказала мисс Смитт.-- Людям так нужна
надежда.

-- Надежда?

-- Да,-- сказал Смитт.-- Разве вы не видите, что было бы, если бы все
узнали, что есть только вот это, здешнее? Ни загробных воздаяний, ни мук, ни
блаженства. -- Когда та щека не была видна, лицо его становилось каким-то
возвышенным. -- Мы создали бы рай на земле.

-- Сперва надо многое объяснить,-- сказал я.

-- Показать вам мои книги?

-- У нас самая лучшая атеистическая библиотека на весь южный Лондон,--
пояснила мисс Смитт.

-- Меня обращать не надо. Я и сам ни во что не верю. Разве что
иногда...

-- Это самое опасное.

-- Странно то, что именно тогда я надеюсь.

-- Гордость притворяется надеждой. Или себялюбие. -- Нет, навряд ли.
Это накатывает внезапно, без причин. Услышишь запах...

-- А! -- сказал Смитт.-- Строение цветка, часы, часовщик... Знаю этот
довод. Он устарел. Швениген опроверг его двадцать пять лет назад. Сейчас я
докажу вам...

-- Потом. Мне надо отвести домой мальчика.

Он снова протянул и убрал руку, словно отвергнутый любовник. Я вдруг
подумал, сколько умирающих прогоняло его. Мне захотелось тоже дать ему
надежду, но он повернулся, и я увидел только наглое, актерское лицо. Он
больше нравился мне жалким, нелепым, старомодным. Теперь в моде Айер,
Рассел, но я сомневался, много ли в его библиотеке логических позитивистов.
Он любил воителей, а не разумных.

В дверях я сказал его чистой щеке:

-- Вас надо познакомить с моей приятельницей, миссис Майлз. Она как раз
интересуется... -- и остановился. Выстрел попал в цель. Пятна побагровели
(он быстро отвернулся), и я услышал голос мисс Смитт:

-- О Господи!

Да, я причинил ему боль -- но и себе. Теперь я жалел, что не промазал.
На улице мальчика вырвало в канаву. Я

стоял рядом и думал: "Неужели он ее потерял? Неужели этому нет конца?
Что ж мне, искать Y?"

Паркие сказал:

--Это было совсем просто, сэр. Пришло столько народу, миссис Майлз
думала, я из его сослуживцев, а он -- что я из ее друзей.

-- Хорошо там было? -- спросил я, вспомнив снова, как я в первый раз
был у них и как целовала она кого-то в передней.

-- Прекрасный прием, сэр, только миссис Майлз немножко не по себе.
Очень сильно кашляет.

Я слушал с удовольствием -- быть может, хоть тут не целовались и не
обнимались. Он положил мне на стол пакет и гордо сказал:

-- Служанка говорила мне, как к ней пройти. Если бы меня заметили, я бы
спросил, где туалет. Вот, из стола взял, наверное, она в тот день писала.
Может, она и не все напишет -- осторожность, сэр, но я с дневниками работал,
в них всегда что-нибудь найдешь. Выдумывают свой шифр, его разобрать
нетрудно. Или что-то пропускают, догадаться тоже легко.-- Пока он говорил, я
развернул дневник и открыл.-- Такие уж мы люди, сэр,-- если ведешь дневник,
хочешь все запомнить. А то зачем его вести?

-- Вы его читали? -- спросил я.

-- Раскрыл, сэр, проверил. Сразу понял, что она не из осторожных.

-- Он не за этот год,-- сказал я,-- за позапрошлый. Он на секунду
опешил.

-- Мне подойдет,-- сказал я.

-- Да, сэр, он сгодится... если считать уликой все измены. Дневник она
вела в большой счетной книге, знакомые смелые буквы не

считались с красными и синими линейками. Писала она не каждый день,

и я успокоил Паркиса:

-- Тут за несколько лет.

-- Наверное, она зачем-то вынула его, почитать. "Может быть,-- подумал
я,-- в этот самый день она меня вспомнила, что-то ее обеспокоило?"

-- Спасибо,-- сказал я.-- Очень хорошо. Собственно, на этом и кончим.

-- Надеюсь, вы довольны, сэр.

-- Вполне.

-- Вы напишите мистеру Сэвиджу. Клиенты пишут жалобы, а вот похвалить
не похвалят. Если клиент доволен, он норовит все забыть, как нас и не было.
Что ж, оно понятно.

-- Я напишу.

-- И еще спасибо за мальчика, сэр. Он немножко прихворнул, но я-то
знаю, как это, когда он хочет мороженого. Прямо выбивает из вас.

Я думал только о дневнике, но Паркие не уходил. Может, он не верил, что
я не забуду, напишу в контору, и давил на мою память этим собачьим взглядом,
этими жалкими усами.

-- Очень рад был сотрудничать с вами, сэр, если можно тут говорить о
радости. Не всегда работаешь для джентльменов, даже когда клиент с титулом.
Был у меня один лорд, он страшно рассердился, когда я дал ему свой отчет,
как будто это я виноват. Трудно с такими, сэр. Чем больше сделаешь, тем
больше они хотят от тебя избавиться.

Я очень хотел от него избавиться и устыдился. Нельзя же его гнать! Он
сказал:

-- Простите, сэр, хотел бы я вам сделать подарочек на память, но вы
ведь не примете.

Как странно, когда тебя любят! Не захочешь, а чувствуешь
ответственность. И я солгал ему:

-- Мне было с вами очень приятно.

-- А началось плохо, сэр. Я так глупо ошибся.

-- Вы мальчику сказали?

-- Да, сэр, только не сразу, после корзинки. Это большой успех, ему
легче было.

Я посмотрел вниз, прочел: "Так хорошо. М. завтра приедет",-- и не сразу
понял, кто такой "М". Странно, непривычно думать, что тебя любили, что день
был счастливым или несчастным, смотря по тому, здесь ли ты.

-- Если б вы приняли, сэр...

-- Что вы, Паркие!

-- Очень занятная вещица, сэр, и полезная.

Он вынул из кармана что-то завернутое в папиросную бумагу и робко