ближайшему извозчику.
помутнело.
выхватила из кармана платок. Белый клочок мелькнул на солнце растерянно и
ярко. Мельком она успела еще увидеть, что к вокзальному подъезду медленно и
важно подкатывает большая черная карета.
сбоку быстро подвинулся к Доре и неестественным, страшным голосом спросил:
огромными, выпученными от ужаса глазами, и, ничего не понимая, но в то же
время сознавая, что делает что-то нелепое, гибельное, Дора выхватила из
кармана револьвер и, почти ткнув его во что-то мягкое, выстрелила. Короткий,
негромкий звук родился в грохоте экипажей. Бритый толстяк встряхнулся всем
своим жирным и толстым телом, цилиндр сразу съехал ему на глаза, падающим
шагом он попятился назад, на середину улицы и грузно осел прямо под ноги
извозчичьей лошади, с треском и звоном дернувшейся в сторону.
выкатившийся из-под ног вихрем взметнувшейся толпы. Нестройный многоголосый
крик повис в воздухе.
толпу, стремительно бросилась за угол, споткнулась на резиновый рукав трубы,
лежавшей поперек тротуара, и, чувствуя, как ее хватают и бьют по голове
страшной, тупой тяжестью, закрыла глаза и упала на руки, больно шлепнув ими
о твердые, жесткие плиты.
наполнивший ужасом весь мир, и она потеряла сознание.
двое городовых с желтыми шнурами и озлобленными, искаженными лицами толкали
и дергали ее, с обеих сторон втискиваясь за Дорой в пролетку. Голова у нее
стремительно шла кругом, неудержимо увлекая все вокруг в хаотическом
кружении, что-то невыносимо резало висок и по губам текла густая и теплая
кровь.
Ларионова. Лошадь его держали под уздцы как будто целые десятки вытянутых,
напряженных рук. Цепкие, искривленные пальцы впивались в его армяк, но
Ларионов, с выпученными нечеловеческими глазами, очевидно, уже ничего не
понимая, неистово рвал вожжи и со свистом хлестал лошадь. А она подымалась
на дыбы и билась на месте, высоко задрав голову с ощеренными мертвенно
белыми зубами.
сторон, казалось, и люди, и стены домов, и грохот экипажей, и яркий свет.
мимо вокзала, на широких ступенях его стояли какие-то важные и толстые люди,
в форме и строгих пальто, а за ними, у колонны, спокойно прислонилась
высокая, черная акушерка Труд с презрительным и злым лицом.
1905