бок, подобрал поближе винтовку. Между стволов сосен совсем недалеко была
видна крайняя изба деревни, развалившийся сарай при ней; на старом,
покосившемся тыне ветер трепал какую-то забытую тряпку.
тихо и пустынно. Чтобы удобнее пристроить раненую ногу, Сотников ухватился
за шероховатую, в лишаях палку ограды, и та, тихо хрустнув, осталась в его
руке. Могила была старая, наверно, давно заброшенная, в ее ограде из-под
снега торчал одинокий камень, не было даже креста. Струхлевшая оградка
доживала свой век - видно, это было последнее, что осталось от человека на
земле. И вдруг Сотникову стало нестерпимо тоскливо на этом деревенском
кладбище, среди могильных оград и камней, гнилых, покосившихся крестов,
глядя на которые он с печальной иронией подумал: "Зачем? Зачем весь этот
стародавний обычай с памятниками, который, по существу, не более чем
наивная попытка человека продлить свое присутствие на земле после смерти?
Но разве это возможно? И зачем это надо?
человека тоже. Когда-нибудь в совершенном человеческом обществе она станет
категорией-абсолютом, мерой и ценою всего. Каждая такая жизнь, являясь
главным смыслом живущего, будет не меньшею ценностью для общества в целом,
сила и гармония которого определятся счастьем всех его членов. А смерть,
что ж - смерти не избежать. Важно только устранить насильственные,
преждевременные смерти, дать человеку возможность разумно и с толком
использовать и без того не так уж продолжительный свой срок на земле. Ведь
человек при всем его невероятном могуществе, наверно, долго еще останется
все таким же физически легко уязвимым, когда самого маленького кусочка
металла более чем достаточно, чтобы навсегда лишить его единственной и
такой дорогой ему жизни.
кто определит возможности его духа? Кто измерит степень отваги в бою,
бесстрашие и твердость перед лицом врага, когда человек, начисто лишенный
всяких возможностей, оказывается способным на сокрушающий взрыв
бесстрашия?"
допрашивали пожилого седого полковника, искалеченного в бою, с перебитыми
кистями рук, едва живого. Этому полковнику, казалось, просто неведомо было
чувство страха, и он не говорил, а метал в гестаповского офицера гневные
слова против Гитлера, фашизма и всей их Германии. Немец мог бы прикончить
его кулаком, мог застрелить, как за час до того застрелил двух
политруков-пехотинцев, но этого человека он даже не унизил ругательством.
Похоже, что он впервые услышал такое и просто опешил, потом схватился за
телефон, что-то доложил начальству, видно ожидая решения свыше.
Разумеется, полковника затем расстреляли, но те несколько минут перед
расстрелом были его триумфом, его последним подвигом, наверно, не менее
трудным, чем на поле боя; ведь не было даже надежды, что его услышит
кто-то из своих (они случайно оказались рядом, за стенкой барака).
кладбища, где сразу же, как только он появился, увидел Рыбака. Вместо того
чтобы пойти напрямик, Рыбак старательно прошел вдоль ограды к полю,
наверное, чтобы не было видно из деревни, и только потом повернул к нему.
Минуту спустя он был уже рядом и, запыхавшись, упал под сосной.
будто никого...
поля, который уже был виден далеко. Голос его сделался каким-то
неуверенным, будто виноватым, и Сотников догадался.
надо... Только где тот чертов лес, не пойму. Заблудились мы.
куда-нибудь. Понадежнее.
прочее.
не менее что-то обидное шевельнулось в его душе. Правда, он тут же
почувствовал, что это от слабости и как следствие проклятой ночи. На что
было обижаться? Отношения их вполне равноправные, никто никому не обязан.
И так, слава богу, Рыбак для него сделал все, что было возможно. Можно
сказать, спас при самых безнадежных обстоятельствах, и теперь пришло время
развязать ему руки.
ногой, как его пронзила такая лютая боль, что он вытянулся на снегу.
Выждав минуту, кое-как совладел с собой и, крепко сжав зубы, поднялся.
попалась хорошо утоптанная стежка, которая привела их на голый, ничем не
огороженный двор. Несколько на отшибе от села стояла довольно большая, но
уже старая, запущенная изба с замазанными глиной углами, выбитым и
заткнутым какой-то тряпкой окошком. В почерневшем пробое на двери
действительно торчала наспех воткнутая щепка - наверно, кто-то недалеко
вышел, и дома никого не осталось. Сотников подумал, что так, может, и
лучше: по крайней мере на первых порах обойдутся без объяснений, не очень
приятных в подобных случаях.
изнутри. В сенях было темновато. Под стенами громоздились какие-то кадки,
разная хозяйская рухлядь, стоял громадный, окованный ржавым железом
сундук; угол занимали жернова. Сотников уже видел однажды это нехитрое
деревенское приспособление для размола зерна: два круглых камня в
неглубоком ящике и укрепленная где-то вверху палка-вертушка. Маленькое,
затянутое паутиной окошко в стене позволило им отыскать дверь в избу.
Рыбака перелез высокий порог. Изба встретила их затхлою смесью запахов и
теплом. Он протянул руку к ободранному боку печи - та была свеженатоплена,
и в его тело хлынуло такое блаженство, что он не сдержал стона, наверно,
впервые прорвавшегося за всю эту ужасную ночь. Он обессиленно опустился на
коротенькую скамейку возле печи, едва не опрокинув какие-то горшки на
полу. Пока устраивал ногу, Рыбак заглянул за полосатую рогожку, которой
был занавешен проход в другую половину избы, - там раза два тихонько
проскрипела кровать. Сотников напряг слух - сейчас должно было решиться
самое для них главное.
четверо едоков, а она одна.
- тише сказал Рыбак. - Ты чем покормить нас найдешь?
голос.
девочка лет десяти со всклокоченными волосами на голове, в длинноватом и
заношенном ситцевом платье. Черными глазенками она коротко взглянула на
Сотникова, но не испугалась, а с хозяйской уверенностью подошла к печи и
на цыпочках потянулась к высоковатой для нее загнетке. Чтобы не мешать ей,
Сотников осторожно подвинул в сторону свою бедолагу ногу.
миской; девочка переставила миску на конец стола и вытряхнула в нее из
горшка картошку. Движения ее маленьких рук были угловаты и не очень ловки,
но девочка с очевидным усердием старалась угодить гостям - вынула из
посудника нож, повозившись в темном углу, поставила на стол тарелку с
большими сморщенными огурцами. Потом отошла к печи и с молчаливым
любопытством стала рассматривать этих вооруженных, заросших бородами,
наверно, страшноватых, но, безусловно, интересных для нее людей.
но от картошки на столе струился легкий, удивительно ароматный парок, и
Сотников встал со скамейки. Рыбак помог ему перебраться к столу, устроил
на скамье раненую ногу. Так было удобнее. Сотников взял теплую, слегка
подгоревшую картофелину и привалился спиной к побеленной бревенчатой
стене. Девочка с прежней уважительностью стояла в проходе и, колупая край
занавески, бросала на них быстрые взгляды своих темных глаз.
отломил от нее кусок. Затем отломил другой и молча протянул девочке. Та
взяла хлеб, но есть не стала - отнесла за перегородку и снова вернулась к
печи.
подсвинка рябого забрали. На машине увезли.
Эриксон Стивен
Земляной Андрей
Махров Алексей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Семенова Мария