утвердительно, и они снова стали наблюдать замок, но мысли у них были
разные. Не нравится мне эта штука, бормотал капитан Сад, ох не
нравится... нехорошее место... - и еще всякие неконкретные слова в том
же духе. Даже если бы сам начштаба дивизии сейчас потребовал от него
точного ответа, чем вызваны такие настроения, и то капитан ничего
толком не смог бы сказать. А для самого себя он тем более над этим не
задумывался. Только, будь его воля, он обошел бы это место стороной.
Почему? А почему так бывает, что идет человек по дороге и вдруг
чувствует: надо свернуть. Немедленно! Сию минуту!.. Он еще колеблется
какое-то время, не понимает, откуда это чувство и что его так тяготит,
- и тут на него налетает машина...
От старых солдат он слышал о предчувствиях, знал, что так бывает, но
ему до сих пор это ощущение было незнакомо, никогда еще им не
испытано. Он с любопытством прислушивался к себе - но не более того.
Ведь он надеялся выручить ребят. И у него было задание. Все, что ему
оставалось, - это наблюдать, как неотвратимость надвигается на них.
Неотвратимость в образе этого игрушечного, залитого солнцем замка...
рядом с ним на песке капитана, а тот даже и не подозревает об этом.
Она научила его думать и смотреть. Она научила его жить. Все через
призму войны... Каково ему придется, когда война закончится и все
закрутится по новым законам...
10
пролетали тенями, иногда как-то немыслимо сочетаясь, лукавство, и
робость, и надежда, чуть ли не каприз; и последнему не стоило
удивляться: хотя в разведроте Сашка был недавно, он успел стать ее
любимцем, а эта счастливая судьба, как известно, в первую очередь
калечит характер.
перед Алексеем Иннокентьевичем.
в пехоту. Ясно?
и потому неожиданно для себя вдруг подумал: "Если Сашке так повезет,
что он вернется".
над собой усилие, но мысль засела прочно и уже воплотилась в образ. Он
видел перед собой Сашку, только в другом качестве: тот лежал,
свернувшись в клубок, но не спал, он был убит, хотя сразу невозможно
было разобрать, куда в него попало. Наверное, что-то отразилось на
лице капитана, в его глазах, а может, и не отразилось ничего, а
передалось как-то по иным каналам, прямо из души в душу, - только
Сашка вдруг словно потемнел, замычал нечленораздельное, в глазах его
заметался неосознаваемый ужас; не поднимаясь с четверенек, он пятился
назад, натыкаясь на толстые ветви, совался в них, как муха в стекло,
обползал и все пятился, пятился, словно не в силах отклеить взгляд от
лица командира...
- у обоих разуму поровну. А понадобится - я его своей волей на смерть
пошлю. По какому праву? Если по-человечески рассуждать, не
по-уставному, ну, вы же меня понимаете...
волей.
чтобы победил!
добавил: насмотрелись вроде бы, пора идти. Они осторожно отползли в
чащу, прошли сырой ложбиной до первых деревьев, и Малахов поблагодарил
судьбу, глядя, как настороженно-чуток капитан, как он автомат держит,
в любое мгновение готовый стрелять. И это при том, что они точно
знают: поблизости нет ни души. С таким не пропадешь, не загубишь все
дело из-за ерундовой оплошности.
недосыпания и непрерывных переходов: за эту неделю километров триста
нашагали, не меньше. И в каком темпе!.. Они спали без сапог; портянки
белели тут же на жухлой траве. Вопиющее нарушение маскировки, но
капитан Сад вопреки своему обыкновению даже не намекнул на это
лейтенанту Норику Мхитаряну; тот дневалил и чистил от скуки свой
"шмайссер".
четырех часов. Солнце ослабело, но в ивняке воздух не продувался, и
тени не было, и от песка поднимался жар, а рощи попадались редко.
обозначен на карте. Вдоль проселка с обеих сторон росли дуплистые
тяжелоголовые вербы. Разведчики уже еле брели, и только присутствие
капитана не позволяло им превратиться в слепую, безвольную толпу. Они
еще не знали, что этот переход - последний. "Вот обойдем село, - решил
капитан Сад, - и тогда возле часовни - стоп машина".
растренирован; самый старший в группе и, если говорить честно, больной
(нынешней весной, в самом начале, во время боев за Жмеринку, его так
прижало однажды, что даже в госпиталь попал; думал - радикулит;
оказалось - отложение солей в области позвоночника; смотрел его
знаменитый хирург, посмеивался: "Вам бы на родон, дорогуша, в Мацесту,
и каждый день непременно лечебная гимнастика, причем с нарастающими
нагрузками; только не жалейте себя, ломайте, кричите - но ломайте,
злее будете"). Он привык к малоподвижной жизни и комфорту, насколько
его можно было позволить во фронтовых условиях, а жестокие пешие
переходы, дай бог памяти, в его жизни вообще были только однажды:
когда отступали к Пиренеям, и еще позже, когда он скитался по долине
Роны и обходил стороной не только железнодорожные и автобусные
станции, но даже фермы, потому что фалангистская контрразведка оцепила
все на свете, так как, видите ли, какая-то сука в генеральском мундире
поклялась на библии, что Малахов из этой долины не уйдет живым.
Малахов не только не вошел в форму, напротив, он вымотался так, что
иногда даже самому себе казался бесплотным призраком. Но он не
пожаловался ни разу. И никто ни разу не предложил ему помощи; знали -
этого нельзя делать; потому что он точно не принял бы ее и потому что
это было бы знаком недоверия к его силам, а он этого не заслужил. Сил
у него не осталось давно, но он шел на злости, на ненависти, на
упрямстве, наконец.
словно не доходило до сознания, и он шел весь закрепощенный, весь
окаменевший, весь упершийся в одну мысль: "Дойду, дойду..."
впереди, а затем и то, что было по сторонам. И он почему-то думал, что
земля обезлюдела, на ней никого-никого нет, всех, как под метелку,
вымело; они лишь и остались - одиннадцать человек. И они идут
выполнять задание, которое потеряло всякий смысл, потому что никого
больше нет, ведь всех, как под метелку, вымело, и, сколько ни
старайся, на какие муки ни иди, они никогда этого задания не выполнят,
потому что не дотянутся до него, потому что все это выпало из
реальности, все существует только в его воспаленном мозгу, мерещится
ему; и этот густой багровый воздух, и небо в багровых вспышках, в
багровый огонь, пробегающий сбоку по жестяной траве...
ловили запах ряски, принесенный со стороны озера нечаянным ветерком, а
глаза отдыхали на залитой чабрецом лужайке. Это мой последний день, -
бормотал он тихо, но от слов остался только звук; они проходили мимо
сердца, они не задевали и проходили насквозь, не оставляя раны. -
Ничего, думал он, этот день когда-то приходит, раньше или позже, и
тебе остается сделать что-то одно... последнее... И я сделаю это
хорошо. Это мой долг, вот и все, и другого мне хода нет. И если бы мне
даже сказали сейчас, что, кроме нас, на земле никого не осталось, всех
как под метелку вымело, я б и тогда дошел бы, дополз на зубах,
разыскал бы это логово. На всякий случай...
как резиновые. Напоследок проселок вывел их в неожиданно
развернувшуюся овальную долину. Долина была пустая, только посредине
квадратом чернели остовы четырех обгорелых зданий. Какое время! -
никому и в голову не придет, что здесь когда-то могла быть ферма. Тем
более солдату, который с боями прошел всю Украину и уже вдосталь
Корнев Павел
Роллинс Джеймс
Андреев Николай
Маккарти Кормак
Афанасьев Роман
Суворов Виктор