над бойцом, лейтенант тихонько позвал его, но тот никак не реагировал,
продолжая напряженно, часто дышать.
решения, обрекавшего Хакимова на эту многотрудную дорогу. Может,
действительно лучше было бы оставить его в каком-нибудь стожке сена
дожидаться возвращения группы. Но тогда с раненым пришлось бы оставить и
еще кого-то, а на это лейтенант согласиться не мог: и без того из десяти
человек их осталось всего лишь пятеро. И перед этими пятью все усложнялась
их главная боевая задача, ради которой они, хотя и с запозданием, сюда
прибыли. Для выполнения этой задачи прежде всего надо было перейти шоссе,
но как это сделать на виду у забивших дорогу немцев, лейтенант не мог
взять в толк.
встал. Хакимову он ничем не мог пособить, а о задаче он просто ни минуты
не мог не думать. Он воткнул в сугроб лыжи и, шатко ступая в снегу, полез
на бруствер к Суднику. Тут было ветрено и холоднее, чем на дне рва, зато
открывался широкий обзор на поле с обоими концами шоссе, середину которого
скрывала вершина холма. Туда же уходил ров. По ту сторону шоссе, местами
близко подступая к дороге, широко разбрелись перелески и кустарники, а
вдали и несколько в стороне от речной поймы темнел знакомый сосновый
лесок, так неласково встретивший их однажды.
была помечена на его карте, но он и без того твердо помнил место ее
расположения на северном выступе крохотной надречной рощицы. Теперь, найдя
на карте этот пригорок, лейтенант увидел, что их разделяло всего
каких-нибудь два километра, не больше. Опять стало мучительно обидно: так
это было близко и так недоступно. Из-за этого проклятого шоссе приходилось
терять целый день - целый день мучиться в неизвестности и терпеть стужу.
течение коротеньких промежутков времени выпадали небольшие разрывы в
движении. Шли в основном грузовые - крытые и с открытыми кузовами машины
самых различных марок, видно, собранные со всех стран Европы. Большинство
их мчалось на восток, к Москве. И вдруг лейтенант подумал, что если не
всем и не с раненым, то хотя бы с одним-двумя, наверное, стоит рискнуть и,
используя ров, перебраться через шоссе на ту сторону. По крайней мере, за
день он бы там многое высмотрел, разведал, составил план действий, а с
наступлением ночи перевел бы через шоссе всю группу.
силы для действия. Он сполз с бруствера, негромко, но энергично, шумнул
лыжникам:
замахали руками. Лукашов растормошил осоловелого со сна Пивоварова.
наилучшую для подъема команду: - А ну завтракать! Лукашов, доставайте
консервы! Всем по два сухаря.
банку рыбных консервов. Лейтенант со скрипом вспорол ножом ее жестяное
дно, и они ножами и ложками принялись выскребать мерзлое ее содержимое.
холода, спросил лейтенант.
- А ты вон какой...
смущенно-виноватым, смуглые щеки со сна горели почти детским румянцем.
- отставший хуже убитого.
веревки, - показал Краснокуцкий свои распухшие красные ладони - ему,
разумеется, досталось за минувшую ночь. Но кому не досталось? И еще
неизвестно, что всем им достанется в скором будущем.
ли смылись, то ли заблудились. А тут за них отдувайся.
лейтенант. С убитым все было ясно; очень трудно, но все же понятнее было с
Хакимовым - старшина же с Зайцем исчезли в ночном пути, будто провалились
сквозь землю, - тихо, бесследно и загадочно.
строго и озабоченно поглядывая вдоль рва, и лейтенант понял, на что
намекал сержант. Но того, что он имел в виду, не должно быть. Вернее,
Ивановский не хотел допустить и намека на мысль, что старшина Дюбин мог
совершить предательство. И тем не менее он и сам был полон неуверенности и
сомнения - как ни думал, не мог понять, куда запропастились эти двое из
его и без того маленькой группы.
А что: лыжня на снегу, гони - где-то догонишь.
Не тот человек.
девятом такой бравый капитан был, все оборону строил. И построил -
оказалось, не в в ту сторону. Немцы появились, первым руки поднял.
капитан, это точно. И потом надо больше, Лукашов, людям верить. Вам же вот
верят.
возразить ему было трудно. В самом деле, он же вот не отстал, хотя и был
замыкающим, и еще не позволил отстать Пивоварову, который теперь сидел
рядом и быстро вылизывая ложку. В общем, Лукашов был прав, но Ивановский
не хотел до времени выносить приговор Дюбину. Что-то располагающее
все-таки было в старшине. Консервы они скоро доели, сидя в сугробе,
догрызли и сухари. Ивановский спрятал ложку в карман.
меня. Надо кое-что разведать. Всем находиться тут. Можно отдыхать.
Наблюдение круговое. Скоро вернусь. Что не ясно?
Небось закоченел там.
направился по рву к шоссе. Лыжи они несли в руках. Ров время от времени
делал небольшие изгибы, выходя из-за которых лейтенант с предосторожностью
осматривался по сторонам. Но во рву и поблизости вроде никого не было;
ребристые снежные суметы на дне лежали нетронутыми. Наконец стало слышно
глухое урчание дизелей, пахнуло едва уловимым на морозе дымком
синтетического бензина - они подошли к дороге. Ивановский высунулся из-за
оголенного глинистого выступа на очередном повороте и тут же отпрянул
назад. Совсем близко, в конце широкого разреза рва, промелькнул
автомобильный кузов, укрытый вздувшимся на ветру брезентом, потом еще и
еще. Шла колонна автомобилей, в некоторых открытых машинах возле кабин
были видны нахохлившиеся фигуры немцев в зеленых шинелях. Судя по всему,
их здорово-таки пробрал русский мороз, и седоки не очень засматривались по
сторонам. Лейтенант сделал рукой знак замерзшему от напряжения Пивоварову
и по краю сумета взобрался на откос.
удобный для перехода момент, но все же такого упорного невезения он не
ожидал. Коченея на морозном ветру, он едва дождался, пока прогрохотали по
шоссе машины, казалось, поблизости никого больше не было. Но едва он
высунулся из-за смерзшихся на бруствере комьев, как снова увидел невдалеке
немцев. Их было трое, это были связисты. В то время как один, взобравшись
на столб, возился там с проводами, двое других с аппаратами сидели на
обочине дороги - видно, налаживали связь. Из-за их спин торчали стволы
винтовок, на земле лежали мотки проводов и какие-то инструменты. Правда,
занятые делом, немцы не глядели по сторонам, но, разумеется, заметили бы
двоих русских, если бы те под самым носом у них вздумали перебегать шоссе.
отрывал глаз от шоссе. Стало чертовски холодно, мерзли ноги, раненое бедро
болело все больше, и эта боль все чаще отвлекала на себя внимание.
Движение на шоссе уже несколько раз то возобновлялось с наибольшей
плотностью, то несколько затихало, и тогда появлялся разрыв в километр
или, возможно, больше. Раза два подворачивался более-менее удобный момент,
чтобы перебежать на ту сторону, но немцы все еще возились со своей связью.
Лейтенант три раза доставал увесистый кубик танковых часов, последний раз
показавший половину одиннадцатого. Связисты не уходили. Прошло полчаса,
прежде чем тот, что сидел на столбе, наконец слез на землю, и лейтенант
подумал, что теперь, возможно, они смоются... Но немец перешел к
следующему столбу и, прицепив к ногам свои серпы-кошки, снова полез к
проводам. Втроем они о чем-то негромко переговаривались там, но ветер