Чтение 13–й страницы книги ~Томасина~

самой банке и увидел, что лягушка -- хромая.

-- И ее лечите? -- спросил он, весело улыбнувшись.

-- Да, -- ответила Лори. -- Я ее нашла у дверей, в коробочке. У нее
лапка сломана.

-- Ангела я вам опишу, -- сказал Макдьюи. -- Ему восемь лет, он
курносый, веснушчатый, в скаутской форме.

-- Я его не видела, -- растерянно сказала Лори. -- Я слышала
колокольчик.

Макдьюи пожалел о своих словах.

-- У меня мало денег, -- сказала Лори. -- Я вам не очень много заплачу.

-- Не надо, Лори. Вы мне уже много заплатили.

Она побежала в соседнюю комнату и принесла неправдоподобно мягкий и
легкий шерстяной шарф.

-- Возьмите, пожалуйста! -- попросила она. -- Вам... вам теплее будет,
когда у нас тут ветер.

-- Спасибо, Лори, я возьму, -- сказал он и подумал, знает ли она, как
он растроган? В дверях он повторил: -- Спасибо, Лори. Мне будет в нем очень
хорошо... когда у нас тут ветер. Завтра приду, положу гипс.

Он вышел, она стояла и смотрела ему вслед. Ему показалось, что она
глядит не на него, а внутрь, в свое собственное сердце. И он пошел вниз по
тропинке, вспомнив, что ее прозвали полоумной.

Он сел в машину, положил на сиденье шарф, но вдруг схватил его и прижал
к щеке. Невыносимая печаль вернулась к нему и была с ним всю дорогу, до
самого дома.

Всю дорогу, до самого дома, Эндрью Макдьюи думал о Лори и об ее Боге.
Почему этих Божьих блаженных не удивляет жестокость и самодурство Творца,
который сперва обрекает Свое творение на муки, а потом приводит именно туда,
где его спасут? Что это, огромный кукольный театр, когда лучший ветеринарный
хирург прибывает на место минута в минуту? Божий юмор, когда хирург этот
идет, чтобы карать, а остается, чтобы исцелить? Лори в своей простоте ничего
не заметила. Она сказала, что Бог послал его, и. все.

Макдьюи захотелось посоветоваться с Энгусом Педди, но он тут же
передумал по довольно странной причине. Он искренне любил друга и не хотел
ставить его в тупик. Кроме того, он боялся, что тот приведет обычные доводы
-- скажет, что Господни пути неисповедимы, что цель ясна не сразу, что Бог
-- это Бог, и прочее, и прочее. Все это Макдьюи слышал сотни раз, но не мог
отделаться от неприятной мысли, что такой Бог сродни Молоху 13.

И все-таки на свете есть Лори. Он знал, что она не совсем нормальная.
Она и жила, и думала не так, как прочие люди; но ключом к ней, ко всем ее
действиям и думам было сострадание. Мысли его вернулись к Богу, которому она
так странно и верно служит. Может, именно сострадание и связывает ее с Ним?

Предположим, что Бог действительно создал человека -- не по образу,
конечно, и подобию, но все же с какой-то искрой Божьей -- и пустил его в
мир. Неужели Ему не жалко смотреть, какими стали Его создания? Неужели не
горько? Если земля -- космическая колба, если Бог ставит тут опыт, ясно, что
опыт этот провалился. И все же Богу жалко, наверное, своих несчастных и злых
подопытных. Неужели Ему некем утешиться, кроме дурочек, вроде Лори, или
простаков, вроде Энгуса?

Почему-то Эндрью Макдьюи свернул не к дому, а к замку Стерлингов и, не
доезжая до него, остановился на берегу, под огромным дубом. Он вылез из
машины, вынул трубку, набил ее и раскурил. Будь он не так эгоистичен, он бы
заметил, что стал другим; но он не привык смотреть на себя со стороны. Он
еще не знал, в какую попал ловушку, и какие псы искусают его прежде, чем он
оборвет цепь и пойдет искать спасения.

Над ним зашелестела листьями белка. Она проголодалась и помнила, как ее
кормили из рук. Поэтому она спустилась вниз и уселась на хвостик, сложив на
белой манишке черные лапки.

Макдьюи всегда носил в кармане еду, чтобы успокоить или приманить
недоверчивого пациента. Он вынул морковку. Белка подошла вплотную, вежливо
взяла угощение, отпрыгнула и стала грызть.

Беседовать с белкой легче, чем думать. Макдьюи выбил трубку и сказал:

-- Ешь помедленней, пищеварение испортишь.

Белка покрутила морковь и продолжала ее грызть.

-- Разреши представиться, -- продолжал Макдьюи, -- Эндрью Макдьюи,
хирург-ветеринар. Меня тут не очень любят. В Бога я не верю. У меня есть
дочка, но она со мной не разговаривает, потому что я приказал усыпить ее
кошку, у которой было повреждение спинного мозга. Я хотел избавить животное
от страданий.

Белка почти догрызла морковку. Держа ее в одной лапе, она пережевывала
то, чем успела набить защечные мешки

-- Хотел я или не хотел? -- говорил Макдьюи. -- Это очень важно. Я
часто об этом думаю. Может быть, я просто ревновал кошку к дочке? Я ведь и
диагноза толком не поставил... Значит, я ревновал к Мэри Руа. Мою дочь так
зовут, потому что шкурка у нее посветлее твоей, потемнее моей. Она с этой
кошкой вместе спала, таскала ее повсюду, вечно тыкалась носом в ее мех.
Понимаешь, мамы у нас нет, и я пытался быть и папой, и мамой. А теперь она
плачет и страдает, и со мной, своим отцом, не разговаривает.

Белка доела все и собралась уходить.

-- Подожди,-- попросил Макдьюи. -- Не уходи еще немножко. Мне надо с
кем-то поговорить. Вот тебе взятка. -- Он вынул еще одну морковку. -- И
говорить мы будем не обо мне, а о тебе.

Белка подумала, взяла морковку и по-приятельски подсела к ветеринару.
-- Что ты делаешь, когда болеешь? -- спросил Макдьюи и удивился, что никогда
об этом не думал. -- К кому ты идешь? Кто тебе выписывает коренья и травы --
старая мудрая белка или собственное чутье? Мой сосед, священник Энгус Педди,
говорит, что без воли Божьей не упадет и воробей. Но как это Бог устраивает?
Странно, я никогда не видел мертвой белки, косули... Что с вами тогда
бывает? Птицы вас клюют, обгладывают звери? Где ваши кладбища?

Белка слушала, Макдьюи спрашивал дальше:

-- Друзья у вас есть? Как вы воспитываете детей? Понимаете ли вы их?
Жалеете? Любите ли вы их так, что сердце разрывается, и теряете, как мы?
Вообще, есть у вас любовь, радость, заботы? Или вы едите, спите, плодитесь
-- и все? Лучше или хуже родиться лесным зверьком? Кто мне ответит? Видно,
не ты.

Макдьюи встал. Белка побежала, остановилась, присела, подмигнула ему и
стрелой взлетела вверх. А он сел в машину и поехал домой, чувствуя
облегчение. Наступил час вечернего купанья, и он не хотел опоздать.

Он надеялся каждый вечер, что дочка его ждет, и каждый вечер ошибался.
Гнев его давно сменился тоской и удивлением. Сам он, по совету отца Энгуса,
говорил с ней как ни в чем не бывало. Он купал ее, ужинал с ней, укладывал
ее. Все было по-старому, кроме одного: она не молилась, пока он не уйдет.

Когда он вернулся, в холле никого не было. Миссис Маккензи чем-то
громыхала на кухне. Макдьюи пошел в детскую. Мэри Руа сидела на игрушечном
стуле, среди кукол, и не делала ничего.

Он взял ее на руки. Они были очень похожи, оба рыжие, синеглазые, с
упрямыми подбородками, повернутыми сейчас друг к другу.

-- Давай поужинаем и выкупаемся,-- сказал он,-- А я тебе расскажу про
смелого барсука и про то, как рыжая фея спасла ему жизнь.

Когда она сидела в ванне, он заметил, что она похудела и кожа у нее
стала нездорового цвета. Она не прыгала в воде розовой лягушкой, не
вырывалась, когда он ее умывал. Но слушала она внимательно.

А он удивился сам, как меняется вся история. Барсук был теперь истинным
героем, благородным, мужественным, наделенным и разумом, и чувствами.
Рассказывая о том, как захлопнулась ловушка, Макдьюи ощутил боль в сердце и
услышал, что Мэри вскрикнула. Давно не слышал он ее голоса. Но пожалела она
зверя, а не его.

Когда же он заговорил о том, как Лори баюкала барсука, по щекам у Мэри
потекли слезы. Она плакала в первый раз с того несчастного часа. Он взял ее
на руки и сказал:

-- Мэри Руа, я тебя люблю.

Прижалась она к нему чуть-чуть? Показалось ему? Он уложил ее. Она
молчала, и все же ему было много легче: он снова увидел слезы на ее глазах.

Дверь он на ночь не закрыл, чтобы услышать через холл, если она
позовет. Он допоздна просидел над отчетами, а когда собрался лечь, ему было
почти совсем хорошо.

Я богиня Баст, поступлю, как поступают боги.

Я покараю злодея.

Богиней быть нелегко. Кому же и знать, как не мне.

Люди завидуют нашему могуществу. Я завидую людям. Им дано выбирать
между добром и злом.

У нас, богов, нет ни добра, ни зла, одна лишь наша воля. Сегодня моя
воля в том, чтобы уничтожить Рыжебородого.

Когда Макдьюи кончил ночную работу и ложился, надеясь, что пыткам его
скоро конец, на городок надвинулась буря. Сперва захлопали двери наверху, и
он пошел запереть их. Потом, когда он выглянул из окна, ветер рванул его
рубашку, растрепал ему волосы и отхлестал его по щекам. Он поспешил закрыть
и окна.

Макдьюи не впервые встречался с шотландским мистралем и знал, что надо
покрепче запереть все окна и двери. Заглянув в детскую, он увидел, что Мэри
спокойно спит, и проверил окно, чтобы ее не испугало хлопанье створок.
Убедившись, что все в порядке, он пересек холл и лег не раздеваясь.