вызывал чувство тревоги, как будто он знал про Усанкова что-то, не известное
самому Усанкову.
изменится. Даже если ты займешь это место. Все это самообман.
больше всего уязвило чувство превосходства, с каким это было сказано, и кем,
Серегой Ильиным. Что он мог знать? В сущности, мелкая провинциальная сошка.
Таких в подчинении Усанкова десятки. Что он сделал, чтобы так чваниться и
поучать его, Усанкова, попрекать его, который, выбиваясь из сил, тащит этот
воз, единственного, может, во всем управлении, который бьется, чтобы
обеспечить страну моторами, аппаратурой... В результате и от Клячко удары, и
от этих презрение. Один в поле воин. И перед ним возникла картина из детской
книги о Дон Кихоте, смешной рыцарь с тазиком вместо шлема, на тощей кляче,
пустынная равнина, длинное тяжелое копье. Сзади Санчо Пансо; хоть был Санчо,
здесь же полное одиночество, никого не осталось.
замка, что поднималась за молодой зеленью лип. Блистала облупленная позолота
шпиля. Замок показался Усанкову еще выше и угрюмей, чем в прошлый раз. На
набережной Альберт Анисимович остановился, отдышался, прислонился к чугунным
перилам.
оглядываясь.
Ильин объяснил, что у старика тут в замке в архиве хранятся его работы
насчет убийства Павла, разыскания про офицерские заговоры, записки об
истории порядочности в России. Он хочет кое-что передать из этого Ильину и
еще показать в замке некоторые странные закоулки.
- он не кончил, потому что Альберт Анисимович, дымя, подходил к ним.
несмотря на личное свидетельство, в силу сомнений, есть у вас доводы либо же
действует идеология, то есть вы вообще не верите?
отделаться ловким ответом, как-то вывернуться. Вопрос задавался о тех
офицерах, что привиделись им, только о них, но в том-то и дело, что каким-то
образом все вдруг сместилось в иное, о чем он не обязан был отвечать.
"Господи, помилуй, Господи, помилуй", - запели женские голоса часто, а потом
протяжно, забираясь все выше и сладостно замирая где-то под сводами купола.
- не верю. Ни во что такое не верю. Ни в преисподню, ни в небеса, - он
услышал, как внутри него что-то щелкнуло, будто дверь захлопнулась.
относятся, - с вызовом сказал Усанков.
значит, верить и в чудо.
доверчивости. Желаю успеха, только учтите, гражданин кудесник, вы хоть и
верующий, а делаете скверное дело. Куда же вы его тянете? Так ведь в самом
деле рехнуться можно. Серега, очнись, - теперь он обращался к Ильину без
особой надежды и без особого сожаления. - Не заметишь, как переступишь. И
каюк, сойдешь с катушек.
лицо. Затем все ушло, может, вышло, взгляд его прояснился и Ильин молча
покачал головой.
конечно. Придешь. Куда денешься? Деваться-то некуда.
От воды несло гнилью. Усанков шел по мосту. Старомодные фонари блестели
бронзой. Не было конца этому дню с его негаснущим небом в паутине проводов,
в бензиновом перегаре. Тусклые окна старых домов, угрюмая толпа, ободранные
машины и ненужная этому городу устаревшая белая ночь.
Он чувствовал груз своего шага, пространство, которое натягивалось и
рвалось. Перейдя мост, он поднял руку, голосуя. Его ждал Клячко, ему надо
было подготовиться к встрече, как-то пояснить, представить... Садясь в
тесненький "Запорожец", Усанков так и не обернулся. И только когда машина,
урча и стреляя выхлопом, тронулась, что-то обдало его холодком, словно
плащом махнуло, пытаясь удержать. Стоило чуть задержаться, шагнуть в сторону
от исхоженной тропы, согласиться. Тайна подавала знак, она прошла совсем
рядом. Возможность необычного представилась ему раз в жизни, одному из
миллионов... Нет, он не имел права предаваться этим фантазиям. Ему
предстояла тяжелая схватка с Клячко. Придется кое-чем пожертвовать. Ильин
выбыл из игры. Анонимку лучше оставить анонимкой. Душевное расстройство и
всю эту бредовину приберечь, не раскрывать... Постепенно его машина
расчетов, это прекрасное устройство ожило, заработало, набирая скорость,
возвращая его к истинной жизни, ужасной и единственной, которую он
признавал.