на мгновение сдвигала брови и выдавала программу. Точную,
завершенную, не подлежащую сомнениям. И все было просто и ясно,
но идти к подруге с вопросом, в кого влюбляться, казалось
немыслимым. Искра строго осудила бы прежде всего саму
постановку вопроса как явно скороспелую и отчасти
мелкобуржуазную (все, что не было направлено на служение
обществу, Искра считала мелкобуржуазным). А затем последовал бы
логичный анализ собственного Зиночкиного существа, и тут
выяснилась бы такая бездна недостатков, которые Зине предстояло
изжить до того, как влюбляться, что сама возможность любви
откатилась бы лет этак на сорок. И Зиночке тогда оставалось бы
только плакать, потому что иных аргументов, кроме слез и
полного отсутствия логики, у нее не было.
на свет, когда ее уже не ждали: через восемь лет после рождения
Александры, а старшая, Мария, была совсем уже взрослой, с двумя
детьми, и жила с мужем на Дальнем Востоке. У Александры тоже
была семья, она заходила редко, и Зиночке в ее присутствии было
всегда немного не по себе: она считалась маленькой на все
времена. Оставалась мама, вечно занятая своей больницей, в
которой работала старшей операционной сестрой. Но мама -- так
уж получилось -- была настолько старше, что уже не могла
советовать, забыв те времена, когда влюбляются сразу в троих. С
отцом, занятым по горло работой, совещаниями и собраниями, о
таких вопросах говорить было бесполезно, и Зиночка оказалась
предоставленной самой себе в ситуации сложной и непривычной.
письма. Текст их отличался только обращением: "Юра, друг мой!",
"Друг мой Сережа!" и "Уважаемый друг и товарищ Артем!" Далее
туманно говорилось о чувствах, об одиноком страдающем девичьем
сердце, о страшной тайне, которая мешает их дружбе в настоящее
время, но, возможно, все еще обернется к лучшему, и ей, Зине,
удастся совладать со своими страстями, и тогда она, одинокая и
несчастная, попросит снова дружбы, которую сейчас -- временно!
-- вынуждена была отвергнуть. Сочинив послания, в которых
дальнобойные обещания ловко затуманивались роковыми
случайностями настоящего периода, Зиночка очень обрадовалась и
подумала даже, что она ужасно хитрая и прозорливая. Правда,
вопрос, кому их посылать, остался без ответа, но с этим Зина
решила пока не спешить: хватит и того, что она самостоятельно
нашла выход, до которого никто на свете -- даже Искра! --
никогда бы не додумался. Поэтому она положила письма в учебник
и немного повеселела. Контрольную при этом она, естественно,
сделать не успела, но выдала математику Семену Исаковичу такого
ревака, что старенький и очень добрый учитель поставил ей
"посредственно".
письма, а кому -- одному! -- не отправлять. Но тут выяснилось,
что два письма она куда-то подевала и осталось всего одно:
было, она его и сунула Артему, когда рассаживались по партам
после большой перемены.
выйти к доске, получил "плохо" и попросил запиской свидания.
Зиночка не рассчитывала на свидание, но очень обрадовалась.
уединились в школьном дворе после уроков.--У тебя это...
неприятности?
помочь только слепой случай или смерть.
доверял. Но она почему-то страдала; он никак не мог взять в
толк, почему она страдает, но искренне страдал сам.
Ты говори, не стесняйся. Я для тебя...
вправду может сделать все, что только она пожелает. А Зиночка
по легкомыслию и женской неопытности пропустила эти три слова.
Три произнесенных Артемом слова из той клятвы, которую он носил
в себе. Три слова, которые для любой женщины значат куда
больше, чем признание в любви, ибо говорят о том, что человек
хочет отдать, а не о том, что он надеется получить. А она
испугалась.
со своим пороком.
припоминая, что говорят героини романов в подобных случаях.--
Мне не нравится тот человек, я даже ненавижу его, но я дала ему
слово.
сообразив, что переигрывает.
было бы просто. Нет, Артем, это не он.
Надо было выкручиваться.
очень серьезно глядя на нее.
говори. Я вообще не трепло, а для тебя...
опять Зиночка ничего не услышала.
уже бросил из-за меня жену. И двоих детей. То есть одного,
второй еще не родился...
Ну что делать, ну что? Конечно, я не пойду за него замуж, ни за
что не пойду, но пока -- пока, понимаешь? -- мы с тобой будем
кок будто мы просто товарищи.
разобралась в ситуации, если хочешь знать. Но теперь пока будет
так, хорошо? Пока, понимаешь?
несчастьях с женатым человеком.-- У тебя замечательная мама, и
я в нее влюбилась. Я почему-то быстро влюбляюсь. Привет!
хотя ей очень хотелось петь и скакать. Артем понимал, что она
наврала ему с три короба, но не сердился. Главное было не то,
что она наврала, а то, что он ей был не нужен. Артем впервые в
жизни открыл, где находится сердце, и уныло -- скакать ему не
хотелось -- поплелся домой. И как раз в это время в
директорский кабинет вошла Валентина Андроновна.
исписанных листка, вырванных из тетради в линейку.
Григорьевич внимания на эту ноту не обратил, поскольку был
заинтригован началом: "Юра, друг мой!" и "Друг мой Сережа!"
Далее шло нечто маловразумительное, но директор дочитал и
весело рассмеялся:
это все ваши зеркала.
любовь, ну и пусть себе играют. Все естественное разумно. С
вашего разрешения.
рванулась к столу:
то бишь в огонь.
Это документ...
директора были длиннее.
Коваленко: она забыла хрестоматию...
быть неинтересно, я имею в виду... Сесть!