березняку, приветствует всех, всему радуется.
Красноярск, "Офсет", 1997 г.
панской усадьбы фашистов и закрепился на задах ее, за старым запущенным
парком.
затем соединили их вместе -- и получилась траншея.
этом участке, густо палили из пулеметов, минометов, а после и пушками
долбить по парку начали.
быстренько установленную, и кущи его, шумя под ветром ночами, напоминали нам
о родном российском лесе.
тополями вперемежку с ясенями и ореховыми деревьями, стояли всевозможные
боги и богини из белого гипса и мрамора, и когда мы трясли ореховые деревья
или колотили прикладами по стволам -- орехи ударялись о каменные головы,
обнаженные плечи, и спелые, со слабой скорлупой плоды раскалывались...
стреляли из автоматов кролей, загоняя их под старый амбар, и кухню совсем
перестали посещать. Повар сначала сердился, а потом приладился распределять
наш паек панской дворне, которую хозяин покинул на произвол судьбы, убежав с
немцами. Одной востроглазой паненке, молодой, но уже пузатенькой, ротный
поваp валил каши без всякой меры, и мы смекнули, что тут к чему. "О-о, пан
повар!" -- восхищалась паненка, принимая котелок, стреляла в кашевара
глазами, беспричинно улыбалась и уходила, этак замысловато покачивая бедрами
и как-то по-особенному семеня ножками. Может, нам это лишь казалось, не
знаю.
гимнастерки, одним словом, обжились, как дома, и начали искать занятия. И
нашли их. Пожилой связист, мой напарник, чинил в конюшне хомуты и сбрую.
Бронебойщик стеклил окна в пристройке, где обитала дворня. Командир
отделения ефрейтор Васюков приладился в подвале гнать самогонку из фруктовой
падалицы, ходил навеселе. А младший лейтенант, наш взводный, вечерами играл
на рояле в панском доме непонятную музыку.
стоял рояль орехового цвета. Большое зеркало там было с деревянными
ангелочками на раме и сооружение, напоминающее и кровать, и скамейку, и
диван одновременно. Нам пояснили -- канапе! Один солдат с придыхом вымолвил,
услышав это слово: "Во, падлы, буржуи, живут, а!"
закружившая голову ротному кашевару, -- проживала сама пани Мария -- дочь
пана, -- дама одинокая и "бардзо пенькна и повижна".
может, так и было, баба и баба. И все же в худенькой женщине с распущенными
по плечам белокурыми волосами, в тонкой и белой шее, в разрезе удлиненных
или надменно прищуренных глаз и особенно во лбу, большом и умном, было
что-то такое, отчего мы смолкали в этой комнате, ничего тут не трогали, а
младший лейтенант все играл и играл на рояле. "Рахманинова играл", -- сказал
нам один узбек из пополнения.
неделю после нашего блаженного житья в панской усадьбе, и мы поняли: райские
эти кущи скоро придется покидать, наступать надо будет.
переднего края все усиливался, и многие деревья, да и панский дом были уже
повреждены снарядами и минами. Дворня перешла жить в подвалы, и днем ей
шляться по усадьбе запретили.
богинями. Особенно досталось одной богине. Она стояла в углублении парка,
над каменной беседкой, увитой плющом. Посреди беседки был фонтанчик, и в нем
росли лилии, плавали пестрые рыбки. Но что-то повредилось в фонтанчике, вода
перестала течь, лилии сжались, листья завяли, и рыбки умерли без воды, стали
гнить и пахнуть.
стыдливо прикрывая грех тонкопалою рукою. Она уже вся была издолблена
осколками, а грудь одну у нее отшибло. Под грудью обнажились серое пятно и
проволока, которая от сырости начала ржаветь. Богиня казалась раненной в
живое тело, и ровно бы сочилась из нее кровь.
говорил по-русски, потому что мать у него была русская, а отец узбек. Узбек
этот по фамилии Абдрашитов в свободное от дежурства время все ходил по
аллее, все смотрел на побитых богов и богинь. Глаза его, и без того
задумчивые, покрывались мглистою тоской.
фонтанчиком, и глядел, глядел на нее, Венерой называл, женщиной любви и
радости именовал и читал стихи какие-то на русском и азиатском языках.
ним, подтрунивали по-солдатски солоно, а то и грязно. Абдрашитов спокойно и
скорбно относился к нашим словам, лишь покачивал головой, не то осуждая нас,
не то нам сочувствуя.
скульптуру над фонтаном. Ходили удостовериться -- правда, ползает на
карачках Абдрашитов, собирает гипсовые осколки, очищает их от грязи носовым
платком и на столике в беседке подбирает один к одному.
фокусниками навоюешь!.."
взглядом, и тот махнул рукой и подался из парка в подвал, где прела у него
закваска для самогонки.
тревожно было на передовой -- ждали контратаки немцев, готовившихся прогнать
нас обратно за речку Вислоку и очистить плацдарм.
была протянута по парку и уходила в подвал панского дома, куда прибыл,
обосновался командир роты со своей челядью. По заведенному не нами, очень
ловкому порядку, если связь рвалась, мы, и без того затурканные и
задерганные связисты с передовой, должны были исправлять ее под огнем, а
ротные связисты -- нас ругать, коль мы не шибко проворно это делали. В свою
очередь, ротные связисты бегали по связи в батальон; батальонные -- в полк,
а дальше уж я не знаю, что и как делалось, дальше и связь-то повреждалась
редко, и связисты именовали себя уже телефонистами, они были сыты, вымыты и
на нас, окопных землероек, смотрели с барственной надменностью.
Маленький, с неумело обернутыми обмотками, он весь уж был в глине и гипсе,
исхудал и почернел совсем и на мое бойкое "салям алейкум!", тихо и виновато
улыбаясь, отвечал: "Здравствуйте!" Я спрашивал его, ел ли он. Абдрашитов
таращил черные отсутствующие глазки: "Что вы сказали?" Я говорил, чтобы он
хоть прятался при обстреле -- убьют ведь, а он отрешенно, с плохо скрытой
досадой ронял: "Какое это имеет значение!"
Максимов Альберт
Маккарти Кормак
Майер Стефани
Акунин Борис
Шилова Юлия
Куликов Роман