Чтение 13–й страницы книги ~Алмазная колесница (том 2)~

- Его превосходительство говорит, что ударных групп будет две, в каждой всего по два человека. Больше нельзя - подозрительно. Остальные участники операции должны держаться от холма на расстоянии и ждать сигнала. После сигнала бежать прямо по воде, уже не соблюдая маскировки. Тут главное - скорость.

Теперь зашумели все разом, причем очень горячо, а инспектор Асагава, до сей минуты не раскрывавший рта, вышел вперед и принялся кланяться, будто заводной, и всё повторял: "Какка, таномимас нодэ! Какка, таномимас нодэ!"

- Все хотят попасть в ударную группу, - сообщил Сирота. - Господин Асагава просит позволения искупить свою вину, говорит, что иначе ему будет очень трудно жить на свете.

Вице-интендант поднял руку, и сразу наступила тишина.

- Я хочу спросить мнение господина русского вице-консула, - обратился Суга по-английски к Фандорину. - Что вы думаете о моем плане? Это ведь наша с вами общая операция. Операция двух "вице".

Он улыбнулся. Все теперь смотрели на Фандорина.

- Честно говоря, я удивлен, - медленно произнес титулярный советник. - Ударные г-группы, оцепление из пехотинцев - всё это замечательно. Но где же меры для того, чтобы взять заговорщиков живьем? Ведь нам важны не столько они сами, сколько их связи.

Сирота перевел сказанное - очевидно, не все полицейские знали английский.

Японцы как-то странно переглянулись, один седоусый даже крякнул, будто гайдзин сморозил глупость.

- Мы, конечно, попытаемся взять преступников, - вздохнул вице-интендант, - но вряд ли получится. Людей этого сорта почти никогда не удается захватить живьем.

Реплика Фандорину не понравилась, в нем с новой силой шевельнулись подозрения.

- Тогда вот что, - заявил он. - Я должен быть в одной из ударных групп. В этом случае даю гарантию, что по крайней мере одного з-заговорщика вы получите не мертвым, а живым.

- Могу я спросить, каким образом вы это сделаете?

Чиновник уклончиво ответил:

- Когда я был в плену у турок, меня там научили одной штуке, но лучше заранее не рассказывать, сами увидите.

Его слова произвели на японцев странное действие. Полицейские зашушукались, а Суга недоверчиво переспросил:

- Вы были в плену?

- Ну да. Во время недавней балканской кампании.

Давешний седоусый посмотрел на Эраста Петровича с явным презрением. Взгляды остальных тоже никак нельзя было назвать лестными.

Вице-интендант подошел, великодушно похлопал Фандорина по плечу:

- Ничего, на войне всякое бывает. Во время экспедиции на Формозу гвардейский поручик Татибана, храбрейший офицер, тоже попал в плен. Он был тяжело ранен, без сознания, китайцы взяли его прямо в госпитальной повозке. Конечно, потом, придя в себя, он удавился на бинте. Но не всегда под рукой есть бинт.

Потом он повторил то же самое остальным (Эраст Петрович разобрал имя "Татибана"), а Сирота тихонько объяснил:

- В Японии считается, что самурай не может попадать в плен. Дикость, конечно. Предрассудок, - поспешно добавил письмоводитель.

Титулярный советник разозлился. Повысив голос, упрямо повторил:

- Я должен быть в ударной группе. Настаиваю на этом. П-позволю себе напомнить, что без меня и моих помощников никакой операции вообще бы не было.

Между японцами возникла дискуссия, предметом которой явно был Фандорин, но переводчик изложил суть спора коротко и немного сконфуженно:

- Это... Ну в общем... Господа полицейские обсуждают ваш цвет кожи, рост, величину носа...

- Могу я попросить вас раздеться до пояса, - вдруг обратился к титулярному советнику Суга.

И, подав пример, первым снял китель с рубашкой. Тело у вице-интенданта было плотно сбитое, крепкое, а живот хоть и большой, но совсем не дряблый. Внимание Эраста Петровича, впрочем, привлекли не столько особенности генеральской анатомии, сколько старинный золотой крестик, свисавший на выпуклую безволосую грудь. Поймав взгляд Фандорина, Суга пояснил:

- Триста лет назад наш род был христианским. Потом, когда европейских миссионеров изгнали из страны, а их веру запретили, мои предки отреклись от чужеземной религии, но крестик сохранили как реликвию. Его носила моя прапрапрабабка, донна Мария Суга, которая предпочла отречению смерть. В память о ней я тоже принял христианство - теперь это никому не возбраняется. Разделись? А теперь посмотрите на меня и на себя.

Он встал рядом, плечом к плечу, и стало ясно, зачем понадобилось раздевание.

Мало того, что вице-консул возвышался над соседом на целую голову, так еще и его кожа сияла явно неяпонской белизной.

- Крестьяне почти голые, - сказал Суга. - Вы будете торчать над полем и сверкать, как заснеженная гора Фудзи.

- Всё равно, - твердо заявил титулярный советник. - Я должен быть в ударной г-группе.

Больше его убеждать не стали. Полицейские сгрудились вокруг своего начальника, переговариваясь вполголоса. Потом седоусый громко выкрикнул: "Кусо! Умано кусо!"

Расхохотавшись, вице-интендант хлопнул его по плечу.

- Что он с-сказал?

Сирота пожал плечами:

- Комиссар Иваока сказал: "Навоз. Конский навоз".

- Это он про меня? - вспыхнул Эраст Петрович. - Скажите ему, что в таком с-случае он...

- Нет-нет, как вы могли подумать! - перебил письмоводитель, прислушиваясь к разговору. - Тут другое... Инспектор Асагава спрашивает, как быть с вашим ростом. Крестьяне не бывают такими дырдами. Я правильно сказал это слово?

- Правильно, правильно.

Фандорин с подозрением следил за действиями комиссара Иваоки. Тот отделился от группы, снял белую перчатку и зачерпнул пригоршню навоза.

- Господин Сасаки из отдела особо важных преступлений говорит, что вы настоящий кирин, но это ничего, потому что крестьяне все равно никогда не распрямляются.

- Кто-кто я?

- Кирин - это такой мифический зверь. Как жирафа.

- А-а...

Седоусый подошел, слегка поклонился и шлепнул кусок навоза прямо на белую грудь российского дипломата. Тот так и обомлел.

- Ну вот, - перевел Сирота. - Теперь вы уже непохожи на заснеженную вершину Фудзи.

Комиссар Иваока разамазывал по животу Эраста Петровича желто-коричневую дурно пахнущую массу.

Фандорин морщился, но терпел.

Благородный муж

Так чист, что не запачкать

Даже навозом.

Тигр на свободе

Оказывается, к зловонию привыкнуть можно. Запах навоза перестал терзать обоняние титулярного советника довольно скоро. Гораздо хуже были мухи. Привлеченные аппетитным ароматом, они слетелись на бедного Фандорина со всего японского архипелага или, по меньшей мере, со всей префектуры Канагава. Сначала он пробовал их отгонять, потом перестал, потому что машущий руками крестьянин мог привлечь к себе внимание. Стиснув зубы, молча сносил тошнотворное щекотание множества зеленых тварей, деловито ползавших по спине, груди, лицу.

Скрюченный дипломат медленно двигался по колено в воде, выдергивая какую-то растительность. Никто не удосужился объяснить ему, как выглядят сорняки, поэтому, скорее всего, он расправлялся с ростками риса, однако обливающегося потом чиновника это тревожило меньше всего. Он ненавидел и рис, и заливное земледелие, и собственное упрямство, обеспечившее ему участие в ударной группе.

Вторым членом группы был инициатор навозного помазания седоусый Иваока. Правда, пышных, браво подкрученных усов у комиссара уже не было - сбрил перед началом операции, чтобы больше походить на крестьянина. Эрасту Петровичу свои отстоять удалось, но их размочили и спустили по углам рта двумя сосульками. Это было единственное, что сейчас утешало титулярного советника, - во всех прочих отношениях Иваока устроился куда лучше.

Во-первых, им совершенно не интересовались мухи, которым вполне хватало пахучего Эраста Петровича. Во-вторых, по чавкающей грязи комиссар передвигался без видимых усилий, да и прополка ему, похоже, была не в тягость - он то и дело останавливался и отдыхал, поджидая отставшего напарника. А самую большую зависть у Фандорина вызывал большой белый веер, которым запасся предусмотрительный японец. Дорого бы сейчас заплатил титулярный советник, чтобы хоть изредка обдать лицо движением воздуха, сдуть с него проклятых насекомых.

В соломенной шляпе, опущенной чуть не до подбородка, были проделаны две дырки, чтобы наблюдать за храмом, не поднимая головы. Двести шагов, отделявших холм от края поля, оба "крестьянина" преодолели часа за полтора. Теперь топтались в нескольких саженях от суши, но ближе ни-ни, чтобы не переполошился дозорный. И так, поди, глаз с них не спускает. Повернулись и так, и сяк - пусть убедится, что люди они мирные, безобидные, оружие им прятать негде.

Группа поддержки, из шести переодетых (а вернее, раздетых) полицейских, держалась на отдалении. Еще одна работала с другой стороны, отсюда не видно.

Вице-интендант всё не появлялся, и Фандорин забеспокоился - сумеет ли разогнуться, когда наконец наступит время действовать? Осторожно помял рукой поясницу - та отозвалась ломотой.

Вдруг Иваока, не поднимая головы, тихонько зацыкал.

Началось!

По дорожке к храму шли двое: впереди степенно шествовал синтоистский жрец-каннуси в черном одеянии и колпаке, за ним семенила храмовая прислужница-мико в белом кимоно и алых шароварах, по сторонам ее набеленного лица свисали длинные прямые волосы. Она споткнулась, уронила какую-то миску, грациозно опустилась на корточки. Потом побежала догонять жреца, по-девичьи нескладно вихляя бедрами. Фандорин поневоле улыбнулся - ай да Асагава, какие актерские способности!

Перед лестницей каннуси остановился, окунул в миску веничек, стал махать им во все стороны, что-то напевая - это Суга приступил к обряду очищения. Усы у вице-интенданта, как и у Фандорина, свисали книзу, а кроме того, к подбородку его превосходительства еще и приклеили длинную седую бороденку.

Комиссар шепнул:

- Go!

Дозорный наверняка смотрит только на нежданного гостя, ему сейчас не до крестьян.

Стараясь не шлепать по воде, Эраст Петрович двинулся к холму. Четверть минуты спустя оба уже были в зарослях бамбука. По лодыжкам титулярного советника стекала жидкая грязь.

Иваока поднимался по склону первым. Сделает несколько бесшумных шагов, прислушается, потом машет напарнику - давай, мол, можно.

Так, глядя в широкую, мускулистую спину комиссара, Фандорин и добрался до вершины.

Залегли под кустом, стали осматриваться.

Точку Иваока рассчитал идеально - отсюда было видно и святилище, и каменную лестницу, по которой медленно поднимались две фигуры, черная и бело-красная. На каждой ступеньке Суга останавливался, махал своим веничком. Его гнусавый напев постепенно приближался.

Наверху, под священными воротами, дожидался Сэмуси. Он был в одной набедренной повязке - надо полагать, чтоб продемонстрировать свое уродство - и униженно кланялся до земли.

Изображает убогого калеку, нашедшего пристанище в заброшенном храме, догадался Фандорин. Хочет разжалобить священника.

А что остальные?

Вот они, голубчики.

Сацумцы спрятались за святилищем - Суге и Асагаве с лестницы не разглядеть, а отсюда, из кустов было отлично видно.

В какой-нибудь дюжине шагов от комиссара и титулярного советника стояли, вжавшись в стену, трое мужчин в легких кимоно. Один, с подвязанной левой рукой, осторожно выглядывал за угол, двое остальных не спускали глаз с сухорукого.

У всех троих мечи, отметил Фандорин. Где-то раздобыли новые. А огнестрельного оружия не видно.

Сухорукому на вид было хорошо за сорок - в приклеенной к темени косичке просвечивала седина. Двое других - совсем молодые парни.

Вот "жрец" заметил бродягу. Перестал распевать заклинания, прокричал что-то сердитое, стал быстро подниматься. "Мико" поспевала за ним.

Горбун плюхнулся на коленки, уткнулся лбом в землю. Отлично - легче будет взять.

Комиссар, похоже, был того же мнения. Тронул Фандорина за плечо: пора!

Сунув руку под набедренную повязку, Эраст Петрович потянул тонкую веревку, обмотанную вокруг пояса. Быстро намотал ее с кисти на локоть, большую петлю оставил висеть.

Иваока понимающе кивнул, показал пальцами: сухорукий - твой, остальные двое мои. Это было разумно. Если уж брать живьем, то, конечно, главного.

"А где твое-то оружие?" - тоже жестом спросил Фандорин.

Комиссар сначала не понял. Потом, коротко улыбнувшись, протянул веер. Оказалось, что веер не бумажный и не картонный, а стальной, с остро наточенными краями.

"Подожди, я первый", - велел Иваока.

Беззвучно переместился вдоль кустов, обходя сацумцев сзади.

Вот он появился у них за спиной: лицо сосредоточено, колени полусогнуты, ноги бесшумно переступают по земле.

Самураи его не видели и не слышали - смотрели только в затылок своему старшему, а тот наблюдал за происходящим на лестнице.

Суга лицедействовал вовсю: орал, размахивал руками, даже пару раз стукнул "бродягу" веничком по загривку. "Мико" стояла чуть сбоку от Горбуна, скромно потупив взор.

Эраст Петрович приподнялся, начал раскачивать аркан.

Еще секунда - и начнется.

Иваока свалит одного, схватится со вторым. Услышав шум, Суга с Асагавой скрутят горбатого. Дело титулярного советника - метко набросить петлю да потуже затянуть. Фокус при известной сноровке нехитрый, а сноровка у Эраста Петровича имелась: за многомесячное сидение в турецком плену от скуки и безделья напрактиковался. Сработано будет чисто.

Он так и не понял, что произошло: то ли Иваока был недостаточно осторожен, то ли сацумец обернулся по случайности, но так или иначе "чисто сработать" не получилось.

Последний из самураев, самый молодой, оглянулся, когда комиссару оставалось до него шагов пять. Реакция у парня была просто фантастическая.

Еще не завершив поворота головы, он взвизгнул и рванул клинок из ножен. Двое остальных, будто выкинутые распрямившейся пружиной, отлетели от стены и тоже обнажили оружие.

Над головой Иваоки сверкнул меч, ударился о подставленный веер, с лязгом и искрами отскочил. Комиссар чуть повернул кисть, раскрыл свое странное орудие шире и чиркнул им по воздуху - словно играючи, однако стальной край задел сацумца по горлу. Брызнула кровь, и с первым противником было покончено. Он рухнул наземь, схватившись руками за шею, и вскоре затих.

Второй смерчем налетел на Иваоку, но старый волк легко увернулся от удара. С обманчивой небрежностью шлепнул врага веером по запястью, и меч выпал из рассеченной руки. Самурай нагнулся и подхватил катану левой рукой, но комиссар нанес новый удар, и сацумец повалился с расколотым черепом.

Всё это заняло какие-нибудь три секунды, Фандорин так и не успел метнуть аркан. Стоял, описывая над головой свистящие круги, но сухорукий двигался с такой быстротой, что выбрать момент для броска никак не удавалось.

Стальной клинок сшибся со стальным веером, и грозные противники отскочили в разные стороны, закружили друг против друга, готовые к новому прыжку.

Воспользовавшись тем, что сухорукий замедлил движение, Эраст Петрович бросил петлю. Та рассекла воздух - но сацумец с места прыгнул вперед. Отбил веер, развернулся вокруг себя, присел и рубанул Иваоку по ногам.

Произошло ужасное: ступни комиссара еще стояли, а отсеченные лодыжки соскочили и уткнулись в землю. Старый служака покачнулся, но еще до того, как он упал, клинок рассек его пополам - от правого плеча до левого бедра. Тело осело бесформенной грудой.

Торжествуя победу, сухорукий застыл на месте всего на секунду, не долее, но Фандорину этого хватило, чтобы сделать новый бросок, на сей раз безошибочно точный. Широкая петля обвила плечи самурая. Дав ей опуститься до локтей, Эраст Петрович затянул аркан, рванул его на себя так, что сацумец завертелся вокруг собственной оси. Понадобилось всего несколько мгновений, чтобы скрутить пленника и уложить на землю. Свирепо ощерившись, тот корчился, даже пытался дотянуться до веревки зубами, но поделать ничего не мог.

Суга и Асагава приволокли Горбуна, у которого кисти рук были прикручены к щиколоткам, так что ни идти, ни стоять он не мог - отпущенный, повалился на бок. Изо рта у него торчал деревянный кляп с тесемками, завязанными на затылке.

Вице-интендант подошел к искромсанному комиссару, тяжело вздохнул, но этим проявление скорби и ограничилось.

К Фандорину генерал обернулся уже с улыбкой.

- А про сигнал-то забыл, - весело сказал он, показывая свисток. - Ничего, мы и без подмоги справились. Двух главных негодяев взяли живьем. Это неслыханная удача.

Он остановился перед сухоруким. Тот уже не метался по земле - лежал неподвижный, бледный, с зажмуренными глазами.

Суга сказал что-то резкое, презрительно пнул лежащего ногой, потом взял за шиворот и рывком поставил на ноги.

Самурай открыл глаза. Никогда еще Фандорин не видел в человеческом взгляде такого звериного бешенства.

- Отличный способ, - сказал Суга, ощупывая петлю аркана. - Нужно будет взять на вооружение. Теперь я понимаю, как турки сумели взять вас в плен.

Титулярный советник промолчал - не хотелось разочаровывать японца. На самом деле он попал в плен с отрядом сербских волонтеров, отрезанных от своих и израсходовавших все патроны. По самурайским понятиям, им, видимо, полагалось удавиться на собственных портупеях...

- Зачем это? - спросил Эраст Петрович, показывая на кляп во рту Горбуна.

- Для того, чтобы он не вздумал...

Договорить Суге не удалось. Хрипло зарычав, сухорукий коленом отшвырнул генерала в сторону, ринулся вперед и с разбега приложился лбом об угол храма.

Раздался тошнотворный хруст, и связанный рухнул лицом вниз. Под ним быстро расплывалась красная лужа.

Суга присел над сухоруким, пощупал пульс на шее, безнадежно махнул рукой.

- Хами нужен для того, чтобы пленник не откусил себе язык, - окончил за начальника Асагава. - Таких врагов мало взять живыми. Нужно и потом не давать им умереть.

Потрясенный Фандорин молчал. Ему было совестно - и не только за то, что плохо связал важного преступника. Еще стыднее было за другое.

- Мне нужно вам кое-что сообщить, инспектор, - покраснев, сказал он и отвел Асагаву в сторону.

Подле единственного пленного остался вице-интендант: проверил, хорошо ли затянуты веревки. Удостоверившись, что все в порядке, отправился осматривать храм.

Тем временем Фандорин, заикаясь больше обычного, признавался инспектору в своем коварстве. Рассказал и про смолу, и про свои подозрения в адрес японской полиции.

- Я знаю, что д-доставил вам много неприятностей, повредил вам в г-глазах начальства. Прошу простить и не держать зла...

Асагава выслушал его с каменным лицом, только губы немного подрагивали, выдавая волнение. Эраст Петрович был готов к резкой, вполне заслуженной отповеди, но инспектор его удивил.

- Вы могли мне ни в чем не признаваться, - тихо сказал он. - Я никогда бы не узнал правды, и вы остались бы безупречным героем. Но ваше признание потребовало еще больше мужества. Извинение принято.

Он церемонно поклонился, Фандорин ответил точно таким же поклоном.

Из храма вышел Суга, держа в руках три узелка.

- Больше ничего нет, - сказал он. - Мастера обыска потом поищут тщательней. Может, найдут какой-нибудь тайник. Хотелось бы знать, кто помогал этим злодеям, кто снабдил их новыми мечами. О, мне есть о чем потолковать с господином Сэмуси! Я допрошу его лично. - И вице-интендант улыбнулся так плотоядно, что Эраст Петрович засомневался, будет ли допрос проведен в соответствии с цивилизованными нормами. - Всех ждут награды. Вас, Фандорин-сан, высокий орден. Может быть, даже... Миро! - вдруг закричал генерал, показывая на Сэмуси пальцем. - Хами!!!

Титулярный советник увидел, что деревяшка уже не торчит у Горбуна между зубов, а висит на тесемке. Инспектор кинулся к пленнику, но поздно - тот широко разинул рот, с рычанием сомкнул челюсти, и на его голую грудь хлынул густой красный поток.

Раздался истошный рев, перешедший в судорожное бульканье. Суга и Асагава разжали самоубийце зубы, напихали в рот тряпок, но было ясно, что кровь не остановить. Пять минут спустя Сэмуси перестал стонать, затих.

На Асагаву было жалко смотреть. Он кланялся то своему начальнику, то Фандорину, твердил, что не понимает, как арестованному удалось перегрызть веревку, что, видно, веревка была недостаточно крепкой, и что это его, Асагавы, вина - плохо проверил.

Генерал послушал-послушал, да и махнул рукой. Его голос звучал утешающе, Фандорин разобрал знакомое слово "акунин".

- Я говорю, что настоящего злодея живым не возьмешь, как ни старайся, - перевел сам себя Суга. - Когда у человека крепкая хара, с ним ничего не сделаешь. Но задание всё равно выполнено. То-то министр обрадуется, ему до смерти надоело сидеть взаперти. За эти пять дней он измучился и нас всех измучил. Великий человек спасен, Япония будет благодарна за это и России, и лично вам, господин вице-консул.

* * *

В этот вечер Эраст Петрович изменил принципам - поехал домой на "птице-тройке" в исполнении трех рикш. После всех эмоциональных и физических испытаний титулярный советник совершенно выбился из сил. Он сам не знал, что более всего подорвало его силы: кровавое зрелище двух самоубийств или полтора часа прополки, но, едва усевшись в куруму, сразу же уснул, пробормотав лишь:

- Буду спать ночь, день и еще ночь...

Коляска, в которой триумфаторы возвращались в консульство, являла собой поистине необычную картину: посередине похрапывал письмоводитель Сирота в визитке и при галстуке-ленточке; с обеих сторон от этого благопристойного господина, положив свои головы ему на плечи, крепко спали двое полуголых крестьян, один из которых к тому же был весь облеплен подсохшим навозом.

* * *

А проспать ночь, день и еще ночь Эрасту Петровичу, увы, не довелось.