Чтение 13–й страницы книги ~Сестрички не промах~

Она задумалась, потом кивнула, и мы пошли в дом.

На крыльце нас поджидал Иннокентий Павлович. Без приглашения заходить в дом он опасался и устроился в тенечке.

— Пойдем ужинать, — позвала я.

— У меня есть сведения, которые тебя заинтересуют, — сообщил Иннокентий с улыбкой фокусника, только что извлекшего из шляпы живого зайца.

— Сначала дело, — кивнула я, и мы вошли в кухню, где суетился Михаил Степанович, накрывая на стол и подогревая ужин.

Иннокентий извлек из кармана несколько листов бумаги и разложил их на свободном углу стола.

— Вот, — сказал он с гордостью. Мы заглянули в бумаги и мало что поняли, кроме одного: перед нами план какой-то части города. Так оно и оказалось.

— Объясни, — лицом и голосом демонстрируя крайнюю заинтересованность, попросила я.

— Историческая справка, — начал Иннокентий. — Собор, что высится на холме прямо над нами, выстроен в начале двенадцатого века. Тридцать лет спустя на этом самом месте, где мы сейчас стоим, были построены Рождественский и Успенский соборы, соединенные несколькими подземными ходами, один из которых вел к реке. Во время татарского нашествия Рождественский собор был разрушен, на его месте поставили деревянную церковь, она простояла сто пятьдесят лет, после чего была заменена однокупольным каменным храмом. Со временем храм ветшал. В 1837 году половодье достигло небывалого размаха, вода подступила вплотную к большому холму, все пространство здесь было залито, колокольня Рождественского храма рухнула, нанеся ущерб и самому храму. После чего он был разобран, а новый Рождественский собор построен в южной части города, где его можно увидеть и сейчас… Ввиду весеннего бедствия была возведена дамба для защиты города от стихии, а здесь началось большое строительство личных домов: место, как вы заметили, красивое, и до центра рукой подать. Кстати, белый дом на холме — бывшая резиденция губернатора. Подземные ходы во избежание несчастья по ветхости и ненадобности были засыпаны.

— Ясно, — кивнула я, со всей возможной теплотой глядя на Иннокентия. — Очень тебе признательна, Кеша. Боюсь, без твоей помощи поиски сокровищ были бы невозможны.

— Ты же знаешь, — ухмыльнулся он. — Для меня это такие пустяки.

— Отлично, тогда тебе задание повышенной сложности. Узнай все, что можно, вот об этих людях. — Я протянула ему записную книжку, где значились данные обоих паспортов мумии. — А также попытайся узнать что-либо об обладателях кличек Боцман и Мотыль. Я понимаю, это очень сложно…

— Положись на меня, — сказал Иннокентий, коснувшись моего локтя. Заприметив это, Михаил грянул «Вниз по Волге-реке», чем до смерти напугал вошедшего в кухню Евгения и разволновал нас. Впрочем, Михаил Степанович и сам разволновался: Евгений с перепугу едва не выронил поллитровку, которую с любовью нес на груди. Успокоившись, мы сели за стол. Иннокентия обуревала жажда деятельности, чувствовалось, что он сиюминутно готов броситься на поиски Мотыля и Боцмана, но из-за позднего времени вынужден отказаться от этой мысли.

Мы выпили по маленькой и закусили свежей картошечкой, сваренной с укропом, к ней шли огурчики, соленые грибки и салат из свежих помидоров и капусты, сдобренный майонезом. Хозяин продолжал нас баловать. Под такую закуску грех было не выпить по второй.

— Завтра холодец сварганю, — сообщил Евгений, лучисто глядя на меня. — С чесноком и хреном — пальчики оближете.

Мы мечтательно воззрились на потолок, перевели благодарный взгляд на хозяина и приналегли на закуску. Несмотря на это, мыслительные процессы во мне продолжались, из головы не шло наводнение 1837 года.

— Евгений, — начала я, рассмотрев эту мысль и так и эдак. — А не было ли в ваших краях прошлым летом какого бедствия?

Хозяин выпучил глаза и даже отставил стопку, которую собирался наполнить остатками водки. Он явно был потрясен моим провидческим даром.

— Ты какое бедствие имеешь в виду, Елизавета Петровна? — уточнил он.

— К примеру, наводнения у вас не водятся?

Мышильда с уважением покосилась на меня и впилась взглядом в лицо Евгения.

— Было, — крякнул он. — Весь низ улицы стоял в воде по самые крыши. Дожди зарядили, страсть, вода в реке поднялась, а тут новую дамбу прорвало. Говорят, заместо бетона там один песок, ну и поплыл вместе с водичкой. — Евгений смутился своим несколько игривым тоном и закончил со вздохом:

— Большое было бедствие.

— Весной? — едва сдерживая дрожь нетерпения, спросила я.

— Зачем весной? Летом. — Тут он задумался и сказал:

— Аккурат в ту ночь, когда соседский дом сгорел. Тогда и прорвало. Мамаша, покойная, все твердила: мол, беда одна не ходит.

— Я вот еще что спросить хотела, — начала я. — Ленкиного ухажера как звали?

Евгений задумался, потом ответил убежденно:

— Ванькой, Иваном то исть. Я с ним дружбу не водил, фамилии его не знаю, но сам не раз слышал, как Ленка его называла: точно, Иван.

Мы с Мышильдой переглянулись с видом глубочайшего удовлетворения.

— Вроде бы все ясно, — сказала сестрица, когда мы, устроившись на терраске на своих постелях, вознамерились послушать соловья. — Мумия — Ленкин ухажер. Думал уйти через подземный ход, впопыхах оступился и сломал лодыжку, а тут еще одна беда: прорвало дамбу, и вода залила часть подземелья. Выход был один: сдаться милиции, но он не захотел, а потом, когда все заполыхало, уже и не смог. В ловушке оказался. С одной стороны вода, с другой огонь. Умер он скорее всего от удушья.

— Да, не повезло, — согласилась я. А потом задумалась о Ленке. — Слушай, вполне возможно, о том, что дамбу прорвало, она так и не узнала и считает, что Иван ее жив и здоров. Небось еще злится, что писем ей не пишет, а он… — В этом месте я вздохнула, а Мышильда, приподнявшись, посмотрела на меня с интересом, потом изрекла неопределенно: «Да-а-а» — и затихла. Однако ненадолго.

— Елизавета, — позвала она минут через пять. — Большое у меня беспокойство в отношении нашего троюродного.

— Если еще раз сунется, я ему точно ноги переломаю.

Утром мы встали рано, наспех выпили чаю и отправились на пустырь, ноги промокли от росы, а душа рвалась навстречу новому дню.

Первое, что мы увидели возле фундамента, — это мечущийся Михаил Степанович. Он носился от своего шалаша к соседской дыре, потрясая кулаками и выкрикивая ругательства героическим басом, без видимого толку, надо сказать. Причина гнева стала ясна через минуту: опять рыли. Обежав фундамент по периметру, Мышильда с отчаянием констатировала наличие двух новых раскопов. Эдуард по-прежнему тяготел к флигелю, и только это спасало его от неминуемой кары.

— Это что же такое? — всплеснув руками, запричитала Мышильда. — Он что, вражина, слов человеческих не понимает?

— Ну, все, — выдохнула я, направляясь к дыре. Михаил Степанович бежал впереди, на ходу поясняя:

— Всю ночь глаз не сомкнул, всю ночь, и только под утро…

— Ты его видел? — спросила я. Михаил смутился, но соврать не рискнул.

— Нет. В крайне короткий промежуток времени изловчился, подлец…

Стало ясно, что, несмотря на истовые заверения, Михаил Степанович спал крепко и непробудно, а проснувшись под утро и завидя следы бурной деятельности нашего соседа, впал в отчаяние и начал бегать кругами. В этом случае ломиться в дом в шесть утра и пугать хозяйку все-таки не стоило, но я уже достигла дыры и заглянула в нее. Бабка сидела на крыльце, точно поджидая; завидев меня, она вскочила и громко крикнула:

— Нету его, совсем нету! Вчера съехал! — После чего, дико выпучив глаза, она дважды пискнула:

— Свят, свят, — и торопливо исчезла в доме.

— Как тебе это нравится? — спросила я Мышильду, когда мы уныло возвращались к родному фундаменту.

— Совсем не нравится. Троюродный сменил базу, теперь выслеживай его, точно у нас нет других занятий.

— Да, — со вздохом согласилась я. — Придется ночью самой заступать.

— Я с тобой, — с готовностью сказала Мышь и одарила меня чистым и ясным взором.

— Я знала, что могу на тебя положиться, — с легким всхлипом ответила я и торопливо отвернулась. Мышильда впервые за двадцать пять лет взяла меня под руку, я по возможности передвинула локоть ближе к колену, и таким вот образом мы достигли фундамента.

Михаил Степанович к этому времени вдоволь набегался и исчез в шалаше, как видно решив не мозолить глаза, дабы не попасть нам под горячую руку и не лишиться обеда. Мы устроились поодаль, и сестрица сказала:

— Очень я беспокоюсь за нашу мумию. Гад троюродный шастает на приволье, как бы он ее не отыскал, а отыскав, не ограбил. С «бабками» у братца явно туго, а здесь тысяча баксов — соблазн велик.

— Что предлагаешь? — деловито осведомилась я.

— Думаю, вещдоки следует на время изъять и перепрятать, а когда придет черед сообщать в милицию, назад вернуть.

— Дело говоришь, — кивнула я, и мы спустились в подземный ход.

Мышильда натянула резиновые перчатки, извлекла из куртки мумии все вещественные доказательства, и мы с облегчением вышли на свет Божий.

— Куда спрячем? — задала я очередной вопрос, ни одно место не казалось нам надежным.

— Думаю, лучше зарыть в земле, вон у забора. Вредитель там не копает, значит, случайно не нарвется.

Сложив ключи, бумажник и записку в целлофановый пакет, мы закопали его в зарослях крапивы. Мышильда, покосившись на дело наших рук, тяжко вздохнула и заметила:

— Бриллиантовый блеск манил… и толкал на неблаговидные поступки.

— Да брось ты расстраиваться, — попробовала я утешить ее. — Мы ж их вернем. Пусть полежит немного в подвале, я имею в виду Ленкиного ухажера. Можно представить, что потайную дверь мы еще не обнаружили и его тоже.

— Представить можно что угодно, — вздохнула сестрица. Чтобы отвлечь себя от неприятных мыслей, мы с удвоенным рвением взялись за работу. Расчищали фундамент от грязи, а из головы моей не шли мысли о подземных ходах, не одном, а многих, если историческая справка верна. — Выходит, дом наш стоит на месте бывшего храма, — точно читая мои мысли, заметила Мышильда. — И нижние камни фундамента вполне могут быть аж шестнадцатого века.

Мне в это как-то не верилось, но я все равно кивнула и высказала волновавшую меня мысль:

— Здесь может быть еще один ход или два. А может, и три.

Сестрица распрямила спину и застыла, опершись на лопату.

— А почему вредитель роет ближе к флигелю?

— Потому что у него неточная карта, он не знает, где зарыты сокровища.

— А мне вдруг пришло в голову вот что: во флигеле когда-то была людская кухня.

— И что? — насторожилась я.

— А вдруг дед или сам прадед что-то перепутали.

— Вряд ли, — усомнилась я. — О флигеле в семье никогда и речи не было. А прадед хоть и допился до белой горячки, но не мог быть таким идиотом, чтоб все бездарно перепутать.

— Это еще вопрос, — тягостно вздохнула сестрица.

— Ладно, — попробовала я утешить ее и себя. — Давай разберемся с одной кухней, а потом переключимся на другую.

Мы с энтузиазмом взялись за лопаты. Где-то через час к нам присоединился Михаил, решив поработать перед обедом. Покончив с холодцом, пришел и Евгений, и дело пошло быстрее. К обеду мы окончательно освободили всю территорию фундамента от грязи и даже попытались сориентироваться, но, подумав, отложили это на послеобеденное время.

— Пить не буду, — шепнула испуганно Мышильда, завидя застенчивую улыбку Евгения.

— По маленькой, — вздохнула я и выдала деньги, хозяин удалился, а Михаил стал собирать на стол. Вообще эти двое неплохо уживались. Может, Михаилу не стоит возвращаться в родной город и попробовать попытать счастья здесь? Заодно бы и квартирный вопрос разрешился.