Чтение 13–й страницы книги ~Нелетная погода~

- А вы-то уверены в его существовании?

- Трудно сказать... - сказал Снерг. - Кажется, что-то в этом есть... Я ведь не специалист.

- В этом есть мистика, Станислав Сергеевич, - грустно усмехнулся Латышев. - Обскурантизм, поповщина с поправками на век. Одно время мне казалось, что нашей работой заинтересовался Слава Муромцев, но вскоре и он охладел. Что делать, он - фанатик Проекта и галактической миссии человечества, он и на секунду не может допустить мысли, будто некая высшая сила способна выставить шлагбаум и запрещающие знаки...

- А вы? - жадно спросил Снерг. - Как же вы-то...

- Станислав Сергеевич, признаться, мне горько сознавать, что правы оказались не мы. Но что прикажете делать? Мне пришлось признать, что совокупность фактов укладывается в некую систему, а затем сделать и следующий шаг, логически верный - признать эту систему, за неимением доказательств противного. Бритва Оккама применима и в данном случае. Введя в уравнение сверхцивилизацию, мы не в состоянии ответить на вопрос, почему она ставит преграды на своем пути к звездам. Или инопланетные агрессоры для вас все же при любых обстоятельствах предпочтительнее бога?

- Вряд ли, - сказал Снерг. - Для меня одинаково неприемлемо и то, и другое.

- Настолько, что вы не в состоянии воспринимать неумолимую логику наших аргументов? Да, наших - я не могу, да и не хочу оглядываться назад и покидать мир, в который пришел по убеждению.

- Логику я в состоянии воспринимать, - сказал Снерг, - но я и вправе давать свою трактовку происходящему.

- Какую же? Молчите? Между прочим, ваша передача порой оперирует и более шаткими аргументами, нежели мы сейчас. Драгомиров познакомил вас только с "формулой отражений"?

- Разве есть что-то еще? - настороженно спросил Снерг.

- Есть, - сказал Латышев тихо и веско. - Есть еще и "феномен землеподобных планет". Удивляюсь, как прошла мимо него ваша передача... Впрочем, один из аспектов загадки вы затронули - я имею в виду освещавшуюся вами проблему, вернее, дискуссию о "стерильности". Наука не нашла удовлетворительного объяснения, почему вся десятка землеподобных планет, открытых нами в Ойкумене, "стерильна", почему мы не нашли и следа Разума. Каждая из планет как минимум не меньше, не моложе Земли, обладает развитой фауной, всеми условиями для зарождения разумного существа, но зарождения не произошло. И не произойдет, потому что планеты "десятки" - не планеты.

- То есть?

- Это не планеты, Станислав Сергеевич. Глен, Мустанг, Эльдорадо, Эвридика, Жемчужина... Фактически это планеты, но по сути они - демонстрация Творцом своего могущества. Во-первых, каждая из планет "десятки" - единственная в своей системе, чья орбита лежит в плоскости эклиптики. Во-вторых, в тканях представителей фауны и флоры "десятки" присутствует антиген С, что не имеет места на Земле. В третьих, энергетические каркасы планет "десятки" делают каждую чужой в своей системе, не вписываясь в закономерности энергетических каркасов данных звездных систем. Чужаки в своих системах, чужаки в Ойкумене... Подкидыши. Творец специально предоставил нам планеты для полигонов и поселений, чтобы убедить нас в тщетности наших усилий обойтись без него. Вы ведь знаете, как я помню, что такое правило Кардье?

- Знаю, - сказал Снерг. - Правило, пришедшее на смену правилу Тициуса-Боде. Так сказать, улучшенная его редакция, принятая современной астрономией.

- Совершенно верно. А о "загадке четырех" вы что-нибудь слышали?

- Нет, - сказал Снерг.

- Согласно правилу Кардье, в системе Толимака между орбитами Прозерпины и Лейлы должна находиться еще одна планета, на которой, согласно расчетам, было бы возможно возникновение условий, приводящих к появлению разумной жизни. Такой планеты нет. Аналогичное положение в системах ВД-409, НБ-300К и 67С. Причем в отношении Толимака можно предположить, что такая планета... все же была. Еще более ста лет назад научились, измеряя угловое смещение звезды, определять наличие и массу сопутствующих ей невидимых тел, то есть планет. Однако после того, как корабли Дальней разведки достигли Толимака и исследовали его планетную систему, выявилось расхождение между старыми и новыми данными - как раз на массу планеты, что была бы примерно равна по массе Земле... Она была там, пока мы не в состоянии были до нее добраться, и исчезла, как только мы получили такую возможность. То же - в трех других названных мною системах. Эти данные вы можете получить у Глобинфа, не выходя из этой комнаты, - тридцать лет назад и ученые, и журналисты, уделив загадке должное количество времени, объявили ее результатом несовершенства приборов, имевшихся в распоряжении наших дедов, погрешностями при измерениях - и забыли. Меж тем эти "погрешности" касаются только четырех вышеуказанных систем, в семнадцати других случаях астрономы ничуть не ошиблись, а если и ошиблись, то никак не на массу целой планеты... Вы не находите, Станислав Сергеевич, что происходит нечто странное? Планет, которые по всем законам природы должны существовать, не существует, причем исчезли они едва ли не на памяти нашего с вами поколения. Зато появились другие, которые, по тем же законам природы, не должны существовать в этих системах... Как видите, факты были буквально у вас под носом, но свести их воедино наука не смогла, ибо это было выше ее возможностей. Лишь нам это оказалось по силам. Что вы можете ответить, что сказать? Снова ничтоже сумняшеся толковать о совпадениях?

Он откинулся в кресле и впервые взглянул Снергу в глаза - почти весело, с торжеством.

- Меня уже не нужно убеждать, - сказал он, отвечая на невысказанный вопрос Снерга. - Я хочу убедить вас.

- И вы... - счастливым сдавленным голосом спросил Снерг.

- Если хотите, да, - сказал Латышев. - Я слишком долго терял, Станислав Сергеевич - друзей, уверенность в своих способностях, любимую женщину, надежды. И вот это кончилось. Оказывается, я не бездарность - просто мы решали задачу, не имеющую решения. Бог существует - с этим придется смириться. И я надеюсь, что он все же добр настолько, чтобы простить нам наши невольные прегрешения. И кто знает, - Латышев сделал движение, словно хотел оглянуться на икону-портрет, - кто знает, не дойдет ли он в своей доброте до того, чтобы возместить наши потери...

"Он же ненормальный, - подумал Снерг. - С точки зрения медицины он вполне здоров, но с точки зрения двадцать второго века... Что я тут делаю? Бежать нужно отсюда сломя голову, пока не запутали в свою паутину, еще немного, и я начну искать компромисс - сначала уступлю в малости, что-то допущу, в чем-то уступлю, соглашусь с чем-то второстепенным, пытаясь отстоять главное, потом придется сделать еще один шаг назад, и еще, а там и упрешься лопатками в стену... Наверное, с ним начиналось точно так же. Но что ему противопоставить? Нас не учили с ними бороться, слишком многое принималось априорно, слишком долго мы считали их неопасными чудаками, забавным анахронизмом, а они все это время выжидали своего часа, не расслабляясь ни на секунду, и дождались времени, когда смогли нанести удар ниже пояса...

- Хотите добрый совет, Станислав Сергеевич? - спросил Латышев. - Способность драться до последнего - не всегда положительное качество, иногда - наоборот. Тех, кто слишком поздно становится на сторону победителя, меньше уважают...

Пожалуй, он был искренен в своем желании сделать Снергу добро, он во всем был искренен, но одной искренности в такой ситуации мало, и одна она еще не означает, что твой противник прав...

- Запомните мои слова, Станислав Сергеевич.

- Я запомню, - сказал Снерг. - Могу я ознакомиться с вашими материалами?

- Они приготовлены для вас неделю назад. - Латышев положил на стол толстую синюю папку. - Здесь коды наших программ, расчетов, информационных ячеек Глобинфа, которыми мы пользовались. Абсолютно все. Я уверен, это будет ваш лучший фильм...

- Я тоже надеюсь, - сказал Снерг искренне. "Наверное, это действительно будет мой лучший фильм, - подумал он, - фильм о самой грандиозной в истории человечества ошибке, и портит его, еще не созданный, одна мелочь - пока что все козыри на руках противника..."

Он затворил за собой ажурную калитку того же цвета, что и церковные двери, перекинул через плечо мягкий ремень камеры и побрел без особой цели - когда еше придется пройти по родному городу вот так, не торопясь? Душа требует работы, а работа требует времени, мелькают континенты, отели, космодромы, аэропорты, планеты, станции монора, города сливаются в одну безликую улицу, лица незнакомых встречных и обгоняющих - в одно стандартно-безликое лицо, загадки - в одну ускользающую Тайну, преследуешь ее, как Жар-птицу, а она насмешливо теряет по перышку, и никак не ухватить ее за крыло так, чтобы не вырвалась. И надо же случиться такому - чтобы этот сюрприз преподнес именно родной город...

Иглистая льдинка в сердце не таяла. Снерг спустился к реке - здесь не было набережной, был просто усыпанный обкатанными камешками песок, - сел на обломок дерева, отполированный водой до бархатистой гладкости. Мимо промчались мальчишки, размахивая пластмассовыми бластерами, азартно вопя что-то про джунгли и чудовищ, и снова наступила тишина. Вода, поклокатывая, шелестела у его ног, река впадала в Енисей, а на Енисее стоял Саянск, и при желании, найдись лодка, можно было неспешно доплыть до того места на набережной, где они вчера расстались с дядей Мозесом. Но это отняло бы время, а время сейчас было дороже всего. Нужно было драться - потому что за тобой стояла Земля двадцать второго века, потому что нельзя иначе, потому что ты старше Лермонтова, но твой Демон еще не взлетел, потому что уроженцы этого города защищали на Бородинском поле батарею Раевского. "Вы мне ничего не доказали, - сказал про себя Снерг, обращаясь к Латышеву и Драгомирову, - вы пока что вызвали лишь тягостные раздумья, поставили перед входом в лабиринт, и вы сделали полдела, незадачливые ученики чародея - мало вызвать дьявола, нужно еще уметь с ним управиться, заставить подчиниться, работать на вас, а у вас это еще плохо получается..."

Он поднялся по косогору, быстро прошагал два квартала до ближайшей стеклянной кабины уличного видеофона. Постоял, репетируя предстоящий разговор, убедившись, что продумал все, сел на откидной металлический стульчик и набрал номер.

С экрана с видом профессиональной готовности ему улыбнулся Ипатов, начальник вычислительного центра Сибирского отделения Глобовидения. Узнал Снерга и улыбнулся уже как своему.

- Здорово, - сказал он. - Ты куда запропал? Смотрели твою выдающуюся работу, ждем-пождем тебя с корзиной шампанского, а ты пропадаешь неведомо где.

- Будет вам и кукла, будет и свисток, - сказал Снерг. - Витенька, ты самый лучший, самый трудолюбивый, усидчивый и деятельный начальник ВЦ в Ойкумене...

- Знаю. Дальше.

- Я тебе в последнее время докучал просьбами?

- Вроде не особенно, - осторожно сказал Ипатов. - Это, как я понимаю, преамбула к очередному грабительскому наскоку?

- Угадал, - сказал Снерг. - Времени у тебя я отниму немало, но тебе обязательно послужит утешением то, что ты помогаешь срывать покровы с матушки Тайны.

- Хоть к полуночи-то я сегодня домой попаду, на тебя работая?

- Вот этого не гарантирую, - сказал Снерг. - Сам знаешь, что такое - со мной связываться. А на этот раз все - в квадрате, в кубе, в десятой степени, ты уж поверь...

- Ну ладно, излагай.

- Записывай коды, - сказал Снерг и принялся внятно диктовать. - Запроси у Глобинфа эти программы и сделай прогон на своем вычислителе, скрупулезнейше проверь на молекулярном уровне.

- И все? Или это только начало?

- Увы, начало, - сказал Снерг. - После того, как проверишь программы, попытайся отыскать столь же странные закономерности. Любые. Ты поймешь из материалов, что нужно искать. Самые шальные закономерности, какой бы галиматьей и ересью они не казались. Работай ночь. Работай до утра. Работай, пока стоишь на ногах и пока жив твой вычислитель.

- Интригуешь?

- Ты пока не знаешь, о чем идет речь, - сказал Снерг. - Объяснять долго. Я тебе одно скажу, Витя, - такого у нас еще не было. Ни у кого не было. Я тебя прошу, ты уж отнесись со всей ответственностью...

- А ведь ты это серьезно, старик...

- Я невыносимо серьезен, - сказал Снерг. - Такая уж началась игра.

- Удалось поймать Жар-птицу? Рад за тебя.

- Посмотрим, что ты запоешь через несколько часов о радости и всем таком прочем, - сказал Снерг. - Я прилечу ближе к вечеру. Моих ребят там не видно?

- Слоняются неприкаянно. Катеринка недавно забегала. Ты бы развеселил их, что ли, скучают они без дела-то.

- Вот сегодня вечером и развеселю, - пообещал Снерг. - Ох, сколько народу я развеселю... Ну, счастливо.

На душе стало чуточку легче - он не казался себе больше одиноким борцом с мельницами, таких просто не могло существовать на Земле двадцать второго века. Где все же может находиться дядюшка Мозес? Не ухватил ли он Жар-птицу за другое крыло?

Он наугад послал несколько запросов, но и умение обращаться с Глобинфом ничем в данном случае помочь не могло. Ни один институт, имевший на Таймыре отделения и лаборатории, не был связан с Институтом нерешенных проблем ни прямо, ни косвенно, ни в одном из потревоженных им институтов дядюшка Мозес сегодня не появлялся. Отдел техники безопасности "Динго" на Таймыре ничего не знал о какой-либо лаборатории Института нерешенных проблем. Меж тем Снерг не допускал и мысли, что честнейший дядя Мозес мог не сообщить соответствующему отделу "Динго" сведений о своей лаборатории. Тогда... Ничего непонятно, ровным счетом нечего...

Он все же сделал еще несколько запросов. Двое из тех, кому он на этот раз звонил, откровенно иронически сообщили, что их учреждения не имеют ничего общего ни с ИНП, ни с мастерскими по изготовлению вечных двигателей и ремонту машин времени и посему никаких связей с вышеозначенными конторами не поддерживают и налаживать не намерены. Другие, наоборот, относились к ИНП с благожелательным добродушием обитателей самой крайней хаты, чьи интересы никак не затрагиваются и репутация не страдает, но и они ничем помочь не могли.

Снерг задумчиво барабанил пальцами по хромированному окаемку пульта. Запрашивать сам ИНП не хотелось - Снерг продолжал надеяться на лучшее, хотел увидеть дядю Мозеса живым и невредимым на пороге Алениной квартиры. Но от запроса по тому расписанию полетов он не удержался.

И ничего это не прояснило. Примерно в то время, когда дядя Мозес собирался начать свой таинственный эксперимент, с полигона Мустанга ушел в довольно рутинный полет и благополучно завершил его (то есть ничего нового не открыл и ничего не достиг) "Пересвет". Это снижало толику тревоги - во-первых, зафиксированные "отражения" затрагивали главным образом Внеземелье, и человеческих жертв не было ни в одном из случаев. В-третьих, на Таймыре в эту ночь ровным счетом ничего не произошло, и Снерг стал успокаиваться.

Теперь следовало подумать о ребятах из набранной им для программы "Т - значит тайна" группы? Ребят следовало задействовать. Они были неплохие, разве что довольно неопытные, вчерашние выпускники, но Снерг тревожился не из-за отсутствия у них профессиональных навыков - в конце концов правила предстоящей игры еще не успели оформиться и установиться, их приходилось открывать и изобретать на ходу. Беспокоило другое. Они были гораздо моложе его, и в эти семь-восемь лет разницы укладывалось очень многое. Они только что пришли в самостоятельную жизнь, взрослую, ответственную. Того порой трудно определимого, что несколько расплывчато именуется жизненным опытом, у них быть не могло. Снерг опасался, что им не хватит серьезности и опыта осознать тяжелую сложность надвинувшейся проблемы. Малейшая нотка легкомыслия могла многое испортить...

Поколебавшись, он набрал, наконец, номер. На экране возник Рамон - улыбка до ушей, смотрит в сторону, и слышен еще чей-то смех. Снерг почувствовал легкое раздражение, но тут же его отогнал - ребята ни в чем не виноваты.

- Приказ по гарнизону, - сказав он. - Все отпуска отменены, коней держать под седлом. Начинаем работать.

- Есть, мой генерал, - сказал Рамон. - Осмелюсь доложить - мы и так давно готовы.

- Тем лучше. Идите к Ипатову и знакомьтесь со всем, что он для меня делает.

- Когда вас ждать, шеф?

- Если я не прилечу к десяти вечера, можете отправляться по домам, но завтра в восемь утра всем быть готовыми к неожиданностям, до скорого.

Снерг встал. Оставалось возвращаться в Саянск и дожидаться там дядюшку Мозеса, несомненного союзника в предстоящей схватке.

Глава 12

МОМЕНТ ИСТИНЫ

Снерг шел по набережной, заполненной в этот вечерний час гуляющими, играла музыка, от речного вокзала отваливал длинный белый корабль на подводных крыльях - "Мангазея" везла куда-то экскурсантов, мир был беспечен и весел - пожалуй, это и к лучшему...

Прежние критерии не годились, вся его предыдущая работа оказалась детской беготней с сачком за бабочками. Пока он возился с заброшенными в джунглях крепостями, найденными в Австралии римскими монетами и наблюдавшимися в незапамятные времена над Торонто светящимися дисками, росла, зрела и, наконец, придвинулась вплотную, заслоняя от Ойкумены звезды, тайна, не идущая ни в какое сравнение с прежними загадками...

Нелепо было бы объяснять все сплетением случайных совпадений - за годы работы, связанной с распутыванием загадок, он научился отличать стечение обстоятельств, приведшее к созданию вполне логичной, но ложной гипотезы от комплекса фактов, создающих непознанную пока систему. Он не мог объяснить, что такое интуиция, но интуиция подсказывала ему - здесь есть система, но объяснение, которое ей пытаются дать попы, никак не может устроить. Он не верил в бога в любых его ипостасях - от сакраментального белобородого старца, патриархально восседающего на облачке до модернизированного повелителя гиперпространства. Он не верил в Воланда и Мефистофеля. Бог и дьявол - он понимал их как олицетворение сил и способностей, которыми человек никогда не будет обладать - то есть объект, которого, по его убеждению, существовать не могло. Всего лишь очередной непознанный компонент мироздания - но как это доказать?

Снерг шел сквозь музыкальную радугу - фоноры и видеофоны стояли рядом с сидящими на парапете, висели на плечах у гуляющих. Музыка грустная и веселая, пальба, грохот копыт, песни, свист космопланов планетопроходцев, стук кастаньет, рокот прибоя, арии из опер и оперетт, рык драконов. Снерг слушал это вполуха, и вдруг диссонансом ворвались траурные аккорды, и мужской голос отчеканил:

"...стный исследователь Мозес Сайприст, директор Института нерешенных проблем".

Снерг замер, дернул головой, пытаясь определить, откуда это доносится. Понял. Резко шагнул, отстранил чью-то руку, повернул к себе видеофон и вывел громкость на максимум. Извинился он вслух или пробормотал что-то про себя, он не смог бы вспомнить.

"Магистр истории, магистр медицины, член-корреспондент Общества естествоиспытателей", - перечислял диктор ненужные уже никому, в том числе и их обладателю тоже, научные и почетные звания, а с экрана, из черной рамки, смотрел на Снерга улыбающийся дядюшка Мозес, от реки наплывала покойная свежесть, за темно-зеленые сосны на том берегу садилось жемчужно-розовое солнце, диктор произнес все полагающееся, и портрет исчез с экрана. Вокруг молчали, глядя на Снерга, кто-то положил ему руку на плечо, кто-то участливо сказал:

- Станислав Сергеевич...

В Саянске его знали многие. Он пододвинул видеофон владельцу, буркнул что-то, шагнул, разрывая кольцо взглядов и двинулся прочь, к станции монора, до которой они так и не дошли в ту ночь, шагал медленно, тяжело, автоматически переставляя ноги, а в голове почему-то крутилась одна из историй дядюшки Мозеса о том, как дядя Вилли на пари однажды так ловко инсценировал падение железного метеорита, испещренного загадочными письменами, что на две недели ввел в заблуждение едва ли не весь ученый мир...

Дядюшка Мозес не вернулся из своей разведки боем.

- Вот и все, - сказал Шеронин. - Был хороший человек, и нет еще одного хорошего человека. Ничего выдающегося он не создал, по правде говоря, но все его любили, а это не так уж и мало...

Они стояли на галерее Красноярского космодрома, поодаль от толчеи улетающих, прибывающих, встречающих и провожающих, шумевшей обычными разговорами. Внизу суетились посадочные элкары и машины технических служб, у горизонта снежными вершинами белели конусы лайнеров, безукоризненно работал громадный, исполненный стерильной безличности механизм, люди соприкасались с ним на какой-нибудь час, и забывали о нем, возвращаясь к делам дня. То, что он работал без сбоев и чрезвычайных происшествий, делало его скучным, неинтересным, не способным вдохновить на поэму или симфонию - попробуйте написать сонет о своем видеофоне...

Шеронин оперся обеими руками на гриф гитары, как рыцарь на рукоять меча. Грустно хмурил брови Пчелкин, Алена переплела пальцы на локте Снерга, прижалась к его плечу. Всем было тяжело и неловко.

- Может, нам остаться на похороны?

- Он не хотел, - сказал Снерг. - Он же так и сказал - не нужно...

- Предчувствовал?

- Видимо, - сказал Снерг, не желая говорить больше.

- Глупо. Сердце...

Расследование обстоятельств смерти дяди Мозеса длилось не более получаса. Он сам вел мобиль, в воздухе на подлете к Красноярску начался сердечный приступ, и потерявший управление мобиль отреагировал, как ему было положено - подал сигнал бедствия, включил автопилот и пошел на радиомаяк ближайшего аэродрома. Врачам было поздно что-либо предпринимать.

Снерг ничего не понимал и ни о чем не мог говорить определенно. В памяти мобиля не сохранилось маршрута на Таймыр - автопилотом дядя Мозес не пользовался. В ИНП ничего не знали и ничем не могли помочь. Даже если предположить, что дядя Мозес был не один, что ему помогал кто-нибудь из разбросанных по всей планете его друзей-единомышленников, застенчивых энтузиастов, - почему помощник молчал?

- Только подумать, Стах, - сказала Алена. Глаза у нее были влажные. - Ты его проводил тогда, пришел, и мы глупо болтали, я зачем-то меланхолию развела, а нам никогда уже было его не увидеть...

- Да, - сказал Снерг. Они ни о чем не подозревали, даже чуткая Алена, и это помогало ему держаться.

Шеронин рывком вздернул гитару на плечо, ударил по струнам:

Шло зверье, как на парад,

вился дикий маскарад.

Божья глина - высший сорт, и нет в ней пыли.

В круг уселись мастера...

Это нас с тобой творят!

Это нас работали, это нас лепили...

На них с любопытством оглядывались, узнавали Шеронина, а они ни на кого не обращали внимания, ничего не видели вокруг.

Нас лепили ангелы, ангелы...

Снежнокрылые, как водится, не злы.

Белыми ладошками

глину - наше прошлое -

мяли и разглаживали острые углы.

Он пел, как будто убивал кого-то или безуспешно пытался спасти. Снерг не мог на него смотреть.

Как к поделкам манит!

К нам, забытым на ночь,

новые прокрались мастера.

И кипит работа,

но тревожно что-то

серой потянуло от костра...

Снерг кончиками пальцев прикоснулся к щеке Алены, осторожно утер слезы.

Нас лепили дьяволы, дьяволы...

Чертушки беспутны, но не злы.

Черными ладошками

глину - наше прошлое -

превращали в острые углы...

Странно, но Снерга, издерганного в последние дни смутными тревогами, неизвестно к чему относящимися, ничуть не беспокоил их отлет на Эльдорадо - планету, безусловно, имевшую какое-то отношение к комплексу загадок. Он вспоминал дядю Мозеса и верил ему, он чертовски хотел верить, что во всех тайнах нет одного - злонамеренности. Да и как не поверить предсказаниям человека, в деталях предсказавшего собственную смерть...

- Пассажиров, вылетающих рейсом семьсот тридцать третьим Земля - Эльдорадо, просим пройти к эскалатору номер два, - затараторили в карманах посадочные жетоны.

- До скорого, - Шеронин пожал ему руку. - Как только что-нибудь прояснится, мы тебе брякнем.

- Да уж, будьте любезны, - сказал Снерг. - Вы уж там поосторожнее, мало ли что...

- Постараемся.

Данное Сергачеву слово связывало, но дело не исчерпывалось одним честным словом - Снерг верил дяде Мозесу, отчаянно, до самозабвения...

Алена поцеловала Снерга, шепнула на ухо:

- Что-то нужно менять, Стах...

И пошла к эскалатору следом за Шерониным, не оглядываясь, - спокойная разлука людей, знающих, что через несколько дней они встретятся вновь. А Снерг остался. Эскалатор тронулся, чужие спины заслонили белую куртку Алены, знаменитую шляпу Пчелкина в стиле "ретро" и шикарную гитару Шеронина. Снерг хотел подумать над прощальными словами Алены, но не было времени. Ни на что постороннее сейчас не было времени, все личное отодвигалось куда-то вдаль, исчезли в проеме последние пассажиры, и эскалатор остановился. Снерг стоял и смотрел на летное поле размером с крохотное государство - в ту пору, когда на Земле еще водились государства, журналисты любили сравнивать с их площадью то космодромы, то отбитые у Сахары и тундры территории. Потом государств не стало, и еще один штамп ушел в прошлое.

Один из далеких конусов взмыл вверх вертикально и бесшумно, как воздушный шар, все быстрее и быстрее уходил в чистое голубое небо, превратился в пятнышко, пятнышко в точку, потом и точка растаяла, стала неразличимой, зеленое сияние, почти незаметное для непривычного глаза, вспыхнуло в том месте и погасло. Снерг пошел к лестнице.

Цилиндрическое здание Глобовидения мягкого цвета молодых пихтовых игл помещалось на окраине Дивногорска, почти на том самом месте, где, если верить легенде, чуть ли не пятьсот лет назад отчаянные казаки, шагавшие встречь солнцу, воскликнули однажды, пораженные открывшейся красотой: "Дивные горы!" То есть так оно в действительности и обстояло, с того восклицания и пошло название острога, ставшего потом городом, но скептики утверждали, что неизвестно все же, где именно всплеснули руками мужики, не боявшиеся ни бога, ни черта, ни - по причине крайней отдаленности Приказа тайных дел, - государя Алексей Михалыча, из безосновательного кокетства именовавшего себя Тишайшим. Скептики, если прикинуть и разобраться, возможно, были правы, но все равно хотелось думать, что ты стоишь на том самом месте, где красота поросших соснами гор проняла до души не склонных к сентиментам людей со степенными бородами и тяжелыми бердышами. Один из них так и стоял до сих пор, в левой руке держа на отлете фузею, правой устало и удовлетворенно - дошли все ж до дивных мест, господи, твоя воля, - сдвинув на затылок шапку. Бронзовый, понятно, на низком, не выше каблуков его старинных сапог пьедестале.

Его прозвали Семен Иванычем, и он был такой же достопримечательностью Дивногорска, как здание Глобовидения, воздвигнутый лет семьдесят назад к столетию со дня рождения бюст местного уроженца писателя Федотова, древний ботанический сад Старый Скит и ГЭС-музей. Возле Семен Иваныча запечатлевали друг друга туристы и назначали свидания влюбленные, была и своя негласная примета - приходить сюда перед дальней дорогой.

Время подходило к одиннадцати, но горели очень многие окна - те, кто здесь работал, мотались по всем часовым поясам Земли и Ойкумены, так что сплошь и рядом жили не по расписанию пояса своей штаб-квартиры. Снерг любил это здание. Сюда стекалась информация со всей Ойкумены, здесь знали все обо всем и даже немножко больше, умели отделять важное от третьесортного, интересное от скучного, могли работать сутки напролет и жалели, что сутки, по их подсчетам, состоят всего из двадцати пяти часов "И здесь же, - подумал Снерг, - прохлопали загадку эпохи..."

Снерг напрасно опасался, что не застанет Ипатова на месте - тот упоенно работал, разрываясь между пультами Глобинфа, большого вычислителя и тремя карманными компьютерами разной степени сложности. Снерга он и не заметил - дверь открывалась бесшумно.

Вместо приветствия Снерг громко стукнул стулом. Ипатов раздраженно поднял на него азартный взгляд:

- А, Стах... Надо же, запряг...

- Ну что там? - спросил Снерг. - Да оторвись ты от своего симбионта!

- Значит, так, - сказал Ипатов. - Те программы, что ты дал, я проверил все. И нигде не нашел изъянов или натяжек. У них там отличный математик, скажу я тебе...

- Ну, а твое впечатление?

- Математически все безупречно, - сказал Ипатов, - а вот насколько это отражает действительное положение дел, судить трудно. Формулы, даже самые безупречные, еще ничего не решают. В свое время серьезные ученые математически доказали, что аэроплан никогда не взлетит. Позже то же самое вполне научно предсказывали ракетам и ДП-кораблям...

Он готов был углубиться в дебри математических курьезов и анекдотов, но Снерг бесцеремонно его остановил: