У Пищика, не позволит ли он мне вымыть его и потом снова уложить, но уже на
мою кровать - ведь ничего лучшего я для него придумать не могла. Он
согласился с величайшей готовностью и, пока я его отмывала, смотрел на меня
такими удивленными глазками, словно с ним совершалось какое-то чудо; но
личико у него, конечно, было очень несчастное, хоть он ни на что не
жаловался и заснул, свернувшись комочком, как только улегся. Надо сказать,
что я не сразу решилась вымыть и уложить ребенка без позволения его мамаши,
но потом рассудила, что никто в доме, по-видимому, ничего не заметит.
Адой, которой я помогала одеться, но мне скоро стало жарко. Мисс Джеллиби мы
застали в кабинете, - она старалась согреться у камина, который Приссилла
силилась затопить, взяв из гостиной залитый салом подсвечник и бросив свечу
в огонь, чтобы он, наконец, разгорелся. Все в доме было в том же виде, как и
вчера, и, судя по всему, никто не собирался навести порядок. Скатерть, на
которой мы обедали, даже не стряхнули, - так она и осталась на столе в
ожидании первого завтрака. Все было покрыто пылью, усеяно хлебными крошками
и обрывками бумаги. На ограде нижнего дворика висели оловянные кружки и
бидон для молока; входная дверь была открыта настежь, а кухарку мы встретили
за углом в тот момент, когда она, вытирая рот, выходила из трактира.
Пробежав мимо, она объяснила, что пошла туда посмотреть, который час.
вприпрыжку по Тейвис-Инну, чтобы согреть ноги. Приятно удивленный нашим
столь ранним появлением, он сказал, что с удовольствием погуляет вместе с
нами. Ричард взял под руку Аду, а мы с мисс Джеллиби пошли впереди них.
Кстати сказать, мисс Джеллиби опять насупилась, и я никак не подумала бы,
что я ей нравлюсь, если б она вчера сама мне этого не сказала.
Джеллиби и остановилась.
быстро, увлекая меня за собой.
Саммерсон, повторяю, мне все равно, но если даже он каждый вечер будет к нам
приходить, пока не доживет до Мафусаиловых лет *, ничего он от меня не
дождется... один лоб чего стоит - высоченный, лоснится, весь в шишках! Каких
ослов они строят из себя: и он и мама!
подчеркнутую выразительность, с какой она его произнесла. - Ваш дочерний
долг...
мамин материнский долг? Или она выполняет его только по отношению к обществу
и Африке? Так пусть же общество и Африка выполняют дочерний долг, - это
скорей их обязанность, чем моя. Вы возмущены, я вижу! Ну что ж, я тоже
возмущена, значит мы обе возмущены - и делу конец!
ходит, все равно - ничего он от меня не дождется. Видеть его не могу. А чего
я совершенно не выношу, что ненавижу больше всего на свете, так это ту
околесицу, которую они несут - мама и он. Удивляюсь, как это у булыжников
хватает терпения лежать на мостовой перед нашим домом, слушать, как она и он
городят вздор, сами себе противореча, и смотреть, как нелепо хозяйничает
мама!
тому молодому джентльмену, который пришел вчера после обеда. Продолжать этот
разговор было бы не особенно приятно, но меня спасли Ричард и Ада, которые
быстро догнали нас и со смехом спросили, не взбрело ли нам в голову устроить
соревнование в беге. Это прервало излияния мисс Джеллиби; она умолкла и
уныло поплелась рядом со мной, тогда как я не переставала удивляться
разнообразию улиц, сменявших одна другую, людским толпам, которые уже
двигались во всех направлениях, множеству экипажей, проезжавших мимо,
деловитой возне с установкой товаров в витринах и уборкой магазинов,
странным людям в лохмотьях, которые украдкой рылись в мусоре, ища булавок и
всякое старье.
говорившего с Адой, - я вижу, нам не уйти от Канцлерского суда! Мы другой
дорогой пришли к тому месту, где встретились вчера, и... клянусь Большой
печатью *, вон и та самая старушка!
и вчера, твердя покровительственным тоном:
делала мне реверанс.
Уединенное местечко. Здесь я обдумываю повестку дня, - жеманно лепетала
старушка. - Повестка дня требует длительных размышлений. Оч-чень трудно
следить за канцлерским судопроизводством.
к себе мой локоть.
ответила вместо меня:
присутствовать в суде. Со своими документами. Не имею ли я удовольствия
разговаривать еще с одной юной участницей тяжбы Джарндисов? - проговорила
старушка, снова сделав глубокий реверанс, и выпрямилась, склонив голову
набок.
что мисс Джеллиби не имеет никакого отношения к тяжбе.
все-таки и она состарится. Но не так рано. О нет, не так рано! Вот это сад
Линкольнс-Инна. Я считаю его своим садом. Летом он такой тенистый - в нем
как в беседке. Где мелодично поют пташки. Я провожу здесь большую часть
долгих каникул суда *. В созерцании. Вы находите долгие каникулы чересчур
долгими, не так ли?
лорд-канцлера, - продолжала старушка, - каникулы кончаются и шестая печать,
о которой сказано в Откровении, снова торжествует. Зайдите, пожалуйста, ко
мне. Это будет для меня добрым предзнаменованием. Молодость, надежда и
красота бывают у меня очень редко. Много, много времени прошло с тех пор,
как они меня навещали.
предложив Ричарду и Аде идти вслед за нами. Не зная, как отказаться, я
взглянула на Ричарда, ища у него помощи. Но эта встреча и забавляла его и
возбуждала его любопытство, к тому же он сам не знал, как отделаться от
старушки, не обидев ее, и потому шел за нами вместе с Адой; а наша
чудаковатая проводница вела нас все дальше, снисходительно улыбаясь и то и
дело повторяя, что живет совсем близко.
не успели мы сказать ей двух-трех любезных слов, как дошли до ее дома.
Проведя нас через маленькую боковую калитку, старушка совершенно неожиданно
остановилась в узком переулке, который так же, как и соседние дворы и
улички, непосредственно примыкал к стене Линкольнс-Инна, и сказала:
тряпья и бутылок", и другая - длинными, тонкими буквами: "Крук, торговля
подержанными корабельными принадлежностями". В одном углу окна висело
изображение красного здания бумажной фабрики, перед которой разгружали
подводу с мешками тряпья. Рядом была надпись: "Скупка костей": Дальше -
"Скупка негодной кухонной утвари". Дальше - "Скупка железного лома". Дальше
- "Скупка макулатуры". Дальше - "Скупка дамского и мужского платья". Можно
было подумать, что здесь скупают все, но ничего не продают. Окно было сплошь
заставлено грязными бутылками: тут были бутылки из-под ваксы, бутылки из-под
лекарств, бутылки из-под имбирного пива и содовой воды, бутылки из-под
пикулей, винные бутылки, бутылки из-под чернил. Назвав последние, я
вспомнила, что по ряду признаков можно было догадаться о близком соседстве
лавки с юридическим миром, - она, если можно так выразиться, казалась чем-то
вроде грязной приживалки и бедной родственницы юриспруденции. Чернильных
бутылок в ней было великое множество. У входа в лавку стояла маленькая
шаткая скамейка с горой истрепанных старых книг и надписью: "Юридические
книги, по девять пенсов за том". Некоторые из перечисленных мною надписей
были сделаны писарским почерком, и я узнала его - тем же самым почерком были
написаны документы, которые я видела в конторе Кенджа и Карбоя, и письма,
которые я столько лет получала от них. Среди надписей было объявление,
написанное тем же почерком, но не имевшее отношения к торговым операциям
лавки, а гласившее, что почтенный человек, сорока пяти лет, берет на дом
переписку, которую выполняет быстро и аккуратно; "обращаться к Немо через
посредство мистера Крука". Кроме того, тут во множестве висели подержанные
мешки для хранения документов, синие и красные. Внутри за порогом кучей
лежали свитки старого потрескавшегося пергамента и выцветшие судебные бумаги
с загнувшимися уголками. Напрашивалась догадка, что сотни ржавых ключей,
брошенных здесь грудой, как железный лом, были некогда ключами от дверей или
несгораемых шкафов в юридических конторах. А тряпье - и то, что было свалено
на единственную чашку деревянных весов, коромысло которых, лишившись
противовеса, криво свисало с потолочной балки, и то, что валялось под
весами, возможно, было когда-то адвокатскими нагрудниками и мантиями.
Оставалось только вообразить, как шепнул Ричард нам с Адой, пока мы стояли,
заглядывая в глубь лавки, что кости, сложенные в углу и обглоданные начисто,
Самойлова Елена
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Распопов Дмитрий