обыкновенный "ЧТЗ", и едет он прямо-прямо в небо, в его золотые созвездия.
Все это было нарисовано твердо, четко, с ясностью, красочностью и
наглядностью учебных пособий. Но кроме этой ясности было в ватмане и
кое-что иное, уже относящееся к искусству. Только художник мог изобразить
такое глубокое таинственное небо. До того синее, что оно казалось черным,
и до того глубокое, что звезды в нем действительно сверкали как бы из
бесконечности, из разных точек ее. А ведь краски-то Калмыков употреблял
самые обычные, простые, школьные, и все-таки получилось все: и
бескрайность полотна, и огромность неба, и сама вечность, выраженная в
этих таинственных, слегка отливающих черным светом сфинксах. А в Дворцовую
арку, альбомную, плакатную, запетую и затертую миллионными тиражами,
въезжал рядовой трактор "ЧТЗ", и за его рулем сидел парень в рабочей
куртке. Все это разнородное, разномастное - небесное и земное, тот мир и
этот - было сведено в простую и ясную композицию. В ее четкости,
нерасторжимости и естественности и выражалась, видимо, мысль художника.
стенная роспись.
композиция.
откуда тут взялось звездное небо, понятно. Понятны, пожалуй, и сфинксы. Но
вот трактор и эта арка...
директор.
Только вот флажка нет.
нравился, но он чувствовал его необычность и боялся, не пострадает ли от
этого доходчивость. Все ли поймут замысел художника.
обсуждать.
полностью разрешенное. Это не плоскость и не сфера. Вещи лишены
перспективы, все они как бы не одновременны.
Время я тут уничтожил, я... - Он сделал паузу и выговорил ясно и четко,
глядя в глаза Зыбину: - Я нарушил тут равновесие углов и линий, а стоит их
нарушить, как они станут удлиненными до бесконечности. Вы представляете
себе, что такое точка?
отрицательно покачал головой.
мне известных людей сознались, что не знаете. Точка есть нулевое состояние
бесконечного количества концентрических кругов, из который одни под одним
знаком распространяются вокруг круга, а другие под противоположным знаком
распространяются от нулевого круга внутрь. Точка может быть и с космос.
дойдет. Сложно.
небо можно оставить. Но еще что-нибудь надо, на другие стены. Ну, суд над
Галилеем. Битва динозавров. Не бог сотворил человека, а человек бога по
образу и подобию своему. Завтра зайдите ко мне, посмотрим вместе,
подберем.
Алмаатинки. Там у него стоял мольберт и уже собирались зеваки и ребята. А
кто-то длинный и пьяный важно объяснял, что этого художника он хорошо
знает, и он постоянно ходит в зеленых штанах, потому что у него такая
вера.
не закончено... Вот если бы вы зашли ко мне домой, я бы показал вам
кое-что. - И вдруг обернулся к нему: - Так, может, зайдете?
сегодня же и зайду.
день как-то у меня не оказалось времени, а потом он уже и не звал к себе.
А затем мы разъехались в разные стороны, и я совсем забыл о художнике
Калмыкове. Знал только, что из театра он ушел на пенсию, получил
однокомнатную квартиру где-то в микрорайоне (а раньше жил в старых
казарменных бараках) и теперь живет один, питается молоком и кашей (он
заядлый вегетарианец). Его часто видят на улицах. В прошлые мои приезды я
тоже видел его раза три, но он на меня, как и на всех окружающих, никакого
внимания не обратил, и поэтому я молча прошел мимо. Я заметил, что он
похудел, пожелтел, что у него заострилось и старчески усохло лицо. И еще
глубже прорезались у носа прямые глубокие морщины. "Лицо измятое, как
бумажный рубль", - написал где-то Грин о таких лицах. А надето на нем было
что-то уж совершенно невообразимое - балахон, шаровары с золотистыми
лампасами и на боку что-то вроде огромного бубна с вышитыми на нем языками
разноцветного пламени. Ярко-красные, желтые, фиолетовые, багровые шелковые
нитки. Он стоял около газетного киоска и покупал газеты. Великое множество
газет, все газеты, какие только были у киоскера. Я вспомнил об этом, когда
на третий день после смерти художника вошел в его комнату. Газет в ней
было великое множество. Из всех видов мебели он знал только пуфы,
сделанные из связок газет. Больше ничего не было. Стол. На столе чайник,
пара стаканов, и все. Да и что ему надо было больше?
говорил среди этих газетных пуфов и папок с бесконечными романами.
алфавитную книгу (на "Э"):
в черных лакированных носилках! Бакстовские негры возглавляли шествие!
Маленькие обезьяны капуцины следовали за ними!"
Оперного театра имени Абая Сергей Иванович Калмыков.
кавалеров, я увидел на куске картона нечто совершенно иное - что-то
мутное, перекрученное, вспененное, мучительное, почти Страшное. Посмотрел
на дату и вдруг понял: у меня в руках именно то, что Калмыков писал
четверть века назад в тот день нашего единственного с ним разговора.
Крупными мазками белил, охры и берлинской лазури (так, что ли, называют
эти краски художники?) Калмыков изобразил то место, где по мановению
директора на берегу Алмаатинки должен был возникнуть волшебный павильон
"Наука и религия".
берег, бурное пенистое течение с водоворотами и воронками - брызги и гул,
а на самых больших глыбинах разлеглись люди в трусиках и жарятся под
солнцем. Вот в солнце и заключалось все - его прямой луч все понизывал и
все преображал, он подчеркивал объемы, лепил формы. И все предметы под его
накалом излучали свое собственное сияние - жесткий, желтый, пронизывающий
свет.
Ясно видны пучки мускулов, белые и желтые бугры, застывшие в судорогах,
перекрученные фасции. Картина так дисгармонична, что от нее рябит в
глазах. Она утомляет своей напряженностью. Ведь такой вид не повесишь у
себя в комнате. Но вот если ее выставить в галерее, то сколько бы полотен
ни висело там еще, вы обязательно остановитесь именно перед этим -
напряженным, неприятным и мало на что похожим. Конечно, постоите,
посмотрите да и пройдете мимо, может быть, еще плечами пожмете: ну и
нарисовал! Это что же, Алмаатинка наша такая?!
а то уже лежа в кровати, без всякого на то повода вы вспомните: "А та
речка-то! Что он хотел ею сказать? Мысль-то, мысль-то какая заложена во
всем этом?" И примерно через неделю именно это и произошло со мной, я
вдруг понял, что же именно здесь изображено. Калмыков написал землю. Землю
вообще. Такую, какой она ему представилась в то далекое утро. Чуждую, еще
до сих пор не обжитую планету. Вместилище диких, неуравновешенных сил.
Ничего, что тут ребята, ничего, что они купаются и загорают, - до них
речке никакого дела нету: у нее свой космический смысл, своя цель, и она
выполняет его со спокойной настойчивостью всякой косной материи. Поэтому
она и походит на обнаженную связку мускулов, поэтому все в ней напряжено,
все на пределе. И глыбы ей тоже под стать - потому что и не глыбы они
вовсе, а осколки планеты, куски горного хребта. И цвета у них дикие,
приглушенные - такие, какие никогда не используют люди. И совсем тут не
важно, что речонка паршивенькая, а глыбы не глыбы даже, а попросту большие
обкатанные валуны. Все равно, это сама природа - natura naturata, как
говорили древние: природа природствующая. И здесь, на крохотном кусочке
картона, в изображении десятка метров городской речонки бушует такой же
Буджолд Лоис
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Прозоров Александр