Чего же ты хочешь?
что-нибудь значит?
поднялся с места, отодвинул стул, медленно выдавливая слова, произнес:
Шморгайлик.
прислужников, но Мостовик твердо знал, что Шморгайлик сидит за дверью и
напряженно подсматривает за ними, ведь глаза у него такие, что разглядят
все и сквозь доску.
Зачем? Сам не знал. Если обо всех остальных доносил Мостовику, то кому же
должен был доносить на самого Воеводу? Но на всякий случай подслушивал и
прослеживал каждый шаг Воеводы. Авось пригодится. Может, князь
какой-нибудь набредет и начнет расспрашивать - вот и выложишь перед ним
все собранное по крошечке. А может, так и до воеводства докарабкаешься?
Ибо кто же знает, откуда и каким образом возникают воеводы?
затянувшейся беседы Мостовика со Стрижаком. Удивляло и злило его, что
Воевода так цацкается с разговорчивым бродягой, боялся он, чтобы не взяли
Стрижака, как недавно взяли Немого, в число приближенных воеводы, ведь чем
больше таких сторонников да приспешников, тем удаленнее от Воеводы
чувствует себя Шморгайлик. Его словно бы отодвигали, отстраняли все дальше
и дальше. Самым же возмутительным во всем этом было то, что Воевода
взаправду, видно, был очарован этим расстриженным обжорой и решил взять
его к себе на службу. Что Воевода не в своем уме, Шморгайлику уже давно
было известно. Однако чтобы до такой степени? Он сидел за дверью и не
находил себе места, сгорал от злости и зависти.
совершенно определенно: тот сидит за дверью и подслушивает. Поэтому даже
обрадовался, когда услышал от Стрижака требование выставить свидетеля,
мысленно восторгался от сознания того, какие две неожиданности одним махом
учинит он для этих двоих: для Стрижака, который полоумно вытаращился на
Воеводу, когда тот уверенно направился к двери, и для невидимого, но
сущего за дверью Шморгайлика, отвратительного человечка, который способен
был, наверное, подслушивать даже самого себя, если бы только был в
состоянии это сделать.
никто не отскочил, и не полетел кубарем, и не упал от внезапного удара.
Правда, на некотором расстоянии от двери в воеводских сенях стоял человек,
но это был не Шморгайлик, Шморгайликом и не пахло нигде.
не перехитрил, а только оказался более проворным, потому что был куда
моложе его.
словно бы все было приготовлено заранее.
Немому и всматриваясь в его мрачные глаза. - Немой и есть.
хмурых глазах Немого промелькнула улыбка, Немой выставил против Стрижака
два пальца, крепкие и твердые, как рожки.
Господь единый царствует во славе, а он намеревается выколоть мне оба
глаза!
ладонью, приподнял, подвернул, наклонив голову к плечу.
божьего, хотя он и немой.
рукам, Воевода! Я согласен!
Воевода снова заколебался. Подумал вдруг, не поторопился ли он со
Стрижаком. Ведь прочно сидел на своем месте вон сколько лет и без такого
помощника, без грамотея. Ведь ежели притащится князь глупый, то и читаную
грамоту в толк взять не сможет, а умный и так ведает, что Воеводу трогать
нет смысла, потому никакой грамоты и требовать не станет, только попугает
для отвода глаз: такова уж княжья служба - пугать! Тогда зачем обременять
себя еще одним вельми значительным слугою? Ряд их тут никто не слышал и не
знает, Шморгайлик будет молчать до дня Страшного суда. Немой же - никакой
и не свидетель.
глупую выходку Стрижака, Мостовик самодовольно и снисходительно распустил
усы. Все-таки нужно брать Стрижака. Если даже немые понимают этого
попа-верзилу, так что же еще нужно?
ценил в людях сообразительность и быстроту, и ему понравилось, как
Шморгайлик сумел все предусмотреть, все заблаговременно, заранее угадать,
что и как тут будет происходить, и вот приготовил позади себя его, Немого,
чтобы в нужный миг быстро вытолкать на свое место, самому исчезнув, как
пузырек на воде.
Немого. И когда Воевода и Стрижак наскочили на него, он едва ли и заметил
их. Он в это время был далеко отсюда. Он улыбался своим мыслям, своим
воспоминаньям. Сладким и горьким одновременно. Вспомнился ему
таинственно-зеленый шалаш в плавнях, сладость краденой ночи, ясный
рассвет, заглядывавший в шалаш сквозь резные листья, а потом
взъерощенно-зловещая фигура у входа между этими листьями, широко раскрытый
черный рот в угрожающем крике. Немой никогда не видел мужа той женщины,
которая лежала у него под боком.
прелюбодеев и теперь метался перед их убежищем, опасаясь вскочить в шалаш,
хотя ненависть и толкала его туда, а может, это был еще только лазутчик,
гонец, самый быстроногий из всех мужей обесчещенного села, из которого
Немой выманивал к себе для наслаждения женщин: прибежавший жестами, всем
своим видом просил и требовал подмоги, не решаясь действовать в одиночку;
видимо, мчались сюда все обесчещенные и те, над которыми нависла угроза
бесчестия со стороны Немого, - они, наверное, захлебывались в мстительном
реве, и хотя Немой не знал о зове мести, но по мечущейся фигуре у входа в
шалаш мог догадаться о скором приближении врагов, ибо то, чего не слышишь
ушами, услышишь затылком, он не ведал страха за себя, но у него под боком
была перепуганная женщина, сладчайшая из всех женщин заречного села,
первая и самая дорогая для него, он не мог допустить, чтобы кто-то обидел
ее, но еще не знал, что должен делать, не решил, не приготовился к отпору,
малость растерянно осмотрелся вокруг, потом быстро перевернулся, гребнул
руками вслепую между сухими ветками, одним махом раздвинул заднюю стенку
шалаша, легко вытолкнул женщину на свободу, и, как только он успел закрыть
спасительное отверстие, на него сразу же налетело несколько темных фигур,
заполнивших весь шалаш.
бешеного пса, людей было много, они сбились в тугой клубок, разъяренный и
страшный, из этого клубка, похоже, ударили Немого раз и два, ударили
больно и безжалостно, однако люди тут мешали друг другу, их было слишком
много, им негде было развернуться-размахнуться, они были ослеплены
темнотой шалаша, а Немой все видел четко и ясно, он был свободен в своей
дикой силе, он рванулся на них легко и яростно, переломал их палки,
превратил в щепки держаки вил, выскользнул из шалаша, там на него снова
насели несколько человек, но наскакивали они не сообща, а по одному,
набегали с разных сторон в разное время, и он с каждым расправлялся на
бегу, торопливо, удержать его не мог ни один из них, а когда кто и ударял
его по плечам или по спине, то это воспринималось Немым как щекотка. Он
бежал и молча, беззвучно хохотал, захлебывался от смеха, в восторге от
своей хитрости и быстроты. То-то метались от злости разъяренные дураки, не
найдя неверной жены в шалаше да еще и выпустив виновника своего позора!
за пазухой. Только что лежала вот здесь, еще минуту назад видел ее самый
быстроногий (но и самый боязливый, видно), и нет ничего и никого. Немой
убегал от охваченных яростью мужей и хохотал так, как могут хохотать
только немые, и тот неистовый смех остался в нем навеки, чтобы время от