Чтение 13–й страницы книги ~Смерть в Киеве~

наростом прилипла к противоположному откосу. Мы молча стоим у застывшей
лавины, которая, быть может, стала могильным курганом над близкими нам
людьми. Потом тщательно осматриваем снежные глыбы, сжатые гармошкой,
поднимаемся на верх обвала и, наконец, в щели находим рюкзак. В нем гвозди и
веревка. Больше ничего... Сомнений не осталось: товарищи погибли, Видимо, их
захватила лавина. Не могу примириться с мыслью, что никогда не увижу
Трофима. С минуту длится скорбное молчание.

-- Там вон вроде площадки... Надо бы тур выложить и имена высечь на
камне, -- говорит Василий Николаевич, кивнув головой в сторону левой скалы.

Мы собираем плиты для могильного тура.

Вдруг снизу долетел выстрел. Нашим следом быстро поднимался человек,
таща за собой какой-то груз.

-- Никак Афанасий! -- первым угадал Геннадий. -- Не случилось ли еще
какой беды?

Афанасий, заметив нас, остановился, снова выстрелил и стал махать
руками, кричать.

-- Люди там... Люди... -- наконец разобрали мы.

-- Где? Какие люди? -- кричал, в свою очередь, Василий Николаевич.

-- На Алгычане, на самом верху. Мы побежали вниз, падали, кувыркались.

-- Я же говорил, не такие ребята, чтобы погибнуть! -- ликовал Геннадий.

Афанасий передохнул и стал рассказывать:

-- Как только мы палатку поставили, Николай и говорит: "Смотри, однако,
на Алгычане дым!" Я посмотрел -- и верно, дым. Вот и побежал сюда. На таборе
захватил ящик с продуктами, взял веревок, может, нужно будет.

-- Не перед пургой ли курятся сопки? -- перебил я его.

-- Хо... Я что, дым не знаю? Говорю, люди живут на Алгычане. Надо идти
туда, стрелять, пусть услышат. -- И, перезарядив ружье, он выстрелил.

Сверху послышался протяжный гул. Меньше чем через минуту он повторился
еще и еще.

Геннадий схватил за плечо Василия Николаевича.

-- Слышишь, камни бросают, значит, верно, живы...

Теперь, как никогда, нужно было торопиться к ним, к нашим попавшим в
беду товарищам. Никакие препятствия или преграды не могли уже задержать нас.

Мы кинулись вверх. Какая крутизна! Нам бы ни за что не взобраться без
специального снаряжения, если бы под ногами не было свежего, еще не
заледеневшего снега.

День принес тепло. Василий Николаевич шел впереди, отмеряя крутизну
мелкими шагами. За ним мы тянули на веревке лыжи с грузом.

-- Доберемся вон до того выступа и отдохнем, -- подбадривал Василий
Николаевич.

Чем выше, тем чаще попадаются затвердевшие передувы. Ноги скользят,
рукам не за что ухватиться.

Наконец мы у выступа; но Василий Николаевич, забыв про обещанный отдых,
продолжает карабкаться дальше, торопится, местами ползет на животе, оставляя
на снегу отпечатки вдавленных пальцев.

-- Вон на плиту взберемся, там легче будет... А ну, вперед...

Так, не отдыхая, мы лезли все выше и выше. До пика уже совсем немного.
Но путь неожиданно преградила совершенно отвесная стена снежного надува.

Тут только мы догадались, что произошло с людьми Алгычана.

Обвал, следы которого мы видели на дне лощины, зародился именно здесь.
Он оставил отвесную стену надува и отрезал наших товарищей, находящихся на
пике. Ни по снежной стене, ни по скалистым бортам щели, ни в других местах
нельзя было спуститься. Они оказались пленниками Алгычана, обреченными на
медленную смерть.

-- У-у-гу!.. -- закричал Геннадий.

Эхо оттолкнулось от ворчливых скал, скользнуло по откосам в ущелье и,
не вернувшись, заглохло.

Через минуту сверху загрохотали камни. Затем донеслись ответные крики.
Люди спустили нам камень с запиской, привязанной к тонкой, сплетенной из
лоскутков трикотажного белья, веревочке.

"Кто вы? -- писали они. -- Мы геодезисты, нас пятеро, попали в беду, не
можем спуститься. Сегодня дожгли последние остатки пирамиды. Помогите,
подайте веревку, мы седьмой день голодные, совсем обессилели, есть
тяжелобольной. Юшманов".

"Не волнуйтесь, -- ответил им я. -- Мы приехали разыскивать вас. Рады,
что все живы. Вяжем лестницу, через час подадим конец, закрепите его, и мы
поднимемся к вам".

Веревочная лестница без палок оказалась очень неудобной для подъема, но
все же нам удалось взобраться наверх. Четверо товарищей поджидали нас у края
надува.

Какое страшное зрелище я увидел! Предо мною стояли люди, вконец
истощенные, все странно скуластые и до того черные, будто обугленные. Глаза
у всех ввалились и потускнели, губы высохли, тело прикрывали лохмотья
полусгоревшей одежды. Никого из них распознать было невозможно.

-- На кого же вы, братцы, похожи! -- кричал Василий Николаевич,
загребая в свои объятия первого попавшегося и прижимая к губам закопченную
голову.

Говорили все разом, каждый торопился излить свои чувства. К обреченным
вернулась жизнь, и вершина Алгычана огласилась радостными человеческими
голосами.

-- А где же Трофим? -- спросил я, заметив сразу отсутствие Королева.
Все вдруг смолкли.

-- Он плохой... Лежит. Думали, сегодняшней ночью умрет, -- тихо ответил
кто-то из товарищей.

Почему-то казалось, что у Трофима не хватит сил пережить радость, и,
стараясь опередить время, я бегу по россыпи меж крупных камней, прилипших к
крутому склону пика. Долго ищу жилье. Наверх выходят остальные.

-- Вот и наша нора, -- сказал Юшманов, показывая на отверстие в
сугробе.

Я пролез на четвереньках внутрь. Узкий вход шел глубоко под скалу.
Помещение было низкое, темное, изолированное от внешнего мира каменным
сводом и двухметровым слоем заледеневшего снега. Через маленькую дыру в
своде просачивался слабый свет. Дыра, видимо, служила и дымоходом. Вскоре
глаза привыкли к темноте.

В углу на каменной плите, выстланной мхом, лежал Трофим. Его ноги были
завернуты в лохмотья, шея перехвачена ватным лоскутом, на голове шапка.
Скрюченное тело жалось к маленькому огоньку, поддерживаемому лучниками. Он
приподнялся на локти, хотел что-то сказать, но хриплый кашель заглушил
голос.

-- Я узнал вас по шагам, только вы что-то долго поднимались. Думал, не
дождусь...

Трофим протянул мне костлявые руки, обтянутые черной морщинистой кожей.
Сухими губами он беззвучно хватал воздух. В широко открытых глазах сомнение:
он все еще не верил в наш приход.

Я прижал Трофима к себе.

-- Ты успокойся, мы сейчас унесем тебя отсюда, и все будет хорошо.

Его подбородок судорожно задрожал от беззвучных рыданий.

В нору влез Василий Николаевич.

-- Сядьте ко мне ближе, согрейте немножко, у меня все заледенело...
Хорошо, что поспели, думал, не увидимся... -- И Трофим в изнеможении
опустился на холодную плиту.

Василий Николаевич стащил с него обгоревшие лохмотья и надел свою
телогрейку. Я подбросил в огонь пучок лучинок. Геннадий и Афанасий принесли
продукты. Но Трофим отказался есть. Огнем горело его тело, было слышно, как
хрипит у него в легких.

-- Пока работали, тепло стояло, бетон в туре хорошо схватился,
заканчивали постройку. А оно не тут-то было, случись обвал, да захвати нас
на пике, когда тут, наверху, не осталось ни веревки, ни топора, ни
палатки... -- рассказывал он тихо, часто проводя языком по высохшим губам.
-- Бросились к надуву, но где же там -- отвесная скала. А снег твердый как
камень, голыми руками не взять. В одном месте увидели старые следы диких
баранов. Обрадовались. Ничего не оставалось, как рискнуть спуститься их
следом, думали, все одно погибать... Ведь ни одежонки на нас, ни куска
хлеба, а помощи ждать неоткуда! Разобрали пирамиду, проложили одно бревно к
карнизу, где прошли бараны, по бревну сполз туда я. А дальше -- пропасть.
Звери прошли по выступу, им привычно... А нам нечего и думать. Стал
подниматься с карниза -- и не могу. Не то оробел, или уж очень скользким
было бревно... Часа два мучились ребята. Пришлось снять с себя белье,
привязаться к бревну, только так и вытащили меня. А пока стоял на карнизе,
-- место там продувное, холодно -- меня и прошило ветром.

Хриплый грудной кашель то и дело прерывал его рассказ. Трофим стонал от
боли, поворачивался лицом к стене и подолгу трясся от непрерывного кашля. Мы
укрыли его потеплее своей одеждой.

-- Что-то надо было делать. Не хотелось сдаваться, хотя и не на что
было надеяться, -- продолжал свой рассказ Трофим, отдышавшись. -- Стали
убежище ладить, решили закопаться поглубже в россыпь, под обломки, тут все
же затишье, не так берет холод. Работали всю ночь, ребята не растерялись,
молодцы, к утру закончили. Лес с пирамиды изломали и камнями раскрошили на
лучинки. Развели огонек, и ребята уснули. Меня жаром охватило, как-то
нехорошо стало. А наверху ветер разыгрался. Чувствую, дует из угла, где-то
щель осталась. Вылез и, пока забивал снегом дыры, ослаб, земля из-под ног
выскользнула, перед глазами, почудилось, не снег, а сажа. Упал, но все же
как-то добрался сюда и вот с тех пор не встаю... Страшной кажется смерть,
когда о ней долго думаешь и когда она не берет тебя, а только дразнит.
Ребята сжевали все, что подсильно было зубам. Ели ягель, обманывали желудок.
Огонь берегли, спали вповалку друг на друге, чего только не передумали.
Обидно было, что пропадаем без пользы, глупо. -- Трофим вдруг стал
задыхаться. -- Тяжело дышать, колет... в груди колет. Неужели конец?

-- Ты что, Трофим, с чего это ты помирать собрался?! Выпей-ка горячего
чая, погрей нутро, легче будет. Я сухарик размочил, пей, -- хлопотал возле