Чтение 13–й страницы книги ~Танцы втроем~

- О'кей. Во-первых, мы с мистером Аваладзе капитально поколдовали
над той дискетой, что мы с тобой стащили из дома моды. Нам удалось
восстановить большую часть информации. Того, что мы там выудили, с
лихвой хватит на то, чтобы упечь человек пять. Там огромная и
подробнейшая база данных по торговле антиквариатом, которую вел
покойный господин Смолич в соавторстве с господином Сапегиным.
Во-вторых, там есть ориентировочные даты отправки партий с этим добром
за рубеж. В частности, ближайшая отправка как раз завтра...

Пельш торжествовал. Чувствовалось, что он мнит себя Шерлоком
Холмсом, Пинкертоном, следователем Мегрэ и Агатой Кристи одновременно.
Чувствовалось, что он горд собой и считает, что провел время не зря.
На лице его читалось что-то вроде "все бандиты будут пойманы и преданы
суду, а я получу еще одну звездочку. Да здравствует старший лейтенант
Пельш!" Но Кононов не мог лишить себя удовольствия сказать Пельшу
правду.

- А хочешь я угадаю дату ближайшей отправки? - Прервал Пельша
Кононов.

- Ну? - Недоверчиво произнес Пельш.

- Завтра в двенадцать часов из дома моды. Ну что, угадал?

- Ну ты зануда, Володя... я-то думал, это будет для тебя
сюрпризом... - Пельш был слегка разочарован.

- Ладно, Игорек, ты, безусловно, гений компьютерного дела. Ты самый
большой гений из всех. Я не спорю. Гони третью новость, - добавил
Кононов, выждав, когда буря страстей уляжется в душе Пельша.

- Ты будешь свидетелем. Свадьба через три недели. На этот раз
совершенно точно.

- Еще одна порция моих поздравлений. Эта новость действительно
лучше первой. Только скажи мне, раз ты такой умный, как называется
мужчина, которому повезло в любви?

Пельш развел руками, бессильный дать ответ.

- Хо-ло-стяк, вот как называется такой человек. Хотя свидетелем я,
конечно, буду. А теперь, Игорек, моя новость. Одна, и притом не знаю:
плохая или хорошая...

***

16 мая, 9.23

"Товарищ полковник, я клянусь своими погонами, что в среду это дело
будет закончено." Так я говорил Булавину в субботу, говорил по большому
счету наобум, еще не зная, насколько же я прав. Сегодня среда. Сегодня
дело будет закончено.

Погрузка назначена на полдень. Операция Шумеева тоже начнется в
полдень. Но я не буду лежать здесь, как идиот, есть свой обед,
трепаться с симпатичным уркой по имени Сережа и медленно доходить.
Вдруг они упустят Сапегина? Вдруг Сапегин решится отомстить Наташе или
Гретинскому? Вдруг произойдет еще что-то? Сегодня мое дело полностью
закончится, и я не буду валяться здесь. Это никуда не годится. Еще в
понедельник вечером я решил, что должен быть там, возле дома моды. Но
только сегодня, в среду, мне стало окончательно ясно, насколько велика
моя решимость сбежать из больницы и покончить со всем раз и навсегда.

Голова почти не болела. В боку покалывало, но несмотря на это
ходить я мог довольно-таки бодро. При мне, правда, не было ни моих
документов, ни оружия, ни денег. Но не даром ведь на свете существуют
такие друзья, как Пельш.

Ровно без пятнадцати минут десять я вышел на улицу покурить.

Ровно без пяти минут десять подъехала пельшовская "копейка".

- А ты сегодня выглядишь вполне недурно, - сказал Пельш, придирчиво
изучая мою физиономию.

- Недурно, недурно. Давай, - сказал я в том смысле, что "поехали".
Не скрою, первый раз за две недели я испытывал сильное волнение.
Все-таки сегодня нечто вроде праздника.

Заехали ко мне. Дома было убрано. Наверное, постаралась Елизавета
Михайловна. Я переоделся.

На кухонном столе меня ждало блюдо, накрытое салфеткой и записка:
"Володя! Рис, печеные каштаны и стопка перцовки - тебе. Извини, сакэ не
нашлось. Целую". Почерк, разумеется, принадлежал Наташе. Значит, не
Елизавета Михайловна.

- Очень символично, - сказал Пельш, подглядывая в записку через мое
плечо. - Рацион самурая перед битвой. Надо будет Ленку приучить.

В его словах я, вопреки своим ожиданиям, не уловил и слабого
оттенка иронии.

- Ну что же, прошу к столу, - сказал я, делая пригласительный жест.
- Перцовкой делиться не буду. Ты за рулем.

- И правильно, - согласился Пельш. - Это тебе сейчас нужно
возгонять боевой дух, а я уж как-нибудь в машинке пересижу.

Пельш не был трусом, в чем я имел возможность убедиться во время
нашего ночного проникновения в дом моды, но, как человек без двух минут
женатый, в бой, разумеется, не рвался. С другой стороны, а почему
обязательно бой? Ну, окружат их, ну предложат сдаться... Они и
сдадутся.

***

16 мая, 11.39

Пельш по моей просьбе притормозил в двух кварталах от дома моды, в
том самом месте, где мы оставляли машину в ночь с десятого на
одиннадцатое.

Больше всего меня интересовало, где Шумеев и его люди.
Естественно, большая часть из них в штатском на разномастных недорогих
машинах, кто-то, возможно, на крышах близлежащих домов, кто-то - в
подворотнях. Но где-то ведь должны быть и молодцы с автоматами из
группы захвата. Скорее всего, те же самые, которые десять дней назад
так браво арестовали Гретинского.

Табельного оружия у меня при себе, естественно не было. Но кое-что
у нас с Пельшом все-таки имелось: четыре похожих как братья-близнецы
пистолета с глушителями, наши трофеи после ночной заварухи в доме моды.
Один я оставил ему, а тремя обременил свой демисезонный плащ,
прихваченный из дому. Не могу сказать, чтобы мне было исключительно
комфортно, но как сказано в описании германского двадцатикилограммового
гранатомета "Панцерфауст-3", "солдат на поле боя чувствует себя
увереннее с тяжелым и мощным оружием".

Ровно без пяти минут двенадцать подошел Золотарев. С ним я
договорился еще позавчера - не помешает ни лишний ствол, ни лишний
свидетель. Хотя какой он свидетель - теперь, официально, это его дело.
Да и вообще, мальчику пора начать выслуживаться.

- Пора, - коротко сказал я.

- Слушай, может я с вами прогуляюсь? - Вопреки своим собственным
недавним словам предложил Пельш.

- Нет, ты будь в машине. Когда мы пойдем, сосчитай до шестидесяти и
подъедь к дому моды. А там видно будет.

Мы с Золотаревым пошли. Пристально вглядываясь в прохожих, в
машины, в подворотни, я пытался понять, где же люди Шумеева. В конце
концов, кое-кого я знаю в лицо, а тех, кого не знаю, смогу, пожалуй,
узнать по характерному охотничьему блеску в глазах. Но никого
подозрительного я так и не увидел. Интересно, что задумал Шумеев? И
где он сам? Должен ведь, по идее, руководить операцией лично. Может,
смотрит сейчас на меня в бинокль и зверски ругается, что я вообще сюда
сунулся?

В проходном дворе, из которого открывался неплохой вид на
огороженную невысоким сетчатым заборчиком площадку за домом моды, мы с
Золотаревым облюбовали лавочку и сели покурить. Расцветающая сирень
неплохо прикрывала двух чудаков в плащах, не мешая им (то есть нам)
вести пристальное наблюдение.

На моих часах было две минуты первого.

Когда в моих пальцах уже начал дымиться фильтр, на площадку, чадя
дизельным угаром, въехала, наконец, долгожданная "Мазда" -
основательная синяя фура со все той же женщиной на все том же быке и
надписью "ЕВРОТУР".

- Они, - прошептал я.

Золотарев молча кивнул.

Из кабины "Мазды" выскочили двое. В одном из них я без труда узнал
Сапегина. Хорошо. Распахнулись задние дверцы и оттуда на землю
спрыгнули еще трое, в одинаковых пиджаках и кирпично-красных галстуках.
У одного из них в ухе блеснула серьга. Костик. Совсем хорошо.

***

16 мая, 14.12

Прошло два часа. Сигареты подходили к концу. Из дома моды в фуру
один за другим перетаскивались ящики. Ящики были небольшие, их было
много, люди Сапегина двигались лениво и мы с Золотаревым порядком
заскучали. Никаких признаков присутствия Шумеева я не обнаружил.
Потихоньку заболела голова. Пельш, наверное, страстно клял меня и свою
нелегкую судьбу. В общем, все шло не совсем так, как я представлял себе
в начале.

- Что делать будем, Вячеслав Петрович? - Я, кажется, первый раз в
жизни назвал Золотарева по имени-отчеству.