впервые в жизни в присутствии слуг почувствовала стыд, просто не могла
взглянуть им в глаза и, повернувшись к семье (она была в полном составе, ибо
и бесстрастная Эпифания, и Кармен с осколком льда в сердце, и даже Камоинш -
он поеживался, но, приходится признать, не вмешивался - вышли посмотреть на
Айришеву технику допроса), пронзительно, забирая все выше, выкрикнула
признание: Это-не-они-это-была-Я!
лишали удовольствия. - Нельзя ли погромче, я не слышу ни слова.
и не трогали они твоих слонов, так их разэтак, и треклятых зубов слоновьих
тоже. Я сама все это выкинула!
оскалился.
давно хотела это сделать. Теперь я буду вместо нее - ясно вам? А ты, дядя
Айриш, запер бы лучше этого мерзкого пса, я, кстати, для него кличку
придумала, которая ему действительно подходит: Шавка-Джавка, он только
брехать умеет, а укусить боится.
стоять с разинутыми от удивления ртами, словно перед ними и впрямь возникла
аватара, новое воплощение Беллы, ее оживший дух.
x x x
неделю провести в своей комнате на рисе и воде. Впрочем, сердобольная Джози
тайком носила ей другую еду и питье - идли, самбар***, а еще
картофельно-мясные котлеты, рыбу в сухарях, остро приправленных креветок,
банановое желе, крем-брюле, газировку; та же старая нянька незаметно
доставила ей рисовальные принадлежности - уголь, кисти, краски, -
посредством которых в этот момент подлинного повзросления Аурора решила
раскрыть окружающим свое внутреннее "я". Всю неделю она трудилась, забывая о
сне и отдыхе. Когда Камоинш подходил к двери, она гнала его прочь - она,
дескать, отбудет положенный срок и не нуждается в утешении прошедшего тюрьму
отца, который не пожелал вступиться за дочь и защитить ее от заточения; он,
повесив голову, удалялся.
Камоинша войти, сделав его вторым человеком на свете, увидевшим ее работу.
Все стены комнаты и даже потолок, вплоть до дальних закоулков, кишели
фигурами человеческими и звериными, реальными и фантастическими,
нарисованными стремительной черной линией, бесконечно изменчивой, тут и там
ввинчивающейся в обширные области цвета, где земля была красной, небо -
фиолетовым и пунцовым, зелень - сорока разных оттенков; линией столь мощной
и вольной, столь густой, щедрой и яростной, что у Камоинша, сердце которого
распирало от родительской гордости, невольно вырвалось: "Да это же сам
великий рой бытия!" Вглядываясь в распахнутую перед ним дочерью Вселенную,
он постепенно стал различать отдельные сюжеты: нанося на стены историю
страны, Аурора первым делом изобразила царя Гондофера, приглашающего в Индию
апостола Фому; от Севера она взяла императора Ашоку с его "колоннами закона"
и очереди людей, желающих встать спиной к колонне и, заведя за нее руки,
попытаться их соединить, что якобы приносит удачу; дальше, в ее плоской
передаче, шли эротические храмовые изваяния со столь откровенными
подробностями, что Камоинш отвел глаза, и строительство Тадж-Махала, творцы
которого, как показала ее недрогнувшая кисть, были изувечены, у них отрубили
руки, чтобы великие мастера не могли создать больше ничего подобного;
перейдя к своему родному Югу, она нарисовала битву при Серингапатаме, меч
Типу Султана, волшебную крепость Голконду, где негромкая речь человека,
стоящего в надвратной башне, явственно слышна в цитадели, и прибытие первых
евреев в стародавние времена. Современная история тоже вся была здесь:
тюрьмы, полные пламенных борцов, Конгресс и Мусульманская лига,
Неру-Ганди-Джинна-Патель-Бозе-Азад****, британские солдаты, шепотом
обменивающиеся слухами о близкой войне; а помимо истории на стенах жили
существа, рожденные фантазией художницы: гибриды, кентавры,
полуженщины-полутигры, полумужчины-полузмеи, здесь же морские чудища и
горные духи. На почетном месте красовался Васко да Гама собственной
персоной: ступив на индийскую землю, он принюхивался и выискивал, чем таким
пряным, горячительным, денежным можно тут поживиться.
только живущих и умерших, но даже еще не рожденных - например, ее будущих
детей, скорбно стоящих вокруг ее мертвой матери подле большого рояля. Он был
шокирован изображением Айриша да Гамы на фоне корабельных мастерских,
совершенно голого, светящегося и окруженного надвигающимися на него со всех
сторон темными фигурами; он был потрясен пародией на Тайную Вечерю, в
которой их домашние слуги разнузданно бражничали за большим обеденным столом
под висящими на стенах портретами своих оборванных предков, а члены семьи да
Гама, прислуживая им, разносили пищу, разливали вино и терпели издевки:
Кармен кто-то ущипнул за мягкое место, Эпифании дал пинок под зад пьяный
садовник; но мощный композиционный поток нес его и нес, не позволяя
задерживаться на личном, увлекая в гущу толпы, ибо позади, и вокруг, и выше,
и ниже, и посреди семьи, повсюду была человеческая масса, густая,
всепроникающая и безграничная; Аурора построила свою грандиозную работу
таким образом, что ее родственники должны были проталкиваться, продираться
сквозь кишение вымышленных лиц, она утверждала тем самым, что отгороженность
острова Кабрал - иллюзия, а истина - в этом нагромождении, в этом улье, в
этой бесконечно вьющейся линии людского бытия; и куда Камоинш ни смотрел,
всюду он видел ярость женщин, мучительную слабость и компромисс на лицах
мужчин, двуполость детей, смиренно-бесстрастные лики мертвецов. Он
недоумевал, откуда она обо всем этом знает, и, ощущая на языке горечь
отцовской несостоятельности, думал о том, что в столь юном возрасте она не
должна была столько всего вкусить от злобы, боли и разочарования мира сего и
так мало - от его сладости; ты должна научиться радоваться, хотел он
сказать, тогда, только тогда твой дар воплотится до конца, но она уже знала
так много, что слова замерли у него на устах и он не посмел их произнести.
стены, сколь внимательно, стоя на стремянке, ни рассматривал потолок, он не
обнаружил ни распятого, ни нераспятого Христа, ни какого-либо иного
божества, ни русалки, ни лесной нимфы, ни единого ангела, черта или святого.
в дрожь, ибо это была сама Мать Индия, Мать Индия с ее кричащими красками и
неостановимым движением, Мать Индия, которая любит, предает, пожирает,
уничтожает и вновь любит своих детей, которая в них, детях, возбуждает
страстное влечение и яростный гнев, не утихающие и за гранью могилы; которая
простирается до великих гор, подобных восклицаниям души, тянется вдоль
полноводных рек, несущих и милость, и заразу, охватывает суровые знойные
плоскогорья, где люди крошат кирками и мотыгами сухую неплодородную почву;
Мать Индия с ее океанскими побережьями, кокосовыми пальмами, рисовыми полями
и волами у колодцев, с ее журавлями на деревьях, выгибающими шеи наподобие
вешалок для одежды, с кружащими в небе стервятниками, подражательными
криками скворцов-майн и желтоклювой свирепостью ворон,
протеически-изменчивая Мать Индия, которая может обернуться чудищем, морским
червем, поднимающим над водой на длинной чешуйчатой шее голову с лицом
Эпифании; которая может сеять смерть, плясать на тысячах трупов, косоглазая
и кровавоязыкая, словно грозная богиня Кали; но превыше всего, в самом
центре потолка, где к острию грандиозного рога изобилия сходились все линии,
была Мать Индия с лицом Беллы. Умершая "королева Изабелла" была здесь
единственной богиней-матерью; исходной причиной первого могучего творческого
выброса Ауроры оказалась простая боль человеческой утраты, безутешная тоска
осиротевшего ребенка. Комната была ее актом прощания.
x x x
подарила тебе жизнь, у другой ты ее отняла... О, это история многих
внезапных кончин, многих злоумышлении и злодеяний, многих смерто- и
самоубийств. Люди играли во всем этом главную роль, а огонь, вода и болезнь
были только подспорьем, сопутствующими - или, скорей, обволакивающими и
проникающими - факторами.
того, как юный Камоинш впервые привел в дом семнадцатилетнюю Изабеллу Соузу,
их дочь и моя мать Аурора да Гама проснулась от менструальных болей и не
могла вновь уснуть. Она пошла в ванную и проделала то, чему научила ее
старая Джози, использовав вату, марлю и длинную ленту, чтобы все держалось
на месте... упаковавшись как должно, она легла на белый кафельный пол и
стала пережидать боль. Через некоторое время ей полегчало. Она решила выйти
в сад и омыть измученное тело в сияющем, беззаботном чуде Млечного Пути.
Добрая звезда светит нам всегда... мы глядим в вышину и надеемся, что звезды
глядят оттуда на нас, мы молимся о путеводной звезде, прочерчивающей в небе
путь нашей судьбы, но это гордыня наша и ничего больше. Мы смотрим на
галактики и влюбляемся, но для Вселенной мы значим куда меньше, чем она для
нас, и звезды остаются на своих кругах, как бы мы ни мечтали об ином. Да,
конечно, если достаточно долго взирать на небесное колесо, можно увидеть
вспышку падающего и умирающего метеора. Но это не та звезда, за которой
стоит следовать, - просто камень, которому не повезло. Судьбы наши здесь, на
земле, и нет для нас путеводных звезд.
острове Кабрал спал в ту ночь под знаком некоего перемирия. Аурора, уже
достаточно взрослая, чтобы не бояться рождественского деда, накинула поверх
ночной рубашки легкую шаль, обогнула спящую на своем матрасике у двери няню
Джози и босиком пошла по коридору.