зимние каникулы из Киева к своему старшему брату молоденькой курсисткой,
которая, как и ее брат, тоже была синеглазой, синеглазкой.
Мы вместе, путаясь холодными руками, засовывали пучок пылающих лучин в самовар:
из наставленной трубы валил зеленый дым, вызывавший у нас веселые слезы, а
сквозняк нес по ногам из-под кухонной двери. Голая лампочка слабого накала
свисала с темного потолка не ремонтировавшейся со времен первой мировой войны
квартиры в доме "Эльпит-рабкоммуна".
порядочного русского писателя, заваленный рукописями, газетами, газетными
вырезками и книгами, из которых торчали бумажные закладки.
Синеглазый немножко играл роль известного русского писателя, даже, может быть,
классика, и дома ходил в полосатой байковой пижаме, стянутой сзади резинкой, что
не скрывало его стройной фигуры, и, конечно, в растоптанных шлепанцах.
На стене перед столом были наклеены разные курьезы из иллюстрированных журналов,
ругательные рецензии, а также заголовок газеты "Накануне" с переставленными
буквами, так что получалось не "Накануне", а "Нуненака".
улетавшие в Берлин на дюралевом "юнкерсе" иди "дорнье комет", а потом тем же
путем возвращавшиеся в Москву уже напечатанными в этой сменовеховской газете.
Мы все подрабатывали в "Накануне", в особенности синеглазый, имевший там большой
успех и шедший, как говорится, "первым номером".
должен отметить, что в отличие от всех нас чай подавался синеглазому как главе
семьи и крупному писателю в мельхиоровом подстаканнике, а всем прочим просто
так, в стаканах.
Иногда случалось, что борщ и чай не насыщали нас. Хотелось еще чего-нибудь
вкусненького, вроде твердой копченой московской колбасы с горошинами черного
перца, сардинок, сыра и стакана доброго вина. А денег, конечно, не было. Тогда
происходило следующее: синеглазого и меня отправляли на промысел. Складывали
последние копейки. Выходило рубля три. В лучшем случае пять. И с этими новыми,
надежными рублями, пришедшими на смену бумажным миллионам п даже миллиардам
военного коммунизма, называвшимися просто "лимонами", мы должны были идти играть
в рулетку, с тем чтобы выиграть хотя бы червонец - могучую советскую десятку,
которая на мировой бирже котировалась даже выше старого доброго английского
фунта стерлингов: блистательный результат недавно проведенной валютной реформы.
Мы с синеглазым быстро одевались и, так сказать, "осенив себя крестным
знамением", отправлялись в ночь.
советских гражданина запросто отправляются в казино играть в рулетку. Но не
забудьте, что ведь это был нэп,- и верьте не верьте! - в столице молодого
Советского государства, центре мировой революции, имелось два игорных дома с
рулеткой: одно казино в саду "Эрмитаж", другое на теперешней площади
Маяковского, а тогда Триумфальной, приблизительно на том месте, где сейчас
находятся Зал имени Чайковского, Театр сатиры и сад "Аквариум", а тогда был цирк
и еще что-то, то есть буквально в двух шагах от дома, где жил синеглазый.
часами, под которыми назначались почти все любовные свидания, в размытом свете
качающихся электрических фонарей косо неслась вьюжная ночь, цыганская московская
ночь.
Иногда в метели с шорохом бубенцов и звоном валдайских колокольчиков
проносились, покрикивая на прохожих, как бы восставшие из небытия
дореволюционные лихачи, унося силуэты влюбленных парочек куда-то вдоль Тверской,
в Петровский парк, к "Яру", знаменитому еще с пушкинских времен загородному
ресторану с рябчиками, шампанским, ананасами и пестрым крикливым цыганским хором
среди пальм и папоротников эстрады.
У подъезда казино тоже стояли лихачи, зазывая прохожих:
породистыми, точеными ножками, и были покрыты гарусными синими сетками, с
капором на голове, и скалились и косились на прохожих, как злые красавицы.
фигуры игроков.
- Не гофманиада, а пушкиниана,- пробурчал синеглазый,- даже чайковщина. "Пиковая
дама". Сцена у Лебяжьей канавки. "Уж полночь близится, а Германа все нет"...
Он вообще был большой поклонник оперы. Его любимой оперой был "Фауст". Он даже
слегка наигрывал в обращении с нами оперного Мефистофеля; иногда грустно
напевал: "Я за сестру тебя молю", что я относил на свой счет.
казино и стали подниматься по лестнице, покрытой кафешантанной ковровой
дорожкой, с медными прутьями.
- Эй, господа молодые люди! - кричали нам снизу бородатые, как лесные
разбойники, гардеробщики и синих поддевках.- Куда же вы прете не раздевшись!
Но мы, делая вид, что не слышим, уже вступали в своих потертых пальто в игорный
зал, где вокруг громадного овального стола сидели игроки в рулетку и молодой
человек с зеркальным пробором и лицом сукина сына, так называемый крупье,
раскладывал лопаткой с длинной ручкой ставки и запускал белый шарик в карусель
крутящегося рулеточного аппарата с никелированными ручками. При этом он
гвардейским голосом провозглашал:
- Гэспэда, делайте вашу игру. Мерси. Ставок больше нет.
Вокруг стола сидели и стояли игроки, страшные существа с еще более страшными
названиями - "частники", "нэпманы" или даже "совбуры", советские буржуи. На всех
на них лежал особый отпечаток какого-то временного, незаконного богатства,
жульничества, наглости, мещанства, смешанных со скрытым страхом.
Они были одеты в новенькие выглаженные двубортные шевиотовые костюмы, короткие
утюгообразные брючки, из-под которых блестели узконосые боксовые полуботинки "от
Зеленкина" из солодовниковского пассажа.
Перстни блистали на их коротких пальцах. Пробраться к столу было нелегко. Но нам
с синеглазым все-таки удалось протереться в своих зимних пальто к самому столу,
а я, заметив освободившееся место, умудрился даже сесть на стул, что могло
посчитаться большой удачей.
Впрочем, нэпман, занимавший доселе этот стул и отлучившийся лишь на минутку в
уборную за малой нуждой, вернулся, застегиваясь, увидел меня на своем стуле и
сказал:
- Пардон. Это мое стуло. Вас здесь не сидело.- И, отстранив меня рукой, занял
свое законное место.
Прежде чем поставить нашу единственную трешку, мы долго совещались.
- Как вы думаете, на что будем ставить? На черное или на красное? - озабоченно
спросил синеглазый.
(Конечно, об игре на номера, о трансверсале и о прочих комбинациях мы и не
помышляли. Нас устраивал самый скромный выигрыш: получить за три рубля шесть и
скорее бежать к Елисееву за покупками - таков был наш план, основанный на том
традиционном предположении, что первая ставка всегда выигрывает.)
- Ставим на красное,- решительно сказал я. Синеглазый долго размышлял, а потом
ответил:
- На красное нельзя.
- Почему?
- Потому что красное может не выиграть,- сказал он, пророчески глядя вдаль.
- Ну тогда на черное,- предложил я, подумав.
- На черное? - с сомнением сказал синеглазый и задумчиво вздохнул.- Нет,
дорогой...- Он назвал мое уменьшительное имя.- На черное нельзя.
- Но почему?
- Потому что черное может не выиграть. В таком духе мы долго совещались, пытаясь
как-нибудь обхитрить судьбу и вызывая иронические взгляды и даже оскорбительные
замечания богатых нэпманов.
Мы молча сносили наше унижение и не торопились. Мы знали, что дома нас ждут
друзья и нам невозможно вернуться с пустыми руками.
Конечно, мы могли бы в одну минуту проиграть свой трояк. Но ведь без риска не
было шанса на выигрыш. Мы медлили еще и потому, что нас подстерегало зловещее
зеро, то есть ноль, когда все ставки проигрывали. Естественно, что именно ради
этого зловещего зеро Помгол - Комиссия помощи голодающим Поволжья - и содержал
свои рулетки.
Однако судьба почти всегда была к нам благосклонна. Мы ставили на черное или на
красное, на чет или на нечет и почему-то выигрывали. Быть может, нам помогала
нечистая сила, о которой впоследствии синеглазый написал свой знаменитый роман.
Тверской к Елисееву и покупали ветчину, колбасу, сардинки, свежие батоны и сыр
чеддер - непременно чеддер! - который особенно любил синеглазый и умел выбирать,
вынюхивая его своим лисьим носом, ну и, конечно, бутылки две настоящего
заграничного портвейна.
Представьте себе, с какой надеждой ожидала нас в доме "Эльпит-рабкоммуна" в
комнате синеглазого вся наша гудковская компания, а также и синеглазка, в
которую я уже был смертельно влюблен и прелесть которой все никак не мог
объяснить ключику, сказавшему мне как-то в ответ на мои любовные излияния:
- Ты напрасно стараешься. Я тебе могу в одной строчке нарисовать портрет
синеглазки: девушка в шелковой блузке с гладкими пуговичками на рукавах.
Понимаешь? Пуговички белые, без дырочек, гладкие, пришивающиеся снизу. Очень
важно, что они именно гладкие. Это типично для почти всех хороших, милых,
порядочных девушек. Заметь себе это и не делай излишних иллюзий.
пуговичками на манжетах шелковой блузки, что лишний раз вызвало во мне ревнивую
зависть к моему другу, умевшему увидеть то главное, на что не обращал внимания
никто другой.
друг без друга ни часа. Мы ходили по холодным, пустынным залам музеев западной
живописи (Морозова и Щукина), два провинциала, внезапно очарованные французскими
импрессионистами, доселе нам неизвестными. Мы сидели в тесных дореволюционных
киношках, прижавшись друг к другу, и я поражался, до чего синеглазка похожа на