который, падая, скапливался на камнях и на вереске, затем сползал
слякотью, а сверху снова валили свежие белые хлопья. Тихий, погожий денек,
сказал бы Кэлам со своей вечной трубкой во рту и глазами, которые привыкли
видеть погоду похуже. Но Кэлам умер, опередив дочь свою лишь на год, умер
ясной лунной ночью, сломленный грузом бездействия, которое сердце его
отказалось выносить. И пес его жалобно выл, свернувшись у ног хозяина.
выцветшая в сгущающейся темноте и кружащейся метели, простиралась
Слайгаханская долина. За долиной громоздились горы, а слева шумело море,
бесконечной пенистой лентой набегая на берег. Ну да. Тихий, погожий денек;
но следующая ночь будет отнюдь не тихой. Он растер свои ноги.
Изуродованный и одинокий. Такой одинокий. Только упрямство и, быть может,
еще привычка к военной дисциплине удерживали его от того, чтобы не
разрыдаться, как удержали от слез тогда, в Ирландии, когда прямо под носом
у Ривена взрыв разметал на куски его капрала, или когда он узнал, что
Дженни мертва.
и поторапливает его. Вниз по склону этого увала, на который он сейчас
взобрался. Ривен направился дальше, проклиная свои бедные ноги, и грязь, и
слякоть, и зиму, но больше всего - себя.
приходилось глубоко втыкать посох в размокшую землю, хвататься за вереск и
камни. Склон был настолько крут, что тропа петляла причудливым
серпантином. Ручьи теперь текли почти прямо вниз, часто пересекая
извилистую тропу. Его промокшие ноги уже больше не ощущали никаких
неудобств от сырости, но боль донимала Ривена. Ему казалось, что спицы в
ногах у него сдвигаются с места, винты врезаются в мышцы, металл царапает
по кости.
нудный дождь, разбрасываемый порывами ветра с моря. Внизу, в заливе,
ревели волны и крошились о мыс в белой ярости. Ривен обвел взглядом
прибрежную луговину, и ему показалось, что он разглядел темное пятнышко на
том конце залива - домик.
покатился вниз по склону. Цепляясь руками за камни и стебли травы, он смог
удержаться только перед черной торфяной топью; еще бы дюйм, и он въехал бы
туда лицом. Он полежал там с полминуты, пока вода болота не успокоилась и
в ней не возникло его отражение, потом поднялся на четвереньки, при этом
руки его по запястья погрузились в тину. Промокший до нитки и весь черный
от грязи, Ривен заставил себя встать и, проклиная свое упрямство,
продолжить свой путь вниз по склону сквозь дождь и ветер.
остановился на вершине, засунув большие пальцы между лямками рюкзака и
плечами.
волосы.
зеркало. Хорошо, что здесь, наверху, нет мошкары. - Сняв рюкзак, она
бросила его на землю. - Давай пару минуточек передохнем.
на солнце каплями росы. В суровом бледно-голубом небе плыли белые косматые
облачка. День выдался ясным и свежим; воздух был прозрачным, точно
хрусталь. На самом краю горизонта виднелись каменистые пики Квиллинской
гряды.
Она откинула их с лица и, повернувшись на бок, привстала, опершись на
локоть. В небе, пронзительно вскрикивая, кружил одинокий кроншнеп. Облака
стали темнее и то и дело набегали на-солнце. Должно быть, над морем
копился дождик, готовясь вылиться на гористую преграду.
нахмурился. Она лежала теперь на животе, подперев подбородок руками. Его
лицо приняло озадаченное выражение, и в глазах Дженни вспыхнула искорка
смеха. - Правда-правда, - сказала она. - Кто-то - зима, кто-то - лето,
кто-то - весна или осень.
брыкаться.
вырваться так и не сумела. Наконец она успокоилась и затихла. Ветер,
несущийся по холмам и швыряющий чаек как листья, разметал ее волосы. Они
улыбнулись друг другу. Лишь несколько дюймов разделяло их лица.
ветром, и цветением вереска, и грозой... - Он легонько коснулся губами ее
губ. - И осень с богатой жатвой.
Облака и тучи громоздились на небе, загораживая солнце.
Заснеженная изломанная кромка хребта выделялась на фоне темнеющего неба.
Облака поднялись вверх, и дождь почти прекратился. Скоро взойдет луна.
Ривен продрался через заросли камыша, покрывающие низину. Боль в ногах
превратилась в ослепительный свет в мозгу.
Ривена, жаля кожу, привкусом соли ложась на губы. Белая пена и лунный свет
омывали берег, далеко в море уходили белыми барашками волны.
съезжали с крупных голышей, посох стал ненадежной опорой. Он задел посохом
ракушку странной формы; открылась нежданная бледность перламутра.
разглядеть домик. Темный дом, за ним - нагромождение гор, а справа -
бескрайняя ширь моря и неба, сливающихся на горизонте.
холодным, как галька у моря.
от брызг соленой воды. Штормовой ветер рвался с моря в долину. Ривен
представлял себе, как ветер бьется о ставни, воет в трубе. Как хлопает
калитка.
рвал с него одежду - окоченевшего, ни на что не способного.
черного с серебром моря. Дверь ударилась о стену, и ветер ворвался в дом,
просвистев мимо Ривена, взметнул кучку золы в давно остывшем камине,
прошелестел бледными страницами книги, оставшейся недочитанной. Потрепал
рукав джемпера, брошенного на стуле. Брошенного ею.
Давай, Майкл, пройдемся, пока еще солнышко светит". - И вскрики чаек
снаружи.
комната вновь стала мертвой, темная комната. Только сквозь оконные стекла
лился лунный свет.
стекала вода, влажные волосы липли ко лбу. Из сумрака на каминной полке на
Ривена смотрела их фотография, два медных подсвечника холодно блеснули
дуэтом. А там, на его рабочем столе, - пишущая машинка и толстая пачка
бумаги, придавленная круглым камушком, найденным на берегу. И большая
кофейная чашка.
воздух".
ботинок поменьше. Он рассеянно прикоснулся к шнуровке, потом отвернулся и
встал на ноги.
зажигали огонь. Он тащит торф, щурясь от солнца и ветра, бросает его в
камин. Тепло первых язычков пламени гладит его по лицу. Внезапно его
охватил приступ ярости.
кулаком по каминной полке с такой силой, что та задрожала, взгляд его упал
на фотографию, и Ривен отшатнулся. Дверь в спальню осталась открытой.
Придавленный обрушившимися воспоминаниями, он заковылял туда.
сих пор еще осталась вмятина от ее головы. И ее ночная рубашка лежит
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Быков Василий
Плотников Александр