был в университете, и посвятил ему одну из своих книг - "Долгая прогулка"
("The Long Walk").> назвал "бассейном мифов"; в этот бассейн
художественной литературы погружены мы все, даже те, кто не читает книг и не
ходит в кино. Словно в колоде карт Таро, там есть яркие представители зла,
его символы: Вампир, Оборотень и Безымянная Тварь.
винта" (The Turn of the Screw), Генри Джеймса исключен из колоды Таро, хотя
он сделал бы этот ряд полным, добавив в него наиболее известную
сверхъестественную фигуру - Призрака. Я исключил этот роман по двум
причинам: во-первых, потому что "Поворот винта", несмотря на его элегантную
стилистику и выверенный психологизм, оказал очень слабое влияние на
мейнстрим американской массовой культуры. В качестве архетипа скорее можно
было бы взять Каспера, дружелюбное привидение. Во-вторых, Призрак - тот
архетип, чья область бытования (в отличие от чудовища Франкенштейна, графа
Дракулы и Эдварда Хайда) слишком обширна, чтобы быть представленной
одним-единственным романом, каким бы великим этот роман ни был. Архетип
Призрака - это в конечном счете океан литературы о сверхъестественном, и
хотя в свое время мы заведем о нем разговор, эта беседа не будет
ограничиваться одной книгой.
имеет дело с самыми глубинными основами ужаса, с тайнами, которые лучше не
раскрывать, и словами, которые лучше не произносить. И все же Стивенсон,
Шелли и Стокер (а также Джеймс) обещают нам раскрыть эти тайны. Они
достигают этого с разной степенью воздействия и успеха.., но ни о ком нельзя
сказать, что он потерпел неудачу. Может быть, оттого эти романы и кажутся
полными жизни. Во всяком случае, они существуют, и, по-моему, нельзя
написать такую книгу, как эта, не обратившись к ним. Это корни. Вы можете
знать, а можете и не знать, что ваш дед любил вечером после ужина посидеть
на веранде и выкурить трубку, но знать, что он эмигрировал из Польши в 1888
году, приехал в Нью-Йорк и участвовал в строительстве подземки, вы просто
обязаны. Кроме всего прочего, вы с другим чувством будете заходить в метро.
Точно так же трудно понять Кристофера Ли в образе Дракулы, не зная, что
написал о Дракуле рыжеволосый ирландец Абрахам Стокер.
примера можно назвать хотя бы "Франкенштейн" (Frankenstein), "Невеста
Франкенштейна" (The Bride of Frankenstein), "Франкенштейн и человек-волк"
(Frankenstein Meets the Wolf-Man), "Месть Франкенштейна" (The Revenge of
Frankenstein), "Блекенштейн" (Blackenstein), "Франкенштейн 1970"
(Frankenstein 1970). В свете этого пересказывать сюжет представляется
излишним, но, как я уже говорил, "Франкенштейн" сейчас читают нечасто.
Миллионам американцев известно это имя (хота, конечно, не так хорошо, как
имя Рональда Макдональда; вот уж поистине культовая фигура), но большинству
даже невдомек, что Франкенштейн - это имя создателя чудовища, а не самого
чудовища; и этот факт служит еще одним доказательством, что книга стала
частью американского бассейна мифов, а не чужда ему. Это все равно что
сказать, будто Билли Кид (знаменитый главарь банды из Калифорнии. О нем
созданы десятки вестернов) на самом деле был неженкой из Нью-Йорка, носил
котелок, болел сифилисом и, вероятно, большинство своих жертв убил выстрелом
в спину. Людей интересуют такие факты, но они инстинктивно чувствуют, что
сейчас это не важно - если вообще было когда-то важно. Есть одна
особенность, делающая искусство силой, с которой приходится считаться даже
тем, кто об искусстве не думает, - это та систематичность, с какой миф
поглощает правду.., и при этом не страдает ни отрыжкой, ни несварением
желудка.
проложена крупными, продуманными, но грубыми мазками. Повествование
разворачивается так, как приводил бы свои аргументы в споре умный, но
наивный студент. В отличие от основанных на нем фильмов в романе сцен
насилия почти нет, и в отличие от бессловесного чудовища времен "Юниверсал"
("Карлофф-фильмы", как очаровательно называет их Форри Экермай) существо
Шелли изъясняется высокопарными и правильными фразами пэра в палате лордов
или Уильяма Ф. Бакли, вежливо спорящего с Диком Каветтом в телевизионном
ток-шоу <Уильям Ф. Бакли - консервативный (республиканский) обозреватель
и колумнист. Дик Каветт - известный тележурналист, ведущий вечернего
ток-шоу.>. Это разумное существо в отличие от подавляющего даже физически
чудовища Карлоффа, со скошенным лбом и маленькими, глубоко посаженными
глуповато-хитрыми глазками; и во всей книге нет ничего столь же страшного,
как слова, которые Карлофф произносит тусклым, мертвенным, дрожащим тенором:
"Да.., мертвая.., я люблю.., мертвых".
тут является Виктор Франкенштейн. Он оставил родной дом ради университета в
Ингольштадте (мы уже слышим скрип оселка - Мэри Шелли точит один из
излюбленных топоров этого жанра: Есть Вещи, Которые Людям Не Следует Знать),
где и свихнулся - и очень опасно - на идеях гальванизма и алхимии.
Неизбежным результатом, естественно, становится создание чудовища; для этой
цели используется больше частей, чем можно насчитать в автомобильном
каталоге Уитни. Франкенштейн создает своего монстра в едином порыве
лихорадочной деятельности, и в этой сцене проза Шелли достигает наибольших
высот.
плесени или терзал живых тварей ради оживления мертвой материи? Сейчас при
воспоминании об этом я дрожу всем телом... Я собирал кости в склепах; я
кощунственной рукой вторгался в сокровеннейшие уголки человеческого тела..,
иные подробности этой работы внушали мне такой ужас, что глаза мои едва не
вылезали из орбит" <Здесь и далее цитируется по переводу: Мэри Шелли.
Франкенштейн, или Современный Прометей. Роман. Пер, с англ. 3.
Александровой. М.: Иад-во худож. лит-ры, 1965.>.
Ингольштадта. Я в восхищении обнял ее, но едва успел запечатлеть поцелуй на
ее устах, как они помертвели, черты ее изменились, и вот я держу в объятиях
труп моей матери; тело ее окутано саваном, и в его складках копошатся
могильные черви. Я в ужасе проснулся; на лбу у меня выступил холодный пот,
зубы стучали, а все тело свела судорога; и тут в мутном желтом свете луны,
пробивавшемся сквозь ставни, я увидел гнусного урода, сотворенного мной. Он
приподнял полог кровати; глаза его, если можно назвать их глазами, были
устремлены на меня. Челюсти его двигались, и он издавал непонятные звуки,
растягивая рот в улыбку".
убегает в ночь. С этой минуты повествование превращается в шекспировскую
трагедию, и ее классическая цельность нарушается лишь сомнением миссис
Шелли, в чем же роковая ошибка: в дерзости Виктора (возомнившего себя
Творцом) или в его отказе принять на себя ответственность за свое создание,
после того как вдохнул в него искру жизни.
Уильяма. Кстати, читателю не слишком жалко Уильяма: когда чудовище пытается
с ним подружиться, мальчик отвечает: "Отвратительное чудовище! Пусти меня!
Мой папа - судья! Его зовут Франкенштейн. Он тебя накажет. Ты не смеешь меня
держать". Эта обычная реакция ребенка из богатой семьи оказывается последней
в его жизни: услышав из уст мальчика имя своего создателя, чудовище ломает
ему хрупкую шею.
Жюстину Мориц и приговаривают ее к повешению - и бремя вины несчастного
Франкенштейна удваивается. Не выдержав, чудовище приходит к своему создателю
и рассказывает свою историю <История эта большей частью просто нелепа.
Чудовище прячется в сарае, примыкающем к крестьянской хижине. Один из
крестьян, молодой человек по имени Феликс, как раз учит свою подругу, беглую
арабскую женщину благородного происхождения Софию, своему языку; слушая их,
чудовище учится говорить. Учебниками для чтения ему служат "Потерянный рай",
"Жизнеописания" Плутарха и "Страдания юного Вертера" (sic), которые он
обнаруживает в чемодане, найденном в канаве Этот причудливый рассказ в
рассказе можно сравнить только с той сценой в "Робинзоне Крузо", когда Крузо
нагой плывет к разбитому кораблю и там, в соответствии с замыслом Дефо,
запасается самыми разнообразными вещами и продуктами. Мое восхищение такой
изобретательностью не знает границ.>. В заключение он говорит, что хочет
подругу. Он обещает Франкенштейну, что если его желание будет исполнено, он
заберет свою женщину и они вдвоем будут жить в какой-нибудь далекой пустыне
(предполагается Южная Америка, так как Нью-Джерси в те времена еще не
изобрели), вдали от людей. А в качестве альтернативы чудовище грозит
царством ужаса. Он подтверждает вечную истину "лучше творить зло, чем ничего
не делать", сказав: "Я отомщу за свои обиды. Раз мне не дано вселять любовь,
я буду вызывать страх; и прежде всего на тебя - моего заклятого врага, моего
создателя, я клянусь обрушить неугасимую ненависть. Берегись: я сделаю все,
чтобы тебя уничтожить, и не успокоюсь, пока не опустошу твое сердце и ты не
проклянешь час своего рождения".
Заключительный акт своего второго творения он совершает на одном из
пустынных Оркнейских островов, и на этих страницах Мэри Шелли вновь
добивается такой же интенсивности настроения и атмосферы, какие были в
начале. За мгновение до того как наделить существо жизнью, Франкенштейна
охватывают сомнения. Он представляет себе, как эта парочка опустошает мир.
Хуже того: они видятся ему Адамом и Евой отвратительной расы чудовищ. Дитя
своего времени, Мэри Шелли и не подумала, что человек, способный вдохнуть
жизнь в разлагающиеся части трупов, сочтет детской забавой создать
бесплодную женщину.
Якубенко Николай
Херберт Фрэнк
Сертаков Виталий
Жюль Верн
Круз Андрей
Шилова Юлия