Чтение 13–й страницы книги ~Детство в Соломбале~

- Мы, как дворники, чистим и подметаем фарватер, - сказал механик с
усмешкой.

Машинное отделение на шаланде было такое же, как и на морских пароходах.
Кочегарка тоже отделялась железной стенкой - водонепроницаемой переборкой.
Металлические поручни, надраенные шкуркой - наждачной бумагой, сверкали
отражением света.

В котле я работал старательно: мне хотелось заслужить похвалу старого
механика. Вдруг они встретятся с дедушкой. "Дельный, - скажет Николай
Иванович, - у тебя внук, старина".

Но механик даже не зашел в кочегарку, не полез в котел. Он позвал меня
задолго до окончания работы:

- Беги домой, на сегодня хватит. Кланяйся Максимычу, скажи, что зайду
как-нибудь, навещу старика.

Обрадованный, я убежал с шаланды. Котлы надоели. Когда я работал,
согнувшись между дымогарными трубками, я страшно уставал и всегда думал о
нашей тихой улице. Там дул свежий ветерок и было так хорошо играть!

Первым делом нужно забежать на "Михаила", к Косте. Хотя мы и поссорились
утром, но обиды у меня уже не было. В самом деле, на Костю невозможно долго
сердиться. Без него скучно. Я привык к нему.

Взбежав по трапу на палубу "Михаила", я заглянул в вентиляторную трубу и
громко позвал:

- Костя!

Теплая струя воздуха из кочегарки щекотала лицо. Мой голос оглушительно
прогудел в листах железа. Но никто из кочегарки не ответил.

- Костя, я пошел домой!

Труба снова гулким ревом повторила окончания моих слов.

Внезапно тяжелая рука схватила меня сзади за плечо:

- Чего надо?

Я обернулся и увидел над собой худое лицо кочегара, серое от угольной пыли
и потное.

- Костю, котлочиста, зову.

- Нету здесь Кости, - нахмурившись, ответил кочегар. - Он что, братишка
тебе будет?

- Нет, мы с одной улицы. Товарищ мой.

Кочегар опять нахмурился и отвернулся:

- С ним тут нехорошая штука вышла. Ну вот, так дома твой Костя.

- Дома? Какая штука вышла?

- Ошпарился он, домой его увезли. Не выжить, наверно, парню.

Сломя голову помчался я к Косте. Неужели он уже умер? Не может быть этого!
Мигом добежал я до домика, где жили Чижовы. Мне встретился Гриша Осокин. Он
куда-то бегал, запыхался и не мог говорить.

- Костя... Костя... весь... весь... ошпарился.

Значит, правда.

Я тихонько пошел к Чижовым.

Костя лежал на кровати бледный, с закрытыми глазами. У кровати сидела мать
и плакала.

У Кости были ошпарены руки и ноги.

На "Святом Михаиле" два котла. Один котел чистил Костя, другой был под
парами. Кочегар велел котлочисту заползти под площадку и перекрыть клапан.
Костя отвернул штурвальчик вентиля, и в этот момент сорвало резьбу. Со
страшной силой и шумом вырвался пар и опрокинул котлочиста.

Я ушел от Чижовых с тревогой за своего друга.

Вечером на следующий день, когда я пришел с работы, к нам прибежала мать
Кости:

- Димушка, тебя Костя зовет. Ему сегодня легче.

Когда мы вошли в комнату Чижовых, Костя лежал с открытыми глазами. Он слабо
улыбнулся мне. Обе руки у него были забинтованы.

- Димка, - прошептал Костя, когда мать вышла из комнаты, - дай честное
слово, что не скажешь...

Я не понял, о чем говорит Костя.

- Нужно одно дело сделать. Я тебе скажу. Дай честное слово, что никому...
ни одному человеку...

- Честное слово, Костя! Никому!

Костя приподнял голову с подушки и стал говорить еще тише:

- В Соломбале есть один человек, дядя Антон. Он большевик. Только об этом
никто не знает. И ты молчи. Понимаешь?

Я кивнул головой.

- У меня письмо от него есть. Нужно в город снести. Снесешь? - И Костя
рассказал мне, куда нужно отнести письмо.

- Ясное дело, снесу,

Костя глазами показал на подушку:

- Вот тут возьми.

Я вытащил из-под подушки конверт.

- Спрячь подальше! - шепнул Костя.

- А чего этот... дядя Антон... делает? - спросил я.

- Он матрос из флотского полуэкипажа. Батькин товарищ. Он делает известно
чего: работает против белогадов. Только об этом ни гу-гу. Понял?

Однако еще не все было мне понятно. Но другие мысли уже захватили меня,
когда я шел от Кости домой.

Мой друг, который вместе со мной чистил котлы и который играл с ребятами в
казаки-разбойники, мой приятель Костя помогал большевикам, был у них вроде
как почтальон. Ведь за это его могли отправить на Мудьюг или даже убить. Но
он ничего не боялся. Смелый парень!

- Костя... Костя... - повторял я, нащупывая в кармане конверт. - Вот ты
какой!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
МЕХАНИК С ПАРОВОЙ ШАЛАНДЫ

На другой день я пошел в училище. Кончилось лето - кончились каникулы.

Длинный коридор приходского училища был заполнен ребятами. Снова на
переменах игра в арапки, "куча мала", плавные круговые полеты бумажных
ворон и голубей.

Сторожиха Уляша долго звонит маленьким ручным колокольчиком. Мы бежим в
класс.

Новость! В нашем классе новая учительница. А где же Яков Парамонович?

- Где Яков Парамонович?

Учительница смущается, мнется. Она еще совсем молодая.

- Он больше у нас не будет... Он... он... уехал.

- Куда уехал? Он никуда не собирался уезжать

- Дети, начинаем урок. У нас сегодня арифметика.

У меня возникают сомнения. Действительно, Яков Парамонович никуда не хотел
уезжать. Может быть, и его... Я пугаюсь этой мысли. Яков Парамонович был
хороший учитель, и мы его очень любили.

Урок тянется долго и тоскливо.

Впереди меня сидит Оля Лукина, дочь арестованного капитана, девочка,
которая мне нравится. Ни одна девчонка в Соломбале мне не нравится. Только
одна Оля. У нее красивые глаза и красивые волосы. Волосы чуть волнистые,
заплетенные в косы. А чем красивы ее глаза - я и сам не знаю.

Оля оборачивается и спрашивает:

- Красов, ты решил задачу?

- Нет, - сердито отвечаю я.

Сейчас я не думаю ни об Оле, ни о задаче Я думаю о конверте, лежащем у меня
в кармане. Сегодня нужно идти в город по поручению Кости.

Черная доска стоит на треноге. Крупными меловыми буквами и цифрами на ней
написано условие задачи:

"Барышник заплатил рыбаку за 1 пуд рыбы 50 копеек. На рынке он продал рыбу
по 3 копейки за фунт. Сколько он получил барыша?"

Я видел перед собой трепещущую серебристую рыбу, вытаскиваемую бородатым
рыбаком из садка, представлял барышника: он был похож на Орликова. Но, как
я ни старался, задачу решить не мог. Каждую минуту я ощупывал в кармане
конверт и пытался вдуматься в смысл задачи.

Вернувшись из училища, я не мог сидеть дома. Когда ждешь - время, как
назло, идет невероятно медленно. Я выходил на улицу, сидел на тумбочках,
пел песни. Так я спел все песни, какие знал, но оказалось, что песен нужно
знать по крайней мере в пять раз больше. Тогда я стал считать. Но это скоро
надоело. Время шло удивительно медленно. Однако я помнил наказ Кости: идти
можно только вечером, когда стемнеет.

А вдруг меня задержат? Тогда конверт нужно незаметно уничтожить. Иначе
узнают о дяде Антоне, о большевиках, которые втайне действуют в
Архангельске. И маму и деда Максимыча арестуют, хотя они ничего и не знают
обо всей этой истории.

"Ничего, Димка, не бойся! - успокаивал я себя. - Ведь Костя не боится. Он
смелый парень!"

Наконец, как мне показалось, время пришло. Я старался идти не торопясь, но
ноги сами несли меня вперед. Вскоре я уже был на Кузнечевском мосту.

Встречались и обгоняли дрожки. Лошади с черными наглазниками легко мчали их
по гладкому деревянному настилу.

За устьем Кузнечнхи в далекий берег Северной Двины уткнулось заходящее
солнце. Большая река, широкая, потемневшая, лежала спокойно и, казалось,
застыла.

Вначале я шел по набережной. Потом свернул в улицу, которая называлась
Садовой. Тут действительно был сад. Он занимал целый квартал. Высокие
березы роняли на тротуары желтые листья. Сад был обнесен железной
решетчатой оградой. Хорошо бы поиграть в этом саду! Но увы... ребят туда не
пускают.

Я не заметил наступившей темноты. Нужно было торопиться, и я побежал
разыскивать флигель с комнатой на чердаке.

В Летнем саду играл оркестр. Но я не мог ни минуты задерживаться. Надо
успеть вернуться в Соломбалу до выхода патрулей.

Шагая по Поморской улице, я пересек два проспекта и скоро нашел двухэтажный
дом, во дворе которого стоял приземистый пятиоконный флигель. Вместо