подставных лиц. Учитель Струков и прочие предводители народа должны
убедиться, что мы делаем ставку на отечественного предпринимателя.
опираясь одной рукой на крепкую витую трость, другой на плечо Чудоюдова,
пристукивая гипсом о паркет, удалился. В прихожей щелкнул замок.
разомкнув веки, оглядел стол, посопел-посопел, набираясь решимости, и,
махнув рукой, -- была не была! -- прямо из бутылки глотнул. Прислушался к
сердцу: остановится или не остановится? Сердце стучало веско и ровно, и
Обалдуев впервые за последние двое суток повеселел. Закинув руки за голову,
откинулся на спинку кресла и, как прежде, может быть уже в тысячный раз, с
огромнейшим удовольствием задумался о своей исторической роли в возрождении
родного города.
Федорович обнаружил на столе Молитвослов; ничуть не удивясь этому, раскрыл
его, троекратно осенил себя крестным знамением, пробормотал: "Во имя Отца и
Сына и Святаго Духа. Аминь". И три раза прочел "Отче наш". Напившись чаю,
умылся, обрядился в костюм, повязал галстук и снова взял книжицу. Разыскав
нужную молитву, перекрестился и прочитал:
Ты рекл еси пречистыми устами Твоими: яко без Мене не можете творити
ничесоже. Господи мой, Господи, верою объемь в души моей и сердце Тобою
реченная, припадаю Твоей благости: помози ми, грешному, сие дело, мною
начинаемо, о Тебе Самом совершити, во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
тетрадь, одну к одной с той, в которую собирал древлянскую мудрость, уселся
за письменный стол и вывел на титульном листе: "Слово о монархии" -- и в
полтора часа, почти не задумываясь, написал первую главу, завершив ее
следующим:
национальное самочувствие и самоутверждение, из чего вырастают исторически
государственное правосознание и государственная форма народа. У каждого своя
"душа", и, помимо нее, его государственная форма непостижима. И нет ничего
опаснее и нелепее, как навязывать народу такую государственную форму,
которая не соответствует его правосознанию: вводить монархию в Швейцарии,
республику в России, референдум в Иране, аристократическую диктатуру в США".
предстоящую выставку учебников XVII века. Потом Федор Федорович провел по
музею две экскурсии. После -- обедал. В три часа поехал на окраину города,
где при рытье колодца обнаружили неведомое гончарное изделие, казавшееся
обычной кринкой, сработанной лет сорок назад. Вернувшись, Федор Федорович
надумал попить чайку, но только в фарфоровый чайник пристроил кипятильник,
как дверь раскрылась, через порог шагнул Саша-шофер и, поклонившись,
отрапортовал:
развязанности и самодовольства, но в то же время не видно было и лакейского
подобострастия к большому начальству, порожденного годами застоя. Перед
Федором Федоровичем предстоял слуга из английской пьесы, который с каменным
лицом на все вопросы отвечает: "Да, сэр", "Нет, сэр", и коли бы не мелкие
услуги, оказываемые им своему господину по ходу спектакля, его вполне бы
можно было принять за лорда. Сегодня вместо джинсов и залихватской куртки
Саша оделся в синий двубортный костюм, его голову украшало некое подобие
фуражки.
Александр...
соответственно, великого князя повезешь. Следовательно, по логике, вы --
высочество.
пока он события последних дней, так сказать, разложил по полочкам, вытянул
причинно-следственную связь и пришел к выводу, что уже с того момента, когда
его расстреливали и он бросил пить, можно было заподозрить: ему кем-то нечто
готовится, потому как где это видано, чтобы ненужный государству человек
вдруг сам по себе стал трезвенником, да еще вновь обрел смысл жизни,
скитаясь по древлянским весям и записывая от сердца говоримое народом? В
этом явно была свыше предопределенная подготовка его ума к будущей
деятельности. И вот двое с половиной суток назад предопределенное стало
осуществляться, а сегодня он, Федор Федорович, вышел к собственному
Рубикону, и теперь, видно, ему надо решать, перейти ли речку или до конца
жизни плестись вдоль берега. Странно все-таки, что происходившее в эти двое
с половиной суток его ничуть не удивляло. Словно и раньше в Древлянске изо
дня в день творились чудеса и стали они привычными, как кусок хлеба, как
стакан воды, как глоток воздуха, как многое-многое чудесное и не замечаемое
нами, но дающее нам силу жить. Да, видно, пришло время ему решать. Но как же
ему надлежит поступить в данном случае?
мысленно обратился к спасительной тетради "Суждения древлянского края", дабы
там отыскать ответ, но, сколько ни вспоминал, ничего, кроме "пути Господни
неисповедимы", не вспомнил.
почти не напрягая памяти, прошептал молитву святого Макария Великого,
строго, не путаясь в церковнославянских словах, как будто от младых ногтей
читал ее ежедневно:
еси мне, рабу Твоему, мимошедшее время нощи сея без напасти прейти от
всякого зла противна; Ты Сам, Владыко, всяческих Творче, сподоби мя истинным
Твоим светом и просвещенным сердцем творити волю Твою, ныне и присно и во
веки веков. Аминь.
из кабинета.
воспротивился.
не поворачивая головы, спросил: -- Куда прикажете?
рядом с вами ездит.
выберут. Вы же -- один.
на каплю нет. И это очень важно.
выражались -- Божьей волей и, следовательно, ни за демократов, ни за
коммунистов, ни за синих, ни за серо-буро-малиновых, а просто -- хранитель
земли и оберегатель народа. Логично?
Фомич, вы это взяли?
глупости. -- А народ? Да на центральной площади второй вечер бушуют. Что там
говорят, то и я говорю. Лозунг вывесили: "Древлянску -- великое княжение!"
Как и вчера, на площади бурлила толпа, но Федору Федоровичу показалось, что
народу прибавилось. Сколько ни шарил он по головам, не сумел разглядеть ни
проталинки, ни островка в кипящей человеческой массе. Будто весь город
сегодня собрался на площади. И над толпой действительно вздымались лозунги:
"Неправедную власть -- долой!", "Древлянску -- великое княжение!", "Монархия
-- мир в обществе, любовь в сердцах!".
Федор Федорович думал о своей судьбе, о судьбах государств и народов, пока
не додумался до простого, естественного вопроса, который до сих пор ему не