непочтительно толкнул меня в грудь. Я отступил невольно. Это Варона
пробирался сквозь толпу и, стремясь подойти к Яноуской, оттолкнул меня. Он
спокойно шел дальше, не извинившись, даже не обернувшись в мою сторону,
словно на моем месте стоял неживой предмет.
в поколение личное шляхетство, были учеными, инженерами - плебеями с точки
зрения этого спесивого шляхтича, предок которого был доезжачим у богатого
магната-убийцы. Мне часто приходилось защищать свое достоинство перед
такими, и теперь вся моя "плебейская" гордость встала на дыбы.
дворянина - толкнуть человека и не извиниться?
тона?
случае, не вы. Необразованный ксендз не должен учить других латыни - ничего
хорошего из этого не получится.
наш спор отвлек ее внимание от портрета. Кровь снова прилила к ее лицу, а в
глазах промелькнуло что-то похожее на тревогу и ужас.
вежливых нужно быть вежливым, а в компании грубиянов - высшая вежливость -
платить той же монетой.
индюков. Он удивился, но потом бросил взгляд на хозяйку, снова повернулся ко
мне, и в глазах его плеснулась мутная ярость.
Дубатоука. Варона начинал закипать.
разных парвеню.
надрать вам уши? И не подходите, иначе предупреждаю вас, ни один шляхтич не
получит такого оскорбления действием, как вы от меня.
на которых ничто другое не действует. Они не были хамами, их предки были
заслуженными псарями, доезжачими, альфонсами у вдовых магнаток.
Яноуская. - Пан Беларэцки, не надо, не надо! Пан Варона, стыдитесь!
нами и положил на плечо Вароны тяжелую руку. Лицо его налилось кровью.
шляхтич?! Так оскорбить гостя! Позор моим сединам. Ты что, не видишь, кого
задираешь? Это тебе не наши шуты с куриными душонками, это не цыпленок, это
- мужчина. И он тебе быстро оборвет усы. Вы дворянин, сударь?
побеседовать - вы найдете общий язык. Это шляхтич, и добрый шляхтич, хоть бы
и предкам в друзья - не ровня современным соплякам. Проси прощения у
хозяйки. Слышишь?
Дубатоуком в сторону. Я остался с Яноуской.
хорошему человеку, связываться с ним.
взгляд с меня на панну Яноускую.
очень вам благодарен, вы добрый и искренний человек, и ваше беспокойство обо
мне, вашу приязнь я запомню надолго. Что поделаешь, моя гордость -
единственное, что есть у меня, я никому не даю наступить себе на ногу.
Многие из этих родовитых людей поступились бы. Видимо, настоящий шляхтич
здесь - вы, а они только притворяются... Но запомните, я очень боюсь за вас.
Это опасный человек, человек с ужасной репутацией.
семь убитых на дуэли... И, возможно, это хуже для вас, что я стою рядом с
вами. Понимаете?
грустными глазами, меня не интересовало, какие отношения существовали между
ней и Вароной, был Варона воздыхателем или отвергнутым поклонником, однако
за добро платят добром. Она была такая милая в своей заботе обо мне, что я
взял ее ручку и поднес к губам.
под моими губами. Словом, все это слишком смахивало на сентиментальный и
немножко бульварный роман из жизни большого света.
света" исчезла. Сообразно оркестру были уборы, сообразно уборам были танцы.
Цимбалы, дуда, нечто подобное на тамбурин, старый гудок и четыре скрипки.
Среди скрипачей был цыган и один еврей, скрипка которого все время старалась
вместо известных мелодий играть что-то очень грустное, а когда сбивалась на
веселый лад, то наигрывала нечто похожее на "Семеро на скрипке". И танцы,
которые давно вышли повсюду из моды: "Шаконь", "Па-де-де", даже "Лебедик" -
эта манерная беларусская пародия на "Менуэт". Хорошо еще, что я все это умел
танцевать, потому что любил народные и старинные танцы.
плеча. Я поначалу думал, что мы будем посмешищем для всего зала, но скоро
успокоился. Я никогда не встречал такой легкости в танце, как у этой
девушки. Она не танцевала, она летала в воздухе, и я почти нес ее над полом.
И было легко, потому что в ней, как мне казалось, было не больше 125 фунтов.
Приблизительно на середине танца я заметил, что лицо ее, до этого
сосредоточенное и неуверенное, стало вдруг простым и очень милым. Глаза
заискрились, нижняя губка немножко выдалась вперед.
сверкание молодости, опьянения, радости появилось на ее лице, что у меня
стало тепло на сердце.
блестящие, - вот она я. Вы думали, что меня нет, а я здесь, а я здесь. Хоть
в один этот короткий вечер я показалась вам, и вы удивились. Вы считали меня
неживой, бледной, бескровной, как росток георгина в подземелье, но вы
вынесли меня на свет, я так вам благодарна, вы такие добрые. Видите, и живая
зелень появилась в моем стебле, и вскоре, если будет пригревать солнышко, я
покажу всему миру свой чудесный алый цветок. Только не надо, не надо меня
уносить снова в погреб".
Я тоже увлекся им, и глаза мои, наверное, тоже заблестели. Лишь краем глаза
видел я окружающее.
прежний ужас поселился за ресницами: Варона давал указания двум лакеям,
которые вешали над камином портрет Рамана Старого.
сразу, как только опекаемой исполнится восемнадцать лет, минута в минуту.
и, сделавшись официальным и подтянутым, объявил:
пана Калацечу-Казлоуского, который живет в городе и по болезни не смог
приехать, пойдут по доверию пан Сава Стахоуски и пан Алесь Варона. Нужен еще
кто-нибудь из посторонних. Ну... - глаза его пытливо задержались на мне, -
ну, хотя бы вы. Вы еще человек молодой, жить будете долго и сможете потом
засвидетельствовать, что все здесь делалось честно, по старым обычаям и
человеческой совести. Пани Яноуская - с нами.
движимого и недвижимого, которое осталось по завещанию отца. Выяснилось, что
это, главным образом, дворец и парк, майорат, из которого ни одна вещь не
должна исчезнуть и который должен "в вящей славе поддерживать честь рода".
доме".
является пани Надзея Яноуская.