Чтение 13–й страницы книги ~Вероника решает умереть~

- Двадцать четыре.

- То есть взрослая женщина, с жизненным опытом, которая хорошо знает,
чего хочет, и в состоянии сделать свой выбор. Ну и при чем здесь ваши
супружеские отношения или жертвы, принесенные вами и вашим мужем? Как давно
она живет одна?

- Шесть лет.

- Видите? Самостоятельная до мозга костей. Однако из-за того, что один
австрийский врач, доктор Зигмунд Фрейд - я уверен, что вы о нем уже слышали,
- написал об этих патологических отношениях между родителями и детьми, до
сих пор все на свете родители во всем винят себя. Скажите мне, разве индусы
считают, что сын, ставший убийцей, - это жертва воспитания его родителей?

- Понятия не имею, - ответила женщина, все более удивляясь врачу.
Наверное, его заразили собственные пациенты.

- А я вам отвечу, - сказал доктор Игорь. - Индусы считают, что виноват
сам убийца, а не общество, не родители и не предки. Разве японцы совершают
самоубийство оттого, что сыну взбрело в голову попробовать наркотики и выйти
пострелять? Ответ тот же: нет! А ведь учтите, японцы совершают самоубийства
по любому поводу. На днях здесь же я прочел в газете, что один молодой
человек покончил с собой из-за того, что ему не удалось попасть на
подготовительные курсы для поступления в университет.

- А не могу ли я поговорить с дочерью? - спросила женщина, которую не
интересовали ни японцы, ни индусы, ни канадцы.

- Конечно, конечно, - ответил доктор Игорь, раздраженный тем, что его
прервали. - Но прежде я хочу, чтобы вы поняли одно: за исключением некоторых
тяже лых патологических случаев, люди сходят с ума, когда пытаются уйти от
рутины. Вы понимаете?

- Понимаю, и очень хорошо, - ответила она. - И если вы считаете, что я
не смогу о ней как следует заботиться, можете быть спокойны: я никогда не
пыталась изменить собственную жизнь.

- Ну хорошо. - Доктор Игорь, казалось, почувствовал некоторое
облегчение. - Вы можете представить себе мир, в котором, к примеру, у нас
отпала необходимость изо дня в день повторять одни и те же действия? Если бы
мы решили, например, есть только тогда, когда голодны, как бы тогда
организовали свою работу домохозяйки и рестораны?

Нормальнее было бы есть только тогда, когда голоден, - подумала
женщина, но ничего не сказала, опасаясь, что ей запретят говорить с
Вероникой.

- Была бы сплошная неразбериха, - сказала она. - Я сама домохозяйка и
понимаю, что вы имеете в виду.

- Поэтому мы каждый день завтракаем, обедаем и ужинаем. Просыпаемся
ежедневно в определенное время и отдыхаем раз в неделю. Есть Рождество,
чтобы дарить подарки, и Пасха, чтобы на три дня выехать на озеро. Вам бы
понравилось, если бы ваш муж, охваченный внезапным порывом страсти, решил
заняться любовью прямо в гостиной?

О чем говорит этот человек? Я пришла сюда, чтобы увидеть свою дочь!

- Я была бы ужасно смущена, - осторожно ответила она, надеясь, что
угадала.

- Прекрасно! - воскликнул доктор Игорь. - Место для занятий любовью -
это постель. А поступая иначе, мы будем показывать дурной пример и сеять
анархию.

- Я могу увидеть свою дочь? - прервала его женщина.

Доктор Игорь сдался. Этой крестьянке не дано понять, о чем он говорит,
ее не интересовало обсуждение сумасшествия с философской точки зрения, хотя
ей было известно, что ее дочь попыталась из чувства собственного достоинства
покончить с собой и вошла в кому.

Зазвенел звонок и появилась его секретарша.

- Пусть позовут ту девушку, которая хотела совершить самоубийство, -
сказал он. - Которая написала в газеты, что покончит с собой ради того,
чтобы все узнали, где находится Словения.

Я не хочу ее видеть. Я уже разорвала узы, соединявшие меня с миром.

Трудно было произносить это в присутствии всех, в

холле. Но ведь и санитар был не слишком тактичен, объявив во
всеуслышание, что ее ждет мать, как будто этот вопрос кого-то интересует.

Веронике не хотелось видеть мать, поскольку это означало бы страдания
для обеих. Лучше ей было бы считать дочь мертвой. Вероника всегда ненавидела
прощания.

Санитар исчез за дверью, а она снова стала смотреть на горы. Неделю не
было солнца, и вот оно появилось. О том, что так будет. Вероника знала еще
накануне ночью, об этом ей сказала луна, когда она играла на пианино.

Нет, это безумие, я теряю контроль. Звезды не разговаривают, разве что
с теми, кто называют себя астрологами. Если луна с кем-то и говорила, то с
тем шизофреником.

Едва успев подумать об этом, Вероника почувствовала острую боль в
груди, а одна рука у нее онемела. Потолок закружился перед глазами.

Сердечный приступ!

Она ощутила некую эйфорию, как будто смерть освобождала ее от
необходимости бояться умереть. Скоро все кончится! Может быть, она
почувствует какую-то боль, но что такое пять минут агонии в сравнении с
вечностью покоя? Она поспешила закрыть глаза: больше всего в фильмах ее
пугали мертвецы с открытыми глазами.

Однако сердечный приступ оказался вовсе не тем, чего она ожидала. Ей
стало трудно дышать, и в ужасе Вероника поняла, что вот-вот ей предстоит
пережить то, чего она больше всего боялась: удушье. Она умрет так, будто ее
хоронят заживо или внезапно затаскивают на дно морское.

Она пошатнулась, упала, почувствовала сильный удар в лицо, продолжала
предпринимать гигантские усилия, чтобы дышать, но воздух не входил. Хуже
того - смерть не приходила; Вероника полностью осознавала происходящее
вокруг, видела все те же цвета и формы. Ей было трудно только слышать
окружающих: крики и восклицания раздавались где-то вдалеке, как бы доносясь
из другого мира. Все же остальное было реально - воздух не вдыхался, он
попросту не слушал команд ее легких и мышц, и сознание ее не покидало.

Она почувствовала, что кто-то приподнял ее и положил на спину, но
теперь не было контроля над движениями глаз, они вращались, посылая в мозг
сотни разных обра зов, и к ощущению удушья примешивалось полное расстройство
зрения.

Вскоре сами образы тоже отдалились, и, когда агония достигла своей
высшей точки, наконец вошел воздух, причем с таким ужасным шумом, что все в
холле застыли от страха.

У Вероники началась непроизвольная рвота. Когда худшее осталось позади,
некоторые сумасшедшие стали смеяться над происходящим, и она почувствовала
себя униженной, растерянной, беспомощной.

Вбежала медсестра и сделала ей укол в руку.

- Успокойтесь. Все уже прошло.

- Я не умерла! - закричала она, обернувшись к пациентам. - Я все еще
вынуждена торчать в этой паршивой богадельне вместе с вами! Проходить сквозь
тысячу смертей каждый день, каждую ночь, и никто меня не пожалеет!

Она повернулась к медсестре, выхватила у нее шприц и швырнула в окно.

- Что вам от меня нужно? Почему вы не дадите мне яд, зная, что я и так
обречена? Где ваше сострадание?

Совершенно не владея собой, она снова села на пол и расплакалась
навзрыд; она кричала, громко всхлипывала, а некоторые из пациентов смеялись,
потешаясь над ее заблеванной одеждой.

- Дайте ей успокоительное! - сказала вбежавшая женщина-врач. - Держите
ситуацию под контролем!

Между тем медсестра стояла как вкопанная. Женщина-врач снова вышла,
вернулась с двумя санитарами-мужчинами и с новым шприцем. Мужчины схватили
бьющуюся в истерике посреди холла бедняжку, а женщина ввела до последней
капли в вену испачканной руки успокоительное.

Она лежала в кабинете доктора Игоря на белоснежной кушетке, укрытая
чистой простыней.

Доктор прослушивал ее сердце. Она притворилась, что еще спит, но что-то
у нее в груди изменилось, и врач бормотал с уверенностью, что его слышат.

- Успокойтесь. С таким, как у вас, здоровьем вы проживете сто лет.

Вероника открыла глаза. Ее кто-то переодел. Неужели это был доктор
Игорь? Он видел ее голую? С ее головой что-то было не в порядке.

- Что вы сказали?

- Я сказал, чтобы вы успокоились.

- Нет. Вы сказали, что я проживу сто лет. Врач отошел к столу.

- Вы сказали, что я проживу сто лет, - повторила Вероника.

- В медицине не бывает ничего определенного, - уклонился он от ответа.
- Все может быть.

- А как мое сердце?

- Все так же.

Больше ей не нужно было ничего. При тяжелом состоянии больного врачи
говорят: "Вы проживете сто лет", или "ничего серьезного", или "у вас сердце
и давление как у ребенка", или еще "вас нужно снова обследовать". Похоже,
они боятся, что пациент разнесет вдребезги кабинет.

Она попыталась подняться, но не смогла: вся комната закружилась у нее
перед глазами.

- Полежите еще немного, пока не почувствуете себя лучше. Вы мне не
мешаете.

Какой добрый, - подумала Вероника. - А если бы мешала?

Как и подобает опытному врачу, доктор Игорь выдержал паузу,
притворившись, будто занимается разложенными на столе бумагами. Когда перед
нами другой человек молчит, это нас раздражает, создает напряженность,
становится невыносимым. Доктор Игорь надеялся, что девушка первой нарушит
молчание и тем самым предоставит ему новые данные для его диссертации о
сумасшествии и методе лечения, над которым он работал.