Чтение 13–й страницы книги ~Анна Ярославна

- Вот то же самое говорили тогда другие клерки, - ответил он. - Старик
в жизни никому ничего не дарил. "Вы полюбились ему, - говорили они. -
Счастливчик!"

Он тяжело вздохнул. Я понял, что с этим связана целая история.

- И что же вы сделали с гусем? -спросил я.

- В том-то и беда! - ответил он. - Я сам не знал, что с ним делать. Это
случилось в сочельник, в десять часов вечера. Только я собрался домой, а он
дает мне гуся. "Тидлинг и братья" прислали мне гуся, Биглз, - сказал он,
когда я подавал ему пальто. - Очень мило с их стороны, только к чему он
мне? Возьмите его себе!" Я, разумеется, поблагодарил его и был очень ему
признателен. Он пожелал мне счастливого рождества и вышел из конторы. Я
завернул подарок в бумагу и взял его под мышку. Это была великолепная птица,
но тяжеловатая. И так как приближалось рождество, я подумал, что по этому
случаю неплохо бы угоститься стаканчиком пива. Я зашел в кабачок на углу и
положил гуся на стойку.

- Здоровенный, - сказал хозяин, - у вас будет завтра доброе жаркое. Его
слова заставили меня призадуматься: только тут я понял, что птица мне не
нужна и проку мне от нее никакого. Я собирался в Кент, чтобы провести там
праздники в семье одной молодой особы.

- Той самой, у которой была канарейка?-вставил я.

- Нет, это все случилось еще до того, - ответил он. - На сей раз делу
помешал гусь, о котором я вам рассказываю. Родители ее были состоятельные
фермеры, и привозить им гуся было бы глупее глупого, а в Лондоне я не знал
никого, кому бы мог его подарить. И вот, когда хозяин вернулся, я спросил,
не согласится ли он купить у меня гуся, и сказал, что возьму недорого.

- Мне он не нужен, - ответил тот, - у меня здесь и без того уже три
штуки. Может, один из этих джентльменов у вас его купит.

И он повернулся к нескольким молодцам, которые сидели, потягивая джин.
Мне подумалось, что им даже вскладчину не купить и цыпленка. Однако самый
обшарпанный из них сказал, что он не прочь взглянуть на мой товар, и я
развернул сверток. Он долго осматривал и ощупывал гуся, допрашивал меня, как
я его раздобыл, и кончил тем, что выплеснул на него добрых полстакана джина
с водой. Затем он предложил мне за гуся полкроны. Это так возмутило меня,
что я, не сказав больше ни слова, схватил в одну руку гуся, в другую веревку
и бумагу и выскочил вон.

Так я и шел некоторое время со своей ношей: я был взволнован и ничего
не замечал. Когда же я поостыл, то стал размышлять над тем, как, должно
быть, смешно выгляжу. То же самое, очевидно, пришло в голову и двум-трем
мальчикам. Я остановился под фонарем и попытался завернуть гуся. При мне
был еще портфель и зонтик, и первым делом я уронил гуся в сточную канаву,
чего и следовало ожидать от человека, который при помощи одной пары рук
пытается справиться с четырьмя различными предметами и тремя ярдами веревки.
Вместе с гусем я зачерпнул целую кварту грязи. Почти вся она осталась у меня
на руках и на одежде да еще немало на обертке. И тут пошел дождь.

Я сгреб все свои пожитки и побежал в ближайший кабачок, где надеялся
достать еще кусок веревки и увязать гуся в аккуратный сверток. Кабачок был
переполнен. Я протискался к стойке и бросил на нее гуся. При виде его почти
все вокруг умолкли, и молодой человек, стоявший возле меня, произнес:

- Вы сами его убили?

Очевидно, я и впрямь казался несколько возбужденным.

Я думал и здесь его продать, но присутствующие не внушали мне на этот
счет никаких надежд: Я выпил пинту эля, - я был порядком измучен, -
соскреб с несчастного гуся сколько мог грязи, завернул его в чистый лист
бумаги и вышел из кабачка.

Когда я переходил улицу, меня осенила счастливая мысль - проиграю его в
лотерею! Я тут же отправился на поиски подходящего места. Пока я его
разыскивал, пришлось выпить три или четыре стакана виски, потому что пить
пиво я был уже не в состоянии - от пива меня всегда сильно разбирает.
Наконец я все-таки нашел нужных мне людей, они расположились по-домашнему в
тихом уютном домике неподалеку от Госвелл-роуд. Я объяснил хозяину, чего
хочу. Он сказал, что не возражает, но надеется, что, продав гуся, я поставлю
всем выпивку. Я ответил, что с восторгом это сделаю, и вручил ему птицу.

- Вид у нее не того, - сказал он.

- О, это пустяки! Я нечаянно уронил ее, - оправдывался я. - Это
отмоется!

- И пахнет как-то чудно, - заметил он.

- Это от грязи, - ответил я. - Сами знаете, что такое лондонская грязь.
А тут еще один джентльмен пролил на него джин. Но, когда его зажарят, никто
ничего не заметит.

- Что ж, может, и так, - согласился он. - Сам я на нее не польщусь, но,
если кому вздумается, дело хозяйское.

Гусь никого не воодушевил. Я начал с шести пенсов и сам купил билет. Я
предоставил хозяину полную свободу действий, и ему удалось, правда чуть ли
не силком, втянуть в это дело еще пять человек. Какой-то мрачного вида
субъект, храпевший в углу, вдруг проснулся, когда я уже шел к дверям, и
предложил мне за гуся семь с половиной пенсов, - почему именно семь с
половиной, я так и не понял. Он унес бы гуся, я никогда б его больше не
увидел, и вся моя жизнь сложилась бы по-иному. Но судьба всегда была против
меня. Я ответил ему, возможно с излишним высокомерием, что рожде-
ственские благотворительные обеды выдают в другом месте, и вышел. Близилась
ночь, а до дому мне было далеко. Я готов был проклясть день и час, когда
впервые увидел эту птицу. Теперь мне казалось, что она весит по меньшей мере
тридцать шесть фунтов.

Мне пришло в голову сбыть ее торговцу битой птицей, и скоро я нашел
такую лавку на Мидлтон-стрит. За милю вокруг не было видно ни одного
покупателя, но по тому, как хозяин драл глотку, можно было подумать, что на
нем держится вся торговля в Кларкенвелле. Я вытащил гуся из свертка и
положил перед ним на прилавок.

- Это еще что такое? - спросил он.

- Гусь, - ответил я. - Вы можете получить его по дешевке.

В тот же миг он схватил гуся за шею и швырнул в меня. Я попытался
увернуться, но он угодил мне в висок. Если вам никогда не запускали в голову
гусем, то вы и представления не имеете, как это больно. Я подобрал гуся и в
свою очередь кинул в него, но тут появился полицейский со своим обычным:
"Что за беспорядки?"

Я объяснил в чем дело. Тогда хозяин вконец разъярился и завопил на всю
округу:

- Вы только поглядите! - кричал он. - Скоро полночь, и у нас в магазине
еще семь дюжин непроданных гусей, а этот болван приходит и спрашивает, не
куплю ли я еще одного.

Тут я понял, что затея моя преглупая, и, последовав совету
полицейского, тихонько удалился, захватив с собой птицу.

"Придется его кому-нибудь отдать, - сказал я себе. - Найду
какого-нибудь достойного бедняка и подарю ему эту проклятую птицу". Мне
попадалось на- встречу множество людей, но ни один из них не выглядел
достаточно достойным. Может быть, не там я их искал, где нужно, или не в тот
час, только все, кого я встречал, казались мне недостойными гуся. Проходя по
Джадд-стрит, я предложил его какому-то голодного вида субъекту. Оказалось,
что это просто пьяный забулдыга. Он так и не понял, чего я от него хочу, и
долго шел за мной и во весь голос поносил меня, пока не свернул по ошибке на
Тэвисток- плейс, где погнался за другим прохожим, продолжая выкрикивать
ругательства. На Юстон-роуд я остановил какую-то девчонку, совершенного
заморыша, и стал упрашивать ее взять гуся. Она ответила: "Еще чего!" - и
побежала прочь. Я слышал, как она пронзительным голосом орала мне вслед:
"Украл гуся! Украл гуся!"

Я обронил сверток, когда шел по малоосвещенной части Сеймур-стрит, но
какой-то прохожий подобрал его и вернул мне. Я уже не мог больше объяснять и
оправдываться. Я дал ему монетку в два пенса и побрел со своим гусем дальше.
Кабачки уже закрывались, и я заглянул еще в один, чтобы в последний раз
выпить. Правда, я и без того уже порядком нагрузился, ведь мне, человеку
непривычному, довольно и стаканчика пива. Но на душе у меня было скверно, и
я надеялся, что это меня подбодрит. Кажется, я выпил джину, к которому
испытываю крайнее отвращение.

Я решил забросить гуся в Оукли-сквер, но полицейский не сводил с меня
глаз и дважды прошел за мной вдоль всей ограды.

На Голдинг-роуд я хотел было закинуть гуся в подвал, но мне опять
помешал полицейский. Казалось, вся ночная смена лондонской полиции только
тем и была занята, как бы помешать мне избавиться от гуся.

Полицейские проявляли к нему такой интерес, что мне подумалось, уж не
хотят ли они сами его получить. Я подошел к одному из них на Кэмден-стрит
и, назвав его "Бобби", спросил, не нужно ли ему гуся.

- Чего мне не нужно, так это вашего брата, нахалов, - ответил он
внушительно.

Это было такое оскорбление, что я, разумеется, не стерпел и что-то ему
возразил. Что тут произошло, я не помню, но кончилось все тем, что он
объявил о своем намерении забрать меня.

Я ускользнул от него и помчался стрелой по Кинг-стрит. Он засвистел в
свисток и кинулся следом. Какой-то человек выскочил из парадного на
Колледж-стрит и пытался меня остановить. Но я мигом с ним расправился,
ударив его головой в живот, пересек Кресчент и через Бэтт-стрит понесся
обратно на Кемден-роуд.

На мосту через канал я оглянулся и увидел, что меня никто не
преследует. Я бросил гуся через парапет, и он с плеском упал в воду.

Со вздохом облегчения я свернул на Рэндолф-стрит, как вдруг стоявший
там констебль схватил меня за шиворот. Я горячо спорил с ним, когда,
запыхавшись, подбежал тот первый дуралей. Они заявили, что мне лучше всего
объяснить дело инспектору; я был того же мнения.

Инспектор спросил меня, почему я убежал, когда первый констебль
собирался арестовать меня. Я ответил, что не хотел провести рождество в
кутузке, но это показалось ему слабым аргументом. Он спросил меня, что я