Антиохию, так как антиохийский порт Селевкия неудобен для стоянки большого
числа судов.
Но я не знал, что предпринять, и в нерешительности бродил по набережным.
Денег своих я лишился, а Поликарп был скуп, как сирийский меняла, кормил
меня за те письменные работы, которые я выполнял, но не платил ни единой
драхмы. Между тем вокруг было много соблазнов. Однако у меня не нашлось
обола, чтобы полакомиться гроздью винограда, и в утешение себе я
вполголоса повторял бессмертные гекзаметры из "Одиссеи". А в
многочисленных тавернах люди пили вино, харчевни манили запахом вкусных
яств. Далее я увидел, как бродячие мимы представляли историю распутной
женщины, у которой был старый муж, и произносили всякие непристойности.
Зрители с удовольствием смотрели на их ужимки и смеялись во все горло, но,
когда мимы, закончив представление, стали собирать плату, все старались
незаметно отойти в сторону, чтобы не бросить в протянутую деревянную миску
медную монету. В другом месте зеваки толпились вокруг проходимца,
предлагавшего принять участие в игре в кости. Заметив мою простодушную
наружность, он решил поживиться.
тебя есть денарии, давай бросим кости, и ты во мгновение ока утроишь свое
состояние.
писец, и, несмотря на то, что целью моего путешествия был Рим, я охотно
принял предложение хозяина "Африки". Мне хотелось побывать в этом "саду
Сирии", как называл Аполлодор Антиохию. По его словам, в нее со всех
сторон стекаются риторы и куртизанки, и жизнь кипит здесь, как вода в
медном котле, потому что Антиохия расположена на перекрестке важных
торговых путей из Азии в Александрию, из Лаодикеи в Пальмиру и города,
лежащие на Евфрате, что и является причиной процветания сирийской столицы.
Но, как известно, богатство влечет за собой распущенность нравов и
стремление к наслаждениям, поэтому в Антиохии время проходит как сплошной
праздник, всюду слышна музыка и звенит смех легкомысленных женщин.
что могут быть на земле подобные города, и с изумлением смотрел на
шестиэтажные здания, позолоченные колонны портиков и статуи, раскрашенные
с таким искусством, что они казались живыми людьми, вознесенными на
пьедесталы за какие-то заслуги перед человечеством. Колоннады тянутся
вдоль улицы Антонина Благочестивого на целые стадии. Здесь помещаются
многочисленные лавки менял, таверны, гостиницы, так как именно по этой
дороге уходят в Пальмиру торговые караваны. В общественных тихих садах
шумят фонтаны, струится из львиных бронзовых, позеленевших от сырости
пастей освежающая вода, всюду толпы гуляющих, и часто на улицах проплывают
над головами носилки богатых людей, украшенные занавесками с золотой
бахромой. Дома богачей здесь отделаны мрамором или мозаикой, беднота же
обитает в жалких лачугах на городских окраинах.
городе, но по окончании своих дел Поликарпу захотелось отделаться от не
нужного уже ему писца. Судьбе было угодно, что он хорошо знал Ганниса,
евнуха, доверенного человека в доме Юлии Месы, родственницы нашего
императора, у которой жили две ее дочери - молодые вдовицы Маммея и
Соэмида. Я стал писцом у Маммеи и неожиданно для себя оказался в самой
гуще антиохийской жизни. Это тем более радовало меня, что для путешествия
в Рим мне нужно было скопить немного денег.
Скопец, толстяк с одутловатым и желтым, как шафран, лицом, но с умными,
скучающими глазами, сидел, по восточному обычаю поджав под себя ноги, на
голубой подушке, брошенной на мозаичный пол, и черный, как эбеновое
дерево, мальчик, с белками вроде двух сваренных вкрутую и облупленных яиц,
что меня очень позабавило, овевал своего господина опахалом из павлиньих
перьев. Ганнис был погружен в чтение какого-то свитка, когда привели к
нему посетителей; прочитав несколько строк, он закрывал глаза, точно
наслаждаясь содержанием книги или что-то обдумывая. Наконец поднял голову,
вопросительно посмотрел на нас обоих и, отрываясь от одному ему известных
мыслей, произнес без большой радости:
стал объяснять причину посещения:
благочестивых родителей. Он направляется в Рим, чтобы добиваться там
справедливости в сенате...
молодого человека постигли всякого рода бедствия, и ему теперь необходимо
прожить некоторое время в вашем городе, чтобы собраться с силами. Так как
юноша весьма искусный каллиграф, то я подумал, что он может оказаться
пригодным тебе, принимая во внимание твою любовь к книгам.
окинул меня внимательным взором.
молодой госпоже как раз нужен человек, чтобы помочь Олимпиодору
присматривать за библиотекой и переписывать книги. Зрение старика слабеет
с каждым днем, а госпожа любит хорошо переписанные свитки. Поэтому ты
будешь делать все, что он тебе укажет, и содержать в порядке
книгохранилище. Место это скромное, но разве не назначил Антиох своим
библиотекарем прославленного поэта Евфориона? Надеюсь, ты не будешь бегать
за молодыми рабынями, вместо того чтобы заниматься делом?
что со мной разговаривают подобным образом.
раза ударил им о пол. Вбежал молодой раб, у которого только бедра были
обмотаны куском красной материи. Он привычно простерся ниц перед евнухом.
Скопец приказал ему:
обыкновение поглаживать руки, как бы умывая их. Ганнис сказал ему
несколько слов обо мне, и домоуправитель, все так же умывая руки и
кланяясь, с таким видом смотрел на нового писца, точно испытывал ко мне
необыкновенное расположение. Но когда он вел меня в книгохранилище, я
слышал, как этот хитрец пожаловался незнакомому для меня человеку, как
потом выяснилось - знаменитому философу Филострату, которого мы встретили
в одном из богатых покоев:
ритору, а мальчишке!
понимал, что обязан переменой в своей судьбе лишь слепому случаю, хотя
Аполлодор и учил меня, что на земле ничего не бывает случайного и всякое
явление имеет свою причину. Но, может быть, думал я в те минуты, небо
хочет вознаградить меня за испытанные несчастья и указывает путь, по
которому я должен следовать, чтобы быть счастливым на земле. Чтобы
преуспеть на других, земных поприщах, от человека требуется исключительный
ум, или красота, или огромная физическая сила, и благополучие человека в
римском государстве покоится на лести и угождении богатым, а в мире книг
царит философическая тишина.
тех пор, пока я не встретил поэта Вергилиана. Целые дни я проводил в
библиотеке, которая представляла собою обширное помещение, где на дубовых
полках стояли медные сосуды со свитками, покоились написанные на
пергаменте книги. Подслеповатый Олимпиодор говорил о них с нежностью и
даже вынимал и показывал мне особенно редкие списки. Но так как на моей
обязанности в этом доме лежала главным образом переписка пришедших в
ветхость свитков, то библиотекарь немедленно дал мне работу. Для этой цели
я расположился в соседнем, небольших размеров помещении, где стоял
наклонный стол и на полке находились под рукой все необходимые
принадлежности для писания. Чернильница была простая и глиняная, и до меня
за этим столом сидел, может быть, какой-нибудь скриба рабского состояния,
но обстоятельства тех дней не позволяли мне быть разборчивым, и я,
вздохнув при мысли о покинутом отеческом доме, взял в руки тростник и
обмакнул его в чернила. Отлично помню, что первой книгой, которую я
переписал для Маммеи, были "Письма" Цицерона, и таким образом я невольно
заглянул в жизнь этого замечательного человека и расширил свои познания о
римском мире. Вообще мне ничего не оставалось, как благодарить судьбу,
давшую мне не только пристанище в богатом доме, полном книг, но и
счастливый случай познакомиться с таким городом, как Антиохия, и в
свободные часы я бродил по великолепным улицам и с удивлением смотрел на
прекрасные храмы и термы, на обилие воды в городских нимфеях, на женщин с
нарумяненными щеками и подведенными глазами, на юнцов с завитыми локонами,
на тысячи праздных людей в красивых одеждах. Меня толкали со всех сторон,
обзывали глупцом или ротозеем, когда я мешал спешившим в академию или
театр. А вернувшись в библиотечную тишину, я снова старательно выводил
буквы или разглаживал пемзой папирус.
"О плаще". Работал я с большой поспешностью, так как оригинал надлежало
возвратить антиохийскому епископу, с которым Маммея, хотя и не будучи
христианкой, обменивалась книгами. Этот христианский проповедник, властный
и образованный человек, иногда посещал нашу госпожу, и мне приходилось
слышать, как они говорили о Христе, его смерти и воскресении, во что,
видимо, совершенно верил епископ, но что вызывало легкую улыбку на устах
Маммеи.