и ковшами обносят, а все себе сидят, будто приросли к одним местам.
кричат: греха не ставит, родных обирает... даст на том свете ответ. Нет, не
дам. Прежде, нежели я брат, дядя, шурин, я государь всея Руси. Когда явлюсь
на Страшный суд Христов, он, наверно, спросит меня: печаловался ли ты о
земле русской, над которою я поставил тебя владыкою и отцом, соединил ли
воедино, укрепил ли эту Русь, хилую, разрозненную, ободранную? Вот что
спросит он, а не то, что пил ли из одного ковша с братьями и сватьями, тешил
ли их, гладил ли по головке за то, что они с своими и чужими сосали кровь
русскую!
на ответ.
слово.
прилепиться к жене. В такой же брак вступил и ты, государь всея Руси, приняв
по рождению и от святительской руки в дому божьем благословение на царство.
Приложение сделай сам, господине! Умнее на твою речь сказать не сумею: я не
дьяк и не грамотей.
скрещенные на посохе, и погрузился в глубокую думу. Так пробыл он несколько
минут, в которые дворецкий не смел пошевелиться. Нельзя сказать, что в эти
минуты тихий ангел налетел; нет, в них пролетел грозный дух брани. Решена
судьба Твери, бывшей сильной соперницы Москвы.
своим приятелем, нам уже известным, и тремя новыми лицами.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
образом спасителя, потом низко-пренизко поклонились великому князю.
Казалось, по росту их, вышли они один из другого, как дорожный прибор
стаканов. Самый большой был дьяк Федор Курицын {Прим. стр. 54}. Это был
мужчина целою головою выше Мамона, лет под пятьдесят, но казался старее
своих лет. Непрерывные умственные заботы и труды сгорбили его и изнурили до
болезненного состояния. На обнаженной голове оставались только за ушами,
будто для образчика, две-три пары осиротевших русых локонов; лицо его
изнывало, но мутные глаза издавали огонь ума; на изрытом челе господь,
видимо, утвердил знамение высоких помыслов. Его употреблял великий князь по
делам дипломатическим. За ним следовал Мамон. Потом дьяк Володимер Елизаров
Гусев {Прим. стр. 55}, делец, законник, достойный памяти потомства за
сочинение "Судебника". Остального точно выпустили из пазухи Курицына: такой
он был крохотный. Может быть, в стране лилипутов поставили бы его фланговым
в гвардию; не мудрено, что он прослыл бы там и великим человеком, потому что
имел бы чем давить меньших. Но между нашими огромными современниками
пришелся бы мелкому егерю под мышку. Так-то все сравнительно получает
название! За то одна часть его помрачала целое. Он едва ли не осуществил
карликов наших сказок, о которых говорится, что они с ноготок, а борода у
них с локоток. Исполинская, дивная борода! По ней дьяк и назван был
Бородатым. Не думайте, однако ж, что все достоинства его ограничивались этим
волосяным украшением. Нет, он сохранил и до нас свое имя другими качествами,
а именно: умел говорить по летописцам, которых твердо изучил, так что с
выученного не сбила бы его пушка, и красно по-тогдашнему, то есть витиевато
и напыщенно, описывал походы своего господина. Ему же поручено было обучение
придворного клира духовному нению - как говорит историк не наших времен: "На
разные роды древнего доброгласия". Одним словом, это был придворный человек
- колибри: пел сладко, не тяготил ветки, на которую садился, и был счастлив
на своем гнездышке, не боясь, что за ним погонится коршун, которому от него
нечем было поживиться.
Очи его вызывали на кровавый ответ.
тебя по насылу Казимира, - отвечал Мамон с твердостью. - Пытал я давать
зелья лихим бабам; от одного макова зернышка пучило их, а собаку разорвало.
смотря на образа спасителя:
раба, избавиться от насильственной смерти. - Потом, лизнув перстень свой
"Кердечень", присовокупил: - Спасибо и Менгли-Гирею!.. А то, пожалуй, далеко
ли дьяволу до наущения, и через кровных подсыпят. Нынче своих бойся более
чужих.
воскликнули в один голос дворецкий и Мамон.
господине, князь великий, для устроения и блага Руси.
продолжал:
бесермена!.. Не берет силою, так зелием... Посмей отныне лаять, что я
затеваю с ним размирье из корысти, хоть и без того было бы что поговорить о
правах моих на древнюю отчину нашу, Литву!.. Смотри, однако, Мамон, не было
ли кривды в твоем допросе? не мстил ли, не дружил ли ты кому?
согрешили ни перед богом, ни перед тобою, господине!
твоему судебнику {Прим. стр. 56} тому лихому человеку, что посягает на чужую
голову?
{Прим. стр. 56}, или разбой, или душегубство, или ябедничество, или иное
лихое дело, и будет ведомо лихой, и боярину того велети казнити смертною
казнью, а исцево доправити; а что ся останет, ино то боярину и дьяку..."
дьяку не забыли! Написано ли что у тебя о государском убойце и крамольниках?
дописываете. А там судьи праведные начнут пополнять, да пояснять, да посулы
брать за темные недосказы. Закон должен быть уложен, словно открытая ладонь,
без перстаницы {Прим. стр. 56} (великий князь развернул свой кулак); всякий
темный человек довидит, что на ней, и зернышко маково не укроется. Коротка,
да ясна, и, коли нужно, сильно хватает!.. А то, пожалуй, наденут на закон
дырявую рукавицу, да еще сожмут в кулак: отгадывай, чет или нечет! Покажут
то или другое, коли надо!
"А государьскому убойцу {Прим. стр. 56} и крамольнику живота не дати".
он обратился к Курицыну, но, вспомнив, что он не сроден к поручениям о
казнях, примолвил, махнув рукой.) Забыл я, что курица петухом не поет. (При
этих словах в глазах дьяка проникло удовольствие.) Мамон, это твое дело!
Скажи моему тиуну {Прим. стр. 57} московскому да дворскому, чтобы литвина и
толмача сожгли на Москве-реке. Сжечь их, слышишь ли? чтобы другим неповадно
было и помышлять о таких делах.
Пречистая ведает, может, и меж ними есть какие лихие люди. Коли дозволишь
молвить, что на разум нашло.
злодеев при них...
палатные мастера - фрязы {Прим. стр. 57}, люди добрые, смирные... Однако...
кто ведает?.. Мамон, вели подождать казнить до приезда немчина-лекаря; да
смотри, чтобы на злодеях железа не спали!..
приятель, - у кого прикажешь поставить немчина?
Володихин Дмитрий
Акунин Борис
Шилова Юлия
Акунин Борис
Земляной Андрей
Суворов Виктор