сразу заказывает себе саван, потому что, если потребуется, я пойду за
мальчугана хоть в огонь!"
него, нежно гладя его юные щеки и откидывая со лба своей большой загорелой
рукой его спутавшиеся кудри. По телу мальчика пробежала легкая дрожь.
оставить его неукрытым! Чего доброго, простудится насмерть! Как же мне
быть? Если я его возьму на руки и уложу под одеяло, он проснется, а ведь
он так нуждается в отдыхе".
Тогда он снял с себя камзол и укутал принца.
мне нипочем".
продолжая разговаривать сам с собой:
будет, если здесь у меня останется принц Уэльский, в то время как
подлинный принц уже не принц, а король... Но его бедный мозг свихнулся на
одной этой выдумке и не сообразит, что теперь уж ему надо забыть о принце
и величать себя королем... Я целых семь лет провел в заточении, на
чужбине, и ничего не слыхал о доме, но если мой отец жив, он охотно примет
несчастного мальчика и великодушно приютит его под своим кровом ради меня,
точно так же и мой добрый старший брат Артур. Мой другой брат, Гью... Ну,
да я размозжу ему череп, если он вздумает вмешиваться не в свое дело, это
злое животное с сердцем лисы! Да, мы поедем туда - и возможно скорее".
придвинул стулья и ушел, полагая, что такие дешевые жильцы могут
прислуживать себе сами. Стук хлопнувшей двери разбудил мальчика; он
вскочил и сел на кровати, радостно озираясь вокруг; но тотчас же на лице
его выразилось огорчение, и он пробормотал про себя с глубоким вздохом:
Гендона, понял, какую жертву тот ему принес, и ласково сказал:
надень, больше он мне не понадобится, - затем он встал, подошел к
умывальнику, помещавшемуся в углу, и остановился в ожидании. Гендон с
веселым оживлением сказал:
горяча и вкусна. Не горюй: сон и еда сделают тебя опять человеком!
полный сурового изумления и даже некоторой досады.
позволения у Майлса Гендона. Будь как дома, не стесняйся, пожалуйста.
маленькой ногой. Гендон был совсем озадачен.
"Клянусь всеми святыми, это восхитительно!" и поспешил исполнить просьбу
своего дерзкого гостя. Он стоял подле, буквально остолбенев, пока его не
вывел из оцепенения новый приказ:
не говоря, подал ему. Потом он стал сам умываться, а его приемный сын в
это время уже уселся за стол и готовился приступить к еде. Гендон поспешил
покончить с умыванием, придвинул себе другой стул и хотел уже сесть, как
вдруг мальчик с негодованием воскликнул:
растет; и это понятно: после той важной перемены, какая произошла в
государстве, он воображает себя _королем_! Ну что же, надо мириться и с
этим, иного способа нет, - а то он еще, чего доброго, велит заключить меня
в Тауэр". И, довольный этой шуткой, он отодвинул свой стул, стал за спиной
короля и начал прислуживать, как умел, по-придворному.
насытился, у него возникло желание поболтать.
именовать его и государем и вашим величеством; не нужно ничего делать
наполовину; я должен войти в свою роль до тонкости, иначе я сыграю ее
плохо и испорчу все это доброе дело, дело любви и милосердия".
вид у тебя благородный, - ты дворянин?
барон, выслужившийся из дворян, сэр Ричард Гендон, из Гендонского замка,
близ Монксголма, в Кенте.
позабавит вас на полчаса, за неимением лучшего. Мой отец, сэр Ричард,
человек великодушный и очень богатый. Матушка моя умерла, когда я был еще
мальчиком. У меня два брата: Артур - старший, душою и нравом в отца; и Гью
- моложе меня, низкий, завистливый, вероломный, порочный, лукавый, сущая
гадина. Таким он был с самого детства, таким был десять лет назад, когда я
в последний раз видел его, - девятнадцатилетний, вполне созревший подлец;
мне было тогда двадцать лет, Артуру же двадцать два. В доме, кроме нас,
жила еще леди Эдит, моя, кузина, - ей было тогда шестнадцать лет, -
прекрасная, добросердечная, кроткая; дочь графа, последняя в роде,
наследница большого состояния и прекращавшегося после ее смерти графского
титула. Мой отец был ее опекуном. Я любил ее, она меня. Но она была с
детства обручена с Артуром, и сэр Ричард не потерпел бы, чтобы подобный
договор был нарушен. Артур любил другую и убеждал нас не падать духом и не
терять надежды, что время и счастливая судьба помогут каждому из нас
добиться своего. Гью же был влюблен в имущество леди Эдит, хотя уверял,
что любит ее самое, - но такова была его всегдашняя тактика: говорить
одно, а думать другое. Однако его ухищрения не привели ни к чему:
завоевать сердце Эдит ему так и не удалось; он мог обмануть одного лишь
отца. Отец любил его больше всех нас и во всем ему верил. Гью был младший
сын, и другие ненавидели его, - а этого во все времена бывало достаточно,
чтобы завоевать благосклонность родителей; к тому же у него был
вкрадчивый, льстивый язык и удивительная способность лгать, - а этими
качествами легче всего морочить слепую привязанность. Я был сумасброден,
по правде - даже очень сумасброден, хотя сумасбродства мои были невинного
свойства, ибо никому не приносили вреда, - только мне. Я никого не
опозорил, никого не разорил, не запятнал себя ни преступлением, ни
подлостью и вообще не совершил ничего, не подобающего моему благородному
имени.
Артур слаб здоровьем, и надеясь извлечь выгоду из его смерти, если только
удастся устранить меня с дороги, Гью... Впрочем, это длинная история, мой
добрый государь, и не стоит ее рассказывать. Короче говоря, младший брат
очень ловко преувеличил мои недостатки, выставил их в виде преступлений, и
в довершение всех своих низких поступков он нашел в моей комнате шелковую
лестницу, подброшенную им же самим, и при помощи этой хитрости, а также
показаний подкупленных слуг и других лжесвидетелей убедил моего отца,
будто я намерен увезти Эдит и жениться на ней наперекор его воле.
от Англии и родительского дома, - сказал он, - может быть, сделают из тебя
человека и воина и хоть отчасти научат тебя житейской мудрости". За эти
годы моего долгого искуса я участвовал в континентальных войнах, изведал
суровую нужду, тяжкие удары судьбы, пережил немало приключений, а в
последнем сражении я был взят в плен и целых семь лет томился в чужеземной
тюрьме. Благодаря ловкости и мужеству я, наконец, вырвался на свободу и
помчался прямо сюда. Я только что приехал. У меня нет ни приличной одежды,
ни денег - и еще меньше сведений о том, что происходило за эти семь лет в
Гендонском замке, что сталось с ним и его обитателями. Теперь, государь, с
вашего позволения, вам известна моя жалкая повесть!
глазами. - Но я восстановлю твои права, клянусь святым крестом! Это
говорит тебе король!
он выложил перед изумленным слушателем все свои недавние невзгоды. Когда
он закончил рассказ, Майлс сказал себе:
необыкновенным талантом, иначе он не сумел бы, будь он здоров или безумен,
сплести такую правдоподобную и пеструю сказку что называется из воздуха,
из ничего. Бедный свихнувшийся мальчик, покуда я жив, у него будет и друг
и убежище. Я не отпущу его от себя ни на шаг; он станет моим баловнем,
моим малолетним товарищем. И мы его вылечим, мы вернем ему разум, он
непременно прославится, его имя прогремит на всю страну, а я буду везде
похваляться: "Да, он мой, я подобрал его, когда он был бездомным
оборвышем, но и тогда уже мне было ясно, какие таятся в нем силы, и я
предсказывал, что люди со временем услышат о нем. Смотрите на него: разве
я не был прав?"