белой салфетке стальные инструменты.
меня по голове.
проснешься в своей кроватке.
только до меня дотронутся. Мне казалось, что они так говорят для того, чтобы
меня надуть, и я вовсе не проснусь в своей кроватке, а, наоборот, со мной
случится что-то страшное. Но сиделке Конрад я верил.
положила мне под голову маленькую подушечку. - Теперь не двигайся, а то
скатишься вниз.
он улыбался мне.
помогала ему надеть белый халат, - Беговые дрожки и черные кошки. Ну ладно!
как сиделка подавала ему халат. - Не понимаю... нельзя полагаться ни на чье
слово... Халат, кажется, слишком велик. Нет, это все-таки мой.
у наших ворот после дождя. Мне нетрудно было ее перепрыгнуть, но Мэри этого
не могла. Я же мог перепрыгнуть через любую лужу.
носом белую подушечку, похожую на ракушку.
синей бутылочки, и, когда я сделал вдох, я едва не задохнулся. Я вертел
головой из стороны в сторону, но он продолжал держать подушечку над моим
носом, и я увидел разноцветные огни, потом вокруг сгустились облака, и,
окутанный ими, я поплыл неведомо куда.
сиделка Конрад. Я пытался пробиться сквозь туман, сквозь мир, где все
кружилось, - и не мог понять, где я, но вдруг на минуту сознание
прояснилось, и я увидел над собой потолок операционной. Немного спустя я
разглядел лицо сестры. Она мне что-то говорила, но я не мог ее расслышать;
минуту погодя мне это удалось.
и почувствовал, что меня надули.
- Ты совсем не должен шевелиться, ни чуточки, - продолжала она. - Гипс на
ноге еще мокрый.
Приглядите за ним, сиделка, - обратилась она к сиделке Конрад,
раскладывавшей инструменты по стеклянным ящикам.
похожие на наливные яблоки, смешливые маленькие глазки, прятавшиеся под
густыми темными бровями и длинными ресницами. Я хотел, чтобы она посидела со
мной, не отходила от меня. Я хотел подарить ей двуколку и лошадь. Но мне
было плохо, я испытывал какую-то робость и не мог сказать ей всего этого.
хотелось это сделать, главным образом для того, чтобы, выяснить, что после
этого произойдет. Я чувствовал, что как только проверю, могу ли двигаться,
то удовольствуюсь одним сознанием этого затем уже буду лежать спокойно.
подкатили к моей кровати, где была установлена стальная рама, поддерживавшая
одеяло высоко над моими ногами и мешавшая мне видеть Мика который лежал
напротив.
друзья больных, нагруженные пакетами. Смущенные присутствием стольких
больных они торопливо пробирались мимо кроватей, не спуская взгляда с тех,
кого пришли навестить. Последние той чувствовали себя неловко. Они глядели в
сторону, дела вид, что не замечают своих посетителей, пока те не оказывались
у самой кровати.
было недостатка в посетителях. К ним подходили то молодая девушка из "Армии
спасеия", то священник или проповедник и, конечно, неизменная мисс Форбс.
душеспасительными книжечками и сластями. Ей было, вероятно, лет семьдесят;
она ходила с трудом, опираясь на палку. Постукивая этой палкой по кроватям
больных, не обращавших на нее внимания, она говорила:
так и можно выздороветь. Вот вам пирожки с коринкой. Если их хорошо
прожевать, они не вызовут несварения желудка. Пищу всегда надо хорошо
разжевывать.
остановилась у меня в ногах и ласково сказала:
делают, и я уверена, что все будет хорошо. Ну-ну, будь умницей, будь
умницей...
остановилась: ей хотелось меня успокоить, но она не знала, как это сделать.
- Вот в этом ты найдешь утешение.
дальше, несколько раз оглянувшись на меня.
казалось, что в ней скрыто какое-то волшебство, какой-то знак господень,
божественное, откровение, благодаря которому я восстану с одра, как Лазарь,
и начну ходить.
словами: "Если в жизни своей вы чуждаетесь бога, печаль ваша не напрасна.
Мысль о смерти и о грядущем суде не напрасно печалит вас. Если это так, то
дай бог, чтобы ваша печаль все возрастала, пока наконец вы не найдете
успокоения в Иисусе".
был еще влажным и мягким, короткая судорога, вероятно, отогнула мой большой
палец, а у парализованных мышц не хватало сил выпрямить его. Непроизвольным
движением бедра я также сдвинул внутреннюю гипсовую повязку, и на ней
образовался выступ, который, словно тупой нож, стал давить на бедро. В
последующие две недели он постепенно все больше врезался в тело, пока не
дошел до кости.
казалась чуть легче, когда я изгибался и лежал смирно. Даже в краткие
промежутки между приступами боли, когда я забывался в дремоте, меня посещали
сны, которые были полны мук и страданий.
брови и задумался, поглядывая на меня:
что палец. - Ну, а бедро тоже все время болит? - снова обратился он ко мне.
муки, уступила место отчаянию; даже страх, что меня сочтут маменькиным
сынком, перестал меня сдерживать; я плакал все чаще и чаще. Плакал молча,
уставившись широко раскрытыми глазами сквозь застилавшие их слезы в высокий
белый потолок надо мной. Мне хотелось умереть, и в смерти я видел не
страшное исчезновение жизни, а всего лишь сон без боли. Вновь и вновь я
повторял про себя в каком-то отрывистом ритме: "Я хочу умереть, я хочу
умереть, я хочу умереть".
Ларссон Стиг
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Ковальчук Вера
Никитин Юрий
Василенко Иван