Чтение 13–й страницы книги ~Земля-пустыня~

Вернулся он минут через двадцать.

– Я только что беседовал с прислугой, – сказал Судзуки, извинившись за долгое отсутствие. – Она ничего Об этом человеке не знает. Мало того, он ни разу в ее присутствии в доме не появлялся. А вы увидели его в первый же день, когда пришли позировать?

– Да, в первый же день.

– Получается, что Сасадзима нанял его как раз на те три дня, когда прислуга была в отпуске, – продолжал рассуждать Судзуки.

Кумико удивляла дотошность детектива. Значит, он сомневается в версии самоубийства, подумала она.

– Позвольте вас спросить, – обратилась к нему Кумико. – По-вашему, остается, что-то неясное в причине смерти господина Сасадзимы?

– Видите ли, – после некоторого колебания сказал Судзуки, – причина смерти художника установлена достаточно ясно – он принял слишком большую дозу снотворного. Это подтвердило и вскрытие. Значит, Сасадзима покончил с собой, тем более что на пузырьке, где было снотворное, и на чашке, из которой он, очевидно, запивал лекарство, обнаружены только его отпечатки пальцев. Это установила тщательная экспертиза. Если бы кто-то другой хотел его напоить чрезмерной дозой снотворного, он мог бы это сделать лишь обманным путем: смешать лекарство с пивом или фруктовым соком. Однако в желудке покойного оказалось лишь небольшое количество воды, которой, по-видимому, было запито лекарство. Отсюда напрашивается вывод, что художник добровольно принял снотворное.

– Может быть, он по ошибке принял больше, чем было нужно?

– Подобные случаи встречаются довольно часто. Обычно те, кто регулярно пользуется снотворным, постепенно увеличивают дозу. По словам прислуги, художник принимал по восемь-девять таблеток. Однако вскрытие установило, что на этот раз он принял их около ста. Так что версия о случайности в данном случае отпадает. Правда, вызывает сомнение сам факт: сто таблеток. Принять сразу такую дозу довольно сложно.

Кумико страшно расстроилась. Ведь она почти ничего не знала о Сасадзиме. Сидела напротив Да глазела, как он то посматривает на нее, то делает быстрые штрихи карандашом на бумаге. Судзуки, видимо, понял ее состояние и переменил тему.

– Итак, вы не можете ничего сказать о внешности этого садовника?

– К сожалению, ничего, – ответила Кумико.

Странно. Прислуга говорит, что художник никогда не нанимал садовника, а тут вдруг садовник понадобился как раз на те три дня, когда ее не было.

Кумико возвратилась домой вечером, когда в городе уже зажглись огни.

Услышав звук открываемой двери, навстречу ей вышла мать и сказала:

– Погоди минуту у порога.

Потом она вынесла соль и, следуя старинному обычаю [По древним японским верованиям соль отгоняет все нечистое.], посыпала ею плечи девушки.

– Теперь входи, – сказала она. – У нас в гостях Сэцуко. Я ведь говорила ей, что ты ходишь позировать. И вот она прочитала в газетах о смерти художника и сразу же примчалась к нам.

Обычно, собираясь вместе, они весело проводили время, радуясь таким встречам, но сегодня все сидели опечаленные.

– Ну, как там было? – спросила Такако.

– Проститься с покойным пришло много народа, – ответила Кумико и коротко рассказала о похоронах.

– Неужели никто из друзей господина Сасадзимы не знает о причине его самоубийства?

– Об этом никто не говорил, а вот меня допрашивал полицейский.

– Полицейский?! – разом воскликнули сестра и мать.

– По-видимому, в полиции узнали, что в последние дни я позировала покойному, и детектив, господин Судзуки, интересовался, не располагаю ли я какими-либо фактами, проливающими свет на причину смерти художника.

Такако и Сэцуко, затаив дыхание, слушали рассказ Кумико о ее разговоре с детективом.

– Значит, в полиции считают, что это, может быть, вовсе и не самоубийство, – заключила Такако, глядя то на Сэцуко, то на дочь.

– Во всяком случае, господин Судзуки сказал, что в версии о самоубийстве не все сходится. Забыла еще сказать вам, что все наброски моего лица, сделанные художником, исчезли. Остался лишь один незаконченный рисунок. Полицию это крайне озадачило.

– Куда же они могли деться? – Такако была явно расстроена этим сообщением.

– Неизвестно. Мне было, бы неприятно узнать, что художник их отдал кому-нибудь, – все же там изображено мое лицо. И потом, это ведь его последняя работа. Жаль, если она окажется в чужих руках.

– К кому бы они могли попасть? – Такако задумалась, вопросительно глядя на Сэцуко. – А ты не запомнила мужчину, который работал в, саду? – обратилась она к Кумико.

– Нет. Об этом меня тоже спрашивали. На садовнике была шляпа с широкими полями, и, кроме того, он все время находился ко мне спиной.

– Значит, этот человек был там в те дни, когда прислуга отсутствовала.

– Прислуга сказала полицейскому, что ни разу не видела у Сасадзимы садовника.

Мать и Сэцуко переглянулись.

– Тетушка, – вступила в разговор Сэцуко. – Вы говорили, что просьбу художника передал вам господин Таки?

– Да, он.

– Вы сообщили ему о смерти художника?

– Я сразу же позвонила ему по телефону, но мне ответили, что он вчера утром отправился в путешествие.

– Значит, он уехал, когда труп художника уже обнаружили, но газеты об этом еще сообщить не успели.

– Видимо, так.

– Не исключено, что он даже не знает о его смерти.

– Вполне возможно.

Сообщение о смерти художника появилось лишь вчера в вечерних выпусках, и Таки, уезжая, мог, конечно, не знать об этом, если кто-то ему специально не сообщил. Но теперь, должно быть, он уже прочитал газеты. Сообщение о смерти столь известного художника, безусловно, перепечатала и местная, пресса, подумала Сэцуко.

– Вам не сказали, куда именно он уехал? – спросила она.

– Я пыталась это выяснить у его жены, но она ответила, что не знает.

– Странно. Неужели он даже жене не сообщил куда едет?

– Мне показалось, что она знает, но почему-то не хочет сказать, и я, не желая быть назойливой, решила не донимать ее расспросами.

– Не исключено, что он поехал отдохнуть. А может быть, и по делам своей ассоциации, что нетрудно выяснить – достаточно позвонить к ним в правление, – сказала Сэцуко.

– Прости меня, Сэцуко, за нескромный вопрос, но почему тебя так заинтересовала поездка Таки? – спросила Такако.

– Чего же тут непонятного? Ведь это он познакомил Кумико с Сасадзимой, и, если ему уже известно о смерти художника, правила приличия обязывают его телеграфировать или, на худой конец, позвонить вам по междугородному телефону. Все же он должен испытывать какую-то ответственность перед Кумико в связи со случившимся.

Рассуждения Сэцуко были вполне логичны.

– Наверно, господин Таки еще не знает о его смерти, – пробормотала Такако, сдаваясь перед доводами племянницы.

Кумико показалось, будто Сэцуко чересчур раздраженно говорит о Таки. Она взглянула на двоюродную сестру и удивилась бледности ее лица.

Письмо от Таки прибыло тридцатого октября, через четыре дня после состоявшегося между женщинами разговора.

Кумико была на службе, и мать сразу же ей позвонила.

– Только что получила письмо от господина Таки, – сообщила она дочери. – Сначала думала подождать тебя, а потом решила позвонить сразу же.

– Что он пишет?

– Слушай: «Извините за долгое молчание. Из местной газеты узнал о самоубийстве Сасадзимы. Никогда бы не подумал, что такое может случиться. Не могу успокоиться, что доставил Кумико неприятности: ведь именно по моей рекомендации она согласилась позировать художнику. Разумеется, эта смерть никакого отношения к вам не имеет, и убедительно прошу вас не беспокоиться». Письмо отправлено из Синсю, с горячих источников Асама, – добавила Такако.

– Из Синсю? – переспросила Кумико.

– Да. Более подробного адреса и названия гостиницы не указано.

– Так, – неопределенно протянула Кумико, не зная, как ей реагировать на это сообщение. – Спасибо, мама.

– Ты сегодня когда придешь?

– Постараюсь пораньше. Правда, по дороге мне надо кое-куда зайти, – ответила Кумико, решив, что ей необходимо встретиться с Соэдой.

После этого разговора у Кумико до конца дня все валилось из рук. Она все время думала о письме Таки и о том, что по этому поводу говорила Сэцуко. В каком-то смятении она набрала номер телефона Соэды. Журналист оказался на месте.

Они не виделись более двух недель, и Соэда ничего не знал о том, что Кумико позировала художнику.

– Мне нужно с вами срочно поговорить. С двенадцати до часу у нас обеденный перерыв. Если вам удобно, мы могли бы встретиться в кафе неподалеку от моего учреждения.

– Договорились, – сразу же согласился Соэда. – У меня как раз в том районе есть дело. Думаю, что полчаса сумею выкроить.

Кумико назвала кафе, куда она придет, и повесила трубку.

Как хорошо, что не надо дожидаться вечера, подумала она.

В двенадцать часов Кумико уже подходила к кафе. Неподалеку стояла машина, принадлежащая газете, где служил Соэда.

Соэда сидел почти у самого входа и пил сок.

– Зачем это я вам так срочно понадобился? – спросил он улыбаясь, но, увидев расстроенное лицо Кумико, сразу погасил улыбку.

– Вы знаете о самоубийстве художника Сасадзимы? – спросила Кумико.

– Да, где-то читал.