"самбо" мы знали с малолетства. Будка выкручивался, рвался, но мы зажали
его, как в тисках. Ява мял ему ухо и приговаривал:
то, что тебе причитается. Нас один человек просил передать.
слезы, и он стал просить:
И он загремел своими "клепаными" штанами до самого низа.
прокричал:
Словно мы не с сарая спускались, а сходили по трапу из самолета "ТУ-104" на
Внуковском аэродроме. Не было только цветов и духового оркестра.
здорово! Всем расскажу...
так его Толиком звать. Противный он, вредный... - Микола сказал это с
обидой: должно быть, ему частенько перепадало от Будки.
он или молодой - такие веселые бесенята прыгали в его искрящихся, цвета
чистой лазури глазах. На лысину и намека не было - пепельные от легкой
седины волосы густым молодецким чубом закрывали лоб почти до половины. Лицо,
как яблоко, румяно лоснилось.
я подумал: сколько же в Киеве таких вот молодцеватых дедов!
кинулась ему навстречу Валька.
улыбнулся нам Максим Валерьянович.
должны помочь.
сделать для вас мои семьдесят шесть лет, они сделают, будьте уверены, -
сказал старый артист.
Валерьянович вдруг поднял руку:
серьезное, его нельзя решать вот так, на ходу... Идемте в мой чертог! И там
найдем в беседе наслажденье.
артисту. Лица наши сами собой расплылись в веселых улыбках. И так стало
легко и хорошо с ним, как будто мы давно-давно знакомы.
мы подошли к его хате. - Меня уже столько раз пробовали переселять, да я все
отбрыкиваюсь. Не могу я без этих цветов, без всего этого. Прошу!..
низкий - хозяин мог легко достать его рукой. Из-за этого, а также из-за
того, что окна закрывали со двора кусты и деревья, в доме, несмотря на
солнечный день, были зеленые сумерки. Да и как-то трудно было представить
эти маленькие комнаты светлыми и солнечными. Им больше шли как раз сумерки.
Обе комнаты и кухня были заставлены цветочными горшками и горшочками. Горшки
стояли на подоконниках, на табуретках, на специальных полках и прямо на
полу. В горшках были всевозможные комнатные цветы: лилии, фикусы, примулы.
Но больше всего кактусов. Я никогда раньше не думал, что бывает столько
разных кактусов: и маленькие, круглые - будто зеленые ежики, и большие,
разлапистые, похожие на каких-то доисторических ящеров, и покрытые густыми
колючками, и почти совсем без колючек. Разнообразной формы и разных цветов.
Тут были и взрослые, солидные кактусы, и совсем еще маленькие, пушистые
кактусята. Прямо какое-то сказочное царство кактусов.
сплошь увешаны фотографиями в рамочках. И на большинстве фотографий сам
Максим Валерьянович. Бесчисленное множество Максимов Валерьяновичей смотрело
на нас отовсюду. И все разные.
Максим Валерьянович в тюбетейке. Максим Валерьянович с усами и без усов.
Максим Валерьянович моряк. Максим Валерьянович казак. Максим Валерьянович
босяк (в лохмотьях). Максим Валерьянович в шубе. Максим Валерьянович в
халате. Максим Валерьянович... голый. Ну, правда, не совсем голый, а в
набедренной повязке. Наверно, в роли какого-нибудь дикаря, потому что и
кольцо в носу.
думал, что икона: и рушники вышитые по бокам, и рама золотом поблескивает.
Присмотрелся хорошенько, а там какой-то дяденька улыбающийся в пенсне и с
папироской. Нет, не икона. Ведь господь бог, как бабушки сказывают, не курил
и очков не носил. Да и не улыбался никогда. Во всяком случае, не видел я ни
одной иконы, где был бы нарисован бог с папироской, в очках или просто с
улыбкой. Всегда серьезный и недовольный. И как в него только верят, в такого
невеселого!
знаменитого артиста Станиславского, который организовал в Москве театр МХАТ.
А для актеров он был действительно настоящим богом - добрым, улыбающимся,
радостным... Он создал очень хорошую систему. Что это за система, Валька, к
сожалению, толком не могла объяснить, потому что сама не знала, но сказала,
что системой Станиславского пользуются и сейчас во всем мире.
живо, как будто это с ней самой произошло, рассказывала про наши приключения
и про историю с часами. Раз Максим Валерьянович был ее знакомый и она
чувствовала себя с ним свободно, мы целиком доверили ей рассказывать и
только иногда вставляли отдельные слова.
виноватые... Злодеи поневоле... Бывает, бывает. Но впадать в уныние не
следует. Если он и вправду артист и если он в Киеве, мы его из-под земли
откопаем, а найдем. То, что вы его по фотографиям в фойе не отыскали, еще
ничего не значит. Он может быть и приезжим. У нас же сейчас на гастролях и
Московский драматический имени Пушкина, и Львовский имени Заньковецкой, и
Запорожский имени Щорса. Искать есть где. Но, друзья мои дорогие, придется
отложить это до завтра... Вот эти две пани, - он показал на свои ноги, -
очень у меня капризные. Отказываются много ходить, хоть ты их режь! Особенно
вот эта - Лева Максимовна. С Правой Максимовной еще можно как-то
договориться. А эта как упрется - с места ее не сдвинешь! Я уж им в подмогу
третью даю, - он кивнул на толстую суковатую палку с вырезанной собачьей
головой на набалдашнике, - все равно упрямятся. Раньше чем завтра с утра я
их никак не уговорю двинуться в дорогу. Да и сегодня уж поздно - скоро
начало вечерних спектаклей, а перед спектаклем для актера, кроме сцены,
ничего не существует. Беспокоить его нельзя... Значит, план такой: завтра
утром мы с вами идем на... киностудию. Именно на киностудию... У меня там
небольшая съемка, Я только и могу теперь играть в неподвижных эпизодах в
кино. Так вот на киностудии мы создаем штаб оперативной группы по розыску
вашего "царя". И, с одной стороны используя молодые творческие силы (то есть
быстроногих молодых актеров), а с другой чудо двадцатого века - телефон, мы
разворачиваем боевые действия и... часы находят своего хозяина.
оставалось никаких сомнений - все будет хорошо. И я невольно улыбнулся. И
Ява улыбнулся. И улыбнулась Валька. И братишка Микола улыбнулся тоже.
Я посмотрел на фотографии и сказал:
лукаво улыбнулся, будто понял мое желание.
окинул взглядом стены, завешанные фотографиями, задержавшись на большой
фотографии Киевского оперного театра. - А вот это, друзья, самое священное
для меня место. Тут я впервые в жизни был в театре, впервые увидел сцену,
актеров. Тут впервые передо мной поднялся театральный занавес.
поверить: был я тогда совсем маленьким мальчиком, намного меньше вас. Мы
только приехали тогда в Киев с Тернопольщины, и мать моя поступила уборщицей
в этот театр. И вот однажды взяла она меня на представление. Давали тогда
"Травиату", оперу Верди. Знаете?
сомнений, пропел петушиным голосом: - "По-окинем кра-а-й мы, где та-ак
страдали..."
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Каргалов Вадим
Трубников Александр
Пехов Алексей
Белов Вольф