Чтение 13–й страницы книги ~Жестокость~

зарабатывал. Хотел, чтобы я выучился. Но у меня большая задумчивость в
детстве была. Учитель на уроке, бывало, объясняет, и я сначала слушаю.
Потом чего-то такое задумаюсь, и все, что рассказывал учитель, из головы
уйдет. Дальше я уж стараюсь его слушать, но мало что понимаю, поскольку
часть пропустил. А раз я не понимаю, мне уже скучно слушать. Поэтому
многие учителя меня считали бестолковым...

Васька засмеялся.

- Ничего смешного тут нет, - сказал Венька. - Может, я не один такой
бестолковый. Может, много таких. Но тогда надо бы нас учить как-то
по-особому. Но ведь учат, как стригут - всех под одну гребенку. Вот при
коммунизме, наверно, по-другому будут учить. И все будет по-другому. При
коммунизме...

Васька Царицын перебил его:

- При коммунизме много чего будет. Но надо сначала всех бандитов и
жуликов переловить. И сделать так, чтобы больше не жульничали и не
спекулировали. А то вот мы про коммунизм разговариваем, а у нас сегодня
ночью на электростанции весь свежий тес увезли, украли. Наверно, частникам
продали...

- Вы заявили? - спросил я.

- Заявили.

- Ну, значит, найдем.

- Найти - это мало, - сказал Васька. - Надо это все вообще прекратить,
всякое воровство и жульничество, чтобы этого никогда не было. Хотя, -
Васька опять засмеялся, - хотя, если это все прекратится, вы-то с Венькой
куда денетесь? Вы же тогда безработными будете!

- Почему это? - возмутился я. - Венька может работать слесарем. Он уже
работал немножко. И я тоже куда-нибудь поступлю. Или пойду обратно в
Чикиревские мастерские...

- Ну, куда вы теперь поступите? Вон какая безработица! - кивнул на
темное окно Васька. - На бирже труда прямо сотни людей топчутся. Нету
никакой работы...

- А что, она вечно, что ли, будет, безработица? - спросил Венька
сердито. - Ты считаешь, что безработица будет вечно?

- Не вечно, но все-таки, - замялся Васька. - Моего отца опять сократили
по штату...

Вспомнив об отце, Васька вдруг заговорил о женитьбе. Ему, оказывается,
прямо в срочном порядке надо жениться.

Очень тяжелое положение в семье. Мать недавно умерла, отец-печник с
горя запил, продает на барахолке последние вещи. Маленькие сестренки и
братишка остались без присмотра. Что делать? Надо жениться, чтобы в доме
была хозяйка. И у Васьки уже есть на примете одна. Хорошенькая,
аккуратненькая. Приезжая. Но за ней увивается корреспондент. Как охотничья
собака, повсюду за ней ходит. Не дает поговорить. А она кассирша...

Венька наклонил голову над столом, потом встал из-за стола и открыл
шкаф, будто ему что-то потребовалось.

А я спросил Ваську:

- Это какая же кассирша?

- Да вы, наверно, не знаете, - сказал Царицын. - Из продуктового
магазина кассирша. Бывший Махоткина магазин, как раз против вашего
учреждения. Мальцева Юля ее зовут...

Мне стало очень обидно: "Даже Васька Царицын уже с ней познакомился. И
собирается даже жениться. А мы..."

Венька, наверно, тоже так подумал. Он закрыл шкаф и сердито сказал
Ваське:

- Ну что же, желаю тебе счастья с этой кассиршей...

- Да нет, - вздохнул Васька. - У меня, наверно, с ней ничего не выйдет.
Этот корреспондент Узелков и на репетиции ее провожает, и с репетиций. Я
же говорю, как охотничья собака...

- А какие репетиции?

- Да я же рассказываю: у нас в драмкружке. Мы сейчас вот здесь в школе
репетируем, сегодня в костюмах. Пьеса из жизни Парижской коммуны. Эта Юля
Мальцева, кассирша, будет играть Мадлен Дюдеван. Юрий Тихонович, наш
режиссер, ей прямо в глаза говорит: "Вы прелестный цветок". Она будет
умирать на баррикадах...

Васька взглянул на наши ходики и обомлел...

- Ой, да я опаздываю!

Он замотал шею красным шарфом, как у настоящего артиста, натянул
телогрейку и побежал к дверям.

У дверей он еще раз оглянулся.

- Если хотите, ребята, можете зайти на репетицию. Это тут рядом. Мы
сегодня первый раз репетируем в костюмах...

Я предложил Веньке, смеясь:

- А в самом деле, давай сходим посмотрим? Интересно.

- Давай, - согласился Венька.

7

В школе во всем здании было темно.

Только на втором этаже горела маленькая керосиновая лампа.

Мы поднялись по деревянной лестнице, прошли по коридору, где сильно
пахло пудрой и палеными волосами, приоткрыли дверь в большой зал.

И сразу же навстречу нам вышел лысый человек в черной бархатной блузе с
белым бантом.

- Вы участники? - спросил он. - Из массовки? Ну, что вы молчите? Немые?

Мы привыкли отвечать, что мы из уголовного розыска. Но на этот раз мы
промолчали, потому что все это к уголовному розыску не имело никакого
отношения. А что такое массовка, нам было неизвестно.

Мы смотрели не на лысого человека, а на Юлю Мальцеву, которую хорошо
было видно в приоткрытую дверь.

Она, не замечая нас, сидела перед зеркалом и держала над головой
закопченные черные щипцы для завивки. Значит, это ее палеными волосами и
ее пудрой пахло в коридоре и на лестнице.

Других девушек в этом зале, где готовились к репетиции, как будто не
было.

- Ну, в таком случае извините, - насмешливо расшаркался перед нами, как
на сцене, лысый человек. - У нас репетиция. Посторонним нельзя.

Нам надо было вызвать в коридор Ваську Царицына. Он же нас пригласил.
Но мы не решились. И ушли, подавленные, кажется, больше всего этим словом
- посторонние. Посторонним нельзя.

Нам везде можно. Когда дело связано с опасностью, когда могут убить,
поранить, искалечить, нам всегда можно. А вот здесь нельзя.

И огорчаться как будто не из-за чего. Но мы почему-то сильно
огорчились.

Переходя через улицу, мы увидели под фонарем заячью папаху Узелкова. Он
шел в школу на репетицию драмкружка, чтобы потом проводить домой Юлю
Мальцеву. Ну да, ему, конечно, можно... Он везде пройдет. И все другие
раньше нас пройдут повсюду. И на репетиции в разных драмкружках, и на
рабфаки. Да и женятся, наверно, удачливее нас.

А мы повсюду опоздаем. Нас обгонят все, хотя, быть может, мы и не самые
бестолковые, не самые некрасивые.

Мне до той поры никто никогда так не нравился, как Юля Мальцева.

Я и сейчас, закрыв глаза, могу испытать волнение, представив себе
тогдашнюю Юлю Мальцеву во всем ослепительном блеске, во всей прелести ее
неполных восемнадцати лет.

До сих пор в моей памяти живут ее большие, навсегда удивленные,
насмешливо-озорные и добрые глаза, ее волнистые, легкие волосы.

Вся она, веселая и грустная, медлительная и быстрая, с гибким и сильным
телом, живет в моей памяти.

Но когда я, как возможный, соперник Веньки, сравнивал себя с ним, мне
понятно было, что не меня, а именно Веньку Малышева должна бы полюбить
такая девушка.

Мы, кажется, в одно время с ним вступили в комсомол, в одно время, хотя
и в разных городах, были зачислены на Эту работу. Мы прочитали с ним одни
и те же книги. И опыт жизни наш, и возраст были почти одинаковы. Но
все-таки я считал его старше себя, умнее, опытнее и, главное,
принципиальнее.

Уж, конечно, если не меня, так Веньку должна была бы полюбить Юля
Мальцева, но никак не Узелкова. Позднее, однако, я наблюдал, что красавицы
не всегда достаются красавцам. Даже чаще красавицы в конце концов выходят
за таких, как Якуз. И кажется, не очень жалеют об этом.

А тогда, в тот далекий, на редкость тоскливый вечер, когда мы не попали
на репетицию и острый запах паленых волос и удивительно пахучей пудры
преследовал нас и на улице, я озлоблен был на несправедливость судьбы.

Весь остаток вечера я не мог найти себе подходящего занятия. Я не мог
ни читать, ни играть в шашки. Да и играть было не с кем.

Венька, когда мы пришли домой, сразу сел писать письмо матери. И писал
его долго. Потом заклеил конверт и понес бросить в почтовый ящик. Глаза у
него были задумчивые.

Я сказал внезапно, должно быть нарушив его настроение:

- А все-таки, ты знаешь, Венька, работа у нас, вот я думаю сейчас,
очень неважная. Хуже, наверно, ни у кого нету...

Венька посмотрел на меня недоуменно.

- Работа тебе не нравится? Ну что ж, можешь бросить...

- Да не в том дело, - смутился я. - Но ведь правда, у нас такая работа,
что мы все время точно неприкаянные. А вот такой человек, как Узелков,
везде пройдет...

- Брось ты этого Узелкова. Надоело, - поморщился Венька. И вышел на
улицу, унес письмо.