Чтение 13–й страницы книги ~Дрожь и оцепенение~

следить за наличием туалетной бумаги в кабинках, - для этого она вручила мне
драгоценный ключ от чуланчика, где хранились эти сокровища под охраной от
посягательств служащих Юмимото, предметом вожделения которых они, без
сомнения, являлись.

Гвоздем программы стал момент, когда это прелестное создание, деликатно
обхватив ладонью щетку для унитаза, стала со всей серьезностью объяснять
мне, как с ней обращаться, - неужели она думала, что мне это неизвестно?
Никогда бы не подумала, что мне придется однажды лицезреть эту богиню с
подобным инструментом в руках. А уж тем более при вручении мне этого
скипетра.

Совершенно ошеломленная я спросила:

- На чье место я заступаю?

- Ни на чье. Горничные делают эту работу вечером.

- Они уволились?

- Нет. Но вы должны были заметить, что их ночной работы не достаточно.
Нередко в течение дня не хватает чистого полотенца или туалетной бумаги в
кабинках, или унитаз остается не вымытым до вечера. Это ставит нас в
неловкое положение, когда мы принимаем у себя представителей других
компаний.

На мгновение я задумалась, что больше стесняло служащих Юмимото: вид
унитаза, испачканного его коллегой или гостем. Я не успела найти ответ на
этот вопрос, касающийся правил этикета, потому что Фубуки сказала, мило
улыбаясь:

- Отныне, благодаря вам мы больше не будем испытывать неудобств.

И она ушла. Я стояла одна на месте моего повышения, изумленная, опустив
руки. И тогда дверь опять распахнулась, и снова появилась Фубуки. Как в
спектакле, она вернулась, чтобы добить меня:

- Я забыла: само собой разумеется, что ваши обязанности
распространяются также на мужские туалеты.

Резюмируем ситуацию. В детстве я хотела стать Богом. Очень быстро я
поняла, что это было слишком и, слегка разбавив вино благословенной водой,
решила стать Иисусом. Скоро я осознала, что и здесь завысила свои амбиции, и
согласилась стать мучеником, когда вырасту.

Став взрослой, я убедила себя поумерить манию величия и решила
поработать переводчицей в японской фирме. Увы, для меня это было слишком
хорошо, мне пришлось спуститься ниже и стать бухгалтером. Но мое
молниеносное социальное падение совершенно не имело тормозов. И я была
переведена на самый ничтожный пост. К сожалению, - и я должна была это
предвидеть, - самый ничтожный пост был еще слишком хорош для меня. И тогда я
получила свое последнее назначение: я стала мойщицей унитазов.

Можно восхищаться столь стремительным перемещением от божества к
туалетной кабинке. Про певицу, способную перейти от сопрано к контральто
говорят, что у нее широкая тесситура. Позволю себе подчеркнуть чрезвычайную
тесситуру моих талантов, способных к пению на любом регистре, от Бога до
мадам Пипи.

Когда я оправилась от ошеломления, первое, что я ощутила, было чувство
странного облегчения. Преимущество грязных писсуаров в том, что рядом с ними
не боишься возможности пасть еще ниже.

То, о чем думала Фубуки, можно было бы интерпретировать так: "Ты
преследовала меня в туалете? Прекрасно. Здесь ты и останешься".

И я осталась там.

Думаю, что любой другой на моем месте, уволился бы. Любой другой, но не
японец. Назначив меня на этот пост, моя начальница хотела вынудить меня
уйти. Однако, уволиться, означало потерять лицо. Чистка унитазов, в глазах
японца не была почетным занятием, но при этом не терялось лицо.

Из двух зол нужно выбирать меньшее. Я подписала годовой контракт. Его
срок истекал 7 января 1991 года. Сейчас был июнь. Я выдержу. Я поведу себя
так, как повел бы себя японец.

В данном случае я следовала правилу: всякий иноземец, пожелавший
обосноваться в Японии, считает для себя делом чести уважать обычаи Империи.
Примечательно то, что обратный порядок был бы абсолютно ложным: японцы
возмущаются нарушением их правил поведения со стороны прочих наций, тогда
как сами ничуть не заботятся о соблюдении чужих обычаев.

Я знала об этой несправедливости и все-таки полностью ей подчинялась.
Зачастую самые непонятные человеческие поступки являются результатом
юношеской восторженности: в детстве я была настолько потрясена красотой моей
японской вселенной, что это восхищение до сих пор питало меня эмоционально.
Теперь мне открылся весь ужас той системы, которая отрицала все, что мне
было дорого и, однако, я оставалась верна ценностям, в которые больше не
верила.

Я не потеряла лица. В течение семи месяцев я работала в туалетах
компании Юмимото.

Так началась моя новая жизнь. Какой бы странной она ни казалась, у меня
не было ощущения, что я коснулась дна. Не смотря ни на что, эта работа была
не так ужасна, как работа бухгалтера, я имею в виду мое задание по проверке
командировочных затрат. Между ежедневным извлечением из калькулятора
умопомрачительных чисел и извлечением из чуланчика рулонов туалетной бумаги,
я не колеблюсь в выборе.

На своем новом посту я уже не чувствовала себя не справляющейся с
положением. Моему ущербному уму были вполне доступны возложенные на него
задачи. Больше не нужно было находить курс марки на 19 марта, чтобы
переводить в йены счет за номер в отеле и сравнивать свой результат с
результатом такого-то господина, удивляясь, почему у него получалось 23254,
а у меня 499212. Нужно было переводить грязь в чистоту, а отсутствие бумаги
в ее присутствие.

Санитарная гигиена невозможна без гигиены мысли. Тем, кто не преминет
счесть мою покорность недостойной, я обязана заявить следующее: ни разу за
семь месяцев я не испытала чувства унижения.

В момент получения этого невероятного назначения я погрузилась в другое
измерение: теперь я на все смотрела с усмешкой. Думаю, что подобное
состояние явилось рефлекторной реакцией: чтобы выдержать семь месяцев,
которые мне предстояло провести здесь, я должна была пересмотреть свои
жизненные ориентиры.

И благодаря инстинкту самосохранения внутренний переворот свершился
незамедлительно. Тут же в моих мыслях грязь стала чистотой, позор славой,
мучитель жертвой, а мерзкое - комичным.

Я настаиваю на этом последнем слове. Я прожила в этом месте (об этом
необходимо упомянуть) самый забавный период своей жизни, хотя там бывало
всякое. Утром, когда метро привозило меня к зданию Юмимото, меня разбирал
смех при одной мысли о том, что меня там ожидало. И позже, когда я уже
заседала в своем министерстве, мне приходилось бороться с приступами
безумной веселости.

На предприятии на сотню мужчин приходилось около пяти женщин, среди
которых одна Фубуки достигла статуса начальника. Оставались еще три
сотрудницы, которые работали на других этажах, за мной же были закреплены
только туалеты на сорок четвертом этаже. Следовательно, дамская уборная 44
этажа находилась, если можно так выразиться, в безраздельном владении у меня
и моей начальницы.

Нужно ли говорить, что ограничение моих обязанностей 44 этажом
доказывало абсолютную бесцельность моего назначения. Если то, что военные
элегантно называют "следами торможения", так стесняло посетителей, я не
понимаю, почему на 43 и 45 этажах они испытывали меньшее неудобство.

Я не воспользовалась этим аргументом. Если бы я позволила себе это, мне
бы без сомнения ответили: "Совершенно справедливо. Отныне уборные на других
этажах также поступают в вашу юрисдикцию". Мои амбиции ограничились 44
этажом.

Мой пересмотр жизненных ценностей не прошел даром. Фубуки была
оскорблена тем, что, вероятно, сочла проявлением инертности с моей стороны.
Было ясно, что она рассчитывала на мое увольнение. Оставшись, я спутала ей
карты. Бесчестие пало на нее самое.

Естественно, ее поражение ни разу не воплотилось в слова, но у меня
были и другие тому доказательства.

Так, однажды, мне пришлось столкнуться в мужском туалете с самим
господином Ганедой. Эта встреча произвела на нас обоих сильное впечатление.
На меня потому, что я не представляла себе Бога в подобном месте. А на него
потому, что он не был в курсе моего продвижения по службе.

Мгновение спустя он улыбнулся, полагая, что из-за моей известной
рассеянности, я ошиблась уборной. Он перестал улыбаться, когда увидел, как я
сняла мокрое и грязное полотенце и заменила его новым. Тогда он все понял и
больше не осмелился взглянуть на меня. Вид у него был весьма сконфуженный.

Я не ждала, что этот эпизод изменит мою судьбу. Господин Ганеда был
слишком хорошим президентом, чтобы пересматривать приказы своих подчиненных,
тем более, если они исходили от единственного на предприятии начальника
женского пола. Однако, у меня есть причины полагать, что Фубуки пришлось
объясняться с ним по поводу моего назначения.

В самом деле, на следующий день она зашла в женскую уборную и сказала
мне с важным видом:

- Если у вас есть жалобы, вы должны с ними обращаться ко мне.

- Я никому не жаловалась.

- Вы хорошо понимаете, что я имею в виду.

Я не так уж хорошо это понимала. Что мне нужно делать, чтобы не думали,
что я жалуюсь. Выбегать из мужского туалета, будто я зашла туда по ошибке?

Меня умилила фраза моей начальницы "если у вас есть жалобы..." Особенно
в данной формулировке мне понравилось слово "если": предполагалось, что